Что — не успели?
Стена летучего пламени колыхнулась перед ребятами и на миг закрыла их от зрителей. Яр вздрогнул. Мальчишки скомкали шеренги, смешались, но продолжали стрелять. Они быстро отходили к каменному выступу, по которому тянулась железная лестница. Яр понял, что это угол башни. Опять полыхнул огонь...
Мальчишки стали по одному взбегать по ступенькам. За часто взлетающими крыльями огня их стало видно совсем плохо.
Потом Яр увидел зубчатый верх башни. Увидел как бы снизу, со двора. Ребята на башне уже не стреляли. Они отомкнули штыки и теперь били ими по стволам. Ударяли ритмично, враз — отбивали резкую мелодию какого-то марша. Среди них мелькнула желтая рубашка и желтые летучие волосы. «Денек!..» Но огонь поднялся клубящимся валом, взвился к башенным зубцам и словно смахнул несколько мальчишек. Они взлетели, исчезли, и огонь на их месте скрутился на миг в спиральные языки.
«Как я могу на это смотреть?» — леденея внутри, подумал Яр. Но смотрел. И другие смотрели.
Магистр небрежно произнес:
— Видите, никаких барабанщиков. Просто лихорадочный звон и шум перепуганных ребятишек.
— Однако вы боялись подойти, — глухо сказал Глеб.
— Да... Они случайно выбрали ритм из пяти тактов. Это нас задержало на время. Но это совсем не барабанщики из песни. Не правда ли, Глеб Сергеевич?
— Неправда! — звонко сказал Гелька. — А вон тот! Он же с барабаном!
У обугленного зубца стоял темноволосый мальчишка и вскидывал руки с тонкими палочками.
— А, этот... Он же всего один, — отозвался Магистр.— Всего-навсего. Да и барабан у него не настоящий. Смотрите...
Мальчишка придвинулся. Будто оказался здесь, в комнате. И было странно, что не слышно ударов. Он бил грубо оструганными палочками не то в кожу, не то в клеенку, туго натянутую на круглый походный котелок. На его грязной голубой рубашке мотался измочаленный аксельбант.
Глеб резко подался вперед.
Полыхнул желтый огонь. Мальчик медленно повернул большеглазое темное лицо с закушенной губой. Взглянул на всех отчаянно и упрямо.
Глеб сдавленно сказал:
— Юрка...
ОСОБАЯ ЦЕЛЬ
1
Гелька и Янка шли из школы. Лениво брели и молчали.
Сентябрь кончался, но дни стояли по-прежнему теплые. Было совсем безветренно. Пушистые семена белоцвета висели в воздухе неподвижно. На пустырях цвели мелкие городские ромашки, и над ними летали поздние бабочки. Солнце еще грело сквозь рубашки плечи, но не сильно — словно осторожно трогало на прощанье теплой ладошкой. У Гельки в такие дни было спокойное тихое настроение. Даже тревога за Юрку почти угасала, и казалось, что скоро все объяснится и все будет хорошо».
Гелька сказал:
— Пойдем к реке, Янка...
— Зачем? — Янка оторвался от своих мыслей. Что это были за мысли, Гелька не знал. Но, видимо, не такие спокойные, как Гелькины.
— Просто так, — сказал Гелька.
— Вода уже холодная... — Янка смотрел как-то озабоченно.
— Да не купаться же. Посидим на обрыве. Вон какой хороший денек...
— Что? — Янка остановился. Не то испугался, не то сильно удивился. Или обиделся?
Гелька тоже испуганно остановился.
— С тобой что? Янка...
Янка сморщил лицо, тряхнул головой.
— Ты скажи... Ты что сейчас сказал?
Гелька ошеломленно пробормотал:
— А что такого... Сказал: хороший денек...
— Сейчас... — Янка опять поморщился. Уронил с плеча сумку, быстро сел на край каменного тротуара, обхватил колени, съежил плечи — на них горбились мягкие погончики школьной рубашки.
Гелька торопливо сел рядом. Тихое настроение пропало, и. опять пришла тревога — она стала такой привычной в дни августа и сентября. Гелька ничего не спросил. Он ждал, что скажет Янка.
Янка медленно посмотрел из-за поднятого плеча. Горько прошептал:
— Теперь ясно, почему она кружилась...
— Что?
— Голова... Помнишь, как я стал бояться высоты?
— Ну... не так уж ты боялся. Это хоть с кем бывает, — осторожно сказал Гелька. — Это случайно.
Янка уткнулся носом в колени. Сказал опять шепотом:
— Не случайно... Это всегда так бывает перед тем, как начинаешь летать. Очень боишься высоты, и этот страх надо пересилить... Теперь-то я все вспомнил.
— Янка...
— Гелька, я не Янка.
Гелька, не показывая испуга, сказал очень бережно:
— Пойдем домой потихонечку. Ты, наверно, немного заболел. Тогда вечером продрогли на свалке...
— Гелька, я правда не Янка...
— А кто?
— Меня звали знаешь как? Да-ни-ил. Данила, Данилка... Данька... Мама звала Денек. Потом и все так звали...
— Ну, хорошо. Пойдем к маме...
— Да я не про эту маму. Той мамы нет... — тихо сказал Янка.
— Ну... смотри, Листик и Васька идут. Давай мы тебя домой проводим. А?
Янка быстро встал. Накинул на плечо белый ремень сумки. Отбросил назад волосы. И сделался какой-то непривычный: сразу подросший, строгий, незнакомый. Сказал негромко, но решительно:
— Лучше пойдем к тебе, Гелик. На крышу. Все вместе. Там никто мешает, я про все расскажу.
Они проговорили до вечера.
В сентябре сумерки приходят рано. Они зябкие, осенние. Но у нагретого кожуха энергосборника на крыше, было тепло.
Над головами зажглись первые звезды. Янка грустно сказал:
— Я с самого начала чувствовал, что Юрка уйдет. И что я должен ему помочь. Это была особая цель. Думаете, я тогда случайно вагон с искоркой разогнал? Я понимал, что так надо. Только не знал, зачем... Все случилось раньше времени, потому что появился Глеб. Мы с ребятами не рассчитали... Ну, кто мог подумать, что в Старогорске неизвестно откуда появится какой-то Глеб? Из-за него все и сорвалось...
— Может, все-таки не сорвалось? — робко спросил Листик. Они с Васькой почти все время молчали, но теперь Листик подал голос.
— Как же не сорвалось? — с беспощадной досадой сказал Янка. — Я должен был увести Юрку к отцу вот сейчас, в сентябре, когда все вспомню... Отец просил хотя бы узнать про Юрку, весточку от него принести, а все ветерки решили: это не выход. Решили, что надо вытащить Юрку туда вот такого, пока он не вырос, рвануть его на сорок лет вперед. Через все эти чертовы пространства и временные поля, напролом... А я это дело провалил.
— Но ты же не виноват, — сказал Гелька.
— Какая разница, виноват я или нет? Юрка-то с отцом никогда не встретятся.
— А может, все-таки встретятся? — робко проговорил Листик. — Может, Юрик отца сам найдет?
Янка трахнул кулаком по энергосборнику и сказал почти со слезами:
— Ну как вы не понимаете? Он его не нашел. Раз он был с нами во время восстания. Теперь-то я знаю, что Музыкант — это Юрка... А восстание было за сорок лет до того, как на Планете появился Яр...
— Да как это может быть? — беспомощно спросил Гелька. — Юрка ушел от нас полтора месяца назад. А эс-кадер-«девятка» еще не построен... Так не бывает.
Он говорил это уже не первый раз.
— Значит, бывает... — уныло ответил Янка. — Значит, они замкнули время в кольцо.
— Эти... которые клоуны? — прошептал Листик и придвинулся к Гельке.
— Ну да...
— А как это «в кольцо»? Мы еще не проходили...
— Этого никто не проходил и никто не понимает, — со вздохом сказал Янка-Денек. — Но они замкнули. Вот и пощла карусель.
— Янка... — Гелька морщился, будто решал головоломку. — Но если ты вернешься... Когда ты вернешься туда, ты же можешь встретить Яра и объяснить, что Юрка стал ветерком. Что он теперь в Пустом Городе. Они же смогут увидеться. Ну... хоть ненадолго...
— Да не вернусь я туда, — устало проговорил Янка, — Время-то в кольце. Меня принесет к самому началу, и все опять... Опять перестрелка Берегов, пароход тонет, на котором мама и я. Меня воздушной волной в воду... Потом лицей, восстание... Потом мы — ветерки, летаем, летаем столько лет. Наконец — поляна, Яр, я лечу сюда. Делаюсь совсем крошечны^, живу в Приморске, потом здесь... И снова круг. И мне кажется, так было уже тысячу раз...
Прозвучало в тихом Янкином рассказе такое отчаяние, что Гелька передернул плечами и плотнее прижался к теплому кожуху.
Листик недоуменно спросил:
— А зачем делаться крошечным? Нельзя разве сразу?
— Сразу... нет, нельзя, — вздохнул Янка. — если ветерок хочет надолго превратиться в человека, он это может, но надо с самого начала. Будто бы только родился... Это совсем даже не плохо, я так и хотел. Хорошо ведь, когда ты снова настоящий и у тебя есть дом и родные... — Янка виновато улыбнулся. — Это называется «идти в подкидыши». Другие ветерки тоже так делают. Некоторые...
— А почему не все? — шепотом спросил Гелька.
— Кое-кто не умеет. А многие боятся...
— Разве это опасно?
— Это не опасно... Ветеркам вообще ничего не опасно. Только в конце очень тяжело... Ну, когда приходит время улетать. Когда знаешь, что надо прощаться навсегда...
— А разве обязательно улетать? — спросйл Листик.
— Такой закон природы у нас. ЕсЛи ты подкидыш и если исполняется тебе столько лет, сколько было раньше... ну, когда ты навеки сделался ветерком, тогда ты все вспоминаешь и тебя уносит обратно...
Гелька через силу проговорил:
— А тебе... когда?
— Мне в день восстания было ровно двенадцать. А сейчас будет через неделю...
— А дома... ты расскажешь?
— Я маме и папе ничего не буду говорить... Может, они и не станут так горевать, они же знают, что я не родной, а приемный...
«Все равно будут», — подумал Гелька.
— А дедушке я все рассказал. Он меня больше всех любил... любит.
— Когда же ты успел? — спросил Гелька.
— Сегодня. Когда ты обедал, а я сумку домой относил.
«Обедал...» — горько усмехнулся про себя Гелька,
вспомнив, как кусок не лез в горло, а тетя Вика сердито кудахтала рядом. И спросил:
— А он что... дедушка-то?
Янка лег на кровельный пластик, положил лицо на согнутые руки. Глухо ответил:
— Он такое сказал... Обнял меня и говорит: «Я это давно чувствовал... Ничего. Скоро я умру, а ты летай, мой ветерок. Пока не порвется кольцо...»