— Не замёрз сидеть? — сказал Лютый, повернувшись к Рейвану. — Иди за дровами!
Глаза кзорга зло сверкнули.
— Не любишь, когда тебе приказывают? — прыснул Лютый.
Рейван встал и, прихрамывая, подошёл к Эрвульфу, чтобы взять топор. Лютый тоже подошёл. Рейван нагнулся, чтобы извлечь топор из полена, но воевода наступил на черенок ногой.
Их взгляды встретились. Лютый прочитал на лице Рейвана звериную готовность к броску и испугался его необузданной ярости. Воевода вдруг понял, что ярость эту рождала боль, тлеющая в его душе, как уголь в кострище. Лютый видывал этот взгляд у Ингвара, когда тот обращался думами к первой своей жене и корил себя за деяния, совершённые далеко в прошлом. Воеводе захотелось завести с Рейваном разговор, такой же, какой временами бывал с его отцом: самый задушевный. Но Рейван был кзоргом, а значит, не мог стать другом.
— Иди без топора, — сказал Лютый.
Рейван направился в чащу. Тори вскочил, чтобы пойти за кзоргом.
— Сиди. Я схожу с ним. — Лютый извлёк топор и двинулся за кзоргом.
Он шёл у Рейвана за спиной, двигаясь след в след, и поедал его взглядом. Вдруг воевода увидел в волосах кзорга камушек, показавшийся знакомым, — белый перламутр с золотой окантовкой. В ярости он кинулся на Рейвана и схватил его за косу.
— Что это? Откуда это у тебя⁈ — зарычал он. — Она тебе дала?
***
Рейван развернулся, ухватив Лютого за запястье.
— Сам как думаешь? — прорычал он и вырвался.
Лютый качнулся, потеряв равновесие, но тут же собрался и широко расставил ноги. Он поглядел Рейвану в глаза, потом снял с пояса топор. Кзорг сжал кулаки, готовый дать отпор.
— Да я голыми руками тебя уложу! — фыркнул Лютый, отбросив топор в сторону.
Не успел Рейван проводить взглядом его полёт, как в следующий миг воевода снёс его с ног. Они упали в снег, крепко вцепившись друг в друга.
— Святая сука! Я говорил тебе не прикасаться к ней! — ругался Лютый.
— Заткнись! — ответил Рейван.
Он больше всего боялся услышать от Лютого подробности его жизни с Маррей. Боялся представить, как они любили друг друга. Боялся, что галинорец первым делом укорит его в мужской несостоятельности, и потому бил его прежде всего по лицу, не давая заговорить.
Они отчаянно давили друг друга, награждали ударами, сминая под собой снег. Оба желали дать выход своей давно накопленной ярости.
Раздалось ржание лошадей и крики со стороны стоянки, а затем — жадное звериное рычание. Лютый и Рейван вмиг замерли. Кзорг толкнул воеводу в грудь, потребовав слезть с себя. Они поднялись и, как два гончих пса, рванули в сторону лагеря.
В коней вцепились варги, они висели на лошадиных гривах и крупах. Две лошади уже были разорваны на части, и снег под ними был красным от крови. Тирно лупил по морде бросившегося на него зверя палкой, выхваченной из костра. Ингрид, Эрвульф и Тори, стоя спиной к спине, били мечами плотно окруживших их хищников. Варги метались из стороны в сторону, целясь оторвать кусок живой плоти.
Один из варгов попытался схватить Тори за бедро, но тут же получил сталью по зубам. Другой прыгнул на Ингрид и повалил её. Рейван успел оказаться рядом. Не имея в руках ни меча, ни ножа, он бросился на зверя и сунул тому руку в пасть, чтобы варг не сомкнул челюсти на горле Ингрид.
Лютый схватил меч и мощными ударами разрубил нескольких хищников. Остальные, завидев человеческую подмогу, скрылись в лесу.
Варг, что вцепился в Рейвана, долго терзал его руку через меховое одеяние, а потом обмяк, наглотавшись кзоргской крови.
— Как ты? Жив? — Ингрид склонилась к Рейвану.
Вид крови и звериные трупы вызвали у неё внутреннее содрогание. Даже повидав прилично мёртвых тел в битве за Нордхейм, до сих пор она не могла оставаться равнодушной к смерти.
— Жив, — хрипло ответил Рейван, прижимая раненую руку к телу. — Ты сама как, цела? — с тревогой проговорил он.
— Я цела.
Ингрид прикрыла рот обеими руками, запах крови вызвал приступ тошноты. Лютый отодвинул Волчицу в сторону и протянул кзоргу флягу с настойкой.
— Сильно ранен?
— Заживёт, — ответил Рейван, сделав несколько глотков.
Рейван принялся стягивать мех одежд, чтобы добраться до раны. Тирно принёс ему повязки из снаряжения.
— Вот, Лютый, смотри, старый походник всегда ко всему готов, — пробормотал рудокоп.
Лес зловеще темнел в сумерках, туман становился плотнее.
— Всех лошадей порвали, — сказал Тори и, перехватив фляжку у кзорга, тоже отпил.
Лютый глядел на то, как Рейван перевязывает себе руку, и понял, что он не таит угрозы для Ингрид: только что он спас ей жизнь.
— Возьми, — воевода достал боевой нож.
Рейван принял нож и полушутя оскалился в ответ. Лютый лишь вздохнул: он больше не желал с ним ни драться, ни спорить. И даже внимание Рейвана к Маррей не казалось ему теперь столь опасным — Лютый видел, что кзорг стремится уберечь тех, к кому привязан.
— Справишься? — произнёс воевода, глядя на то, как Рейван при помощи зубов затягивает узел повязки.
Кзорг мотнул головой, отказавшись от помощи.
— Тори и Эрвульф, оттащите трупы в лес, пусть дожирают, — приказала Ингрид. — И отправляйтесь за дровами, пока совсем не стемнело.
Наступила ночь. Лютый следил за костром, а Эрвульф караулил лагерь. Все остальные, кроме Ингрид, спали подле огня. Она пошевелила плечами, чтобы почувствовать тяжесть гривны на шее. Следом в животе заворочался комок. Ингрид только недавно начала ощущать в теле этот едва уловимый трепет и поняла, что в ней зародилась жизнь.
Лютый осторожно огляделся и, убедившись, что никто его не видит, положил руку на бедро Ингрид.
— Как я по тебе соскучился, — прошептал он, склонившись к ней.
Ингрид ещё ничего не сказала ему о ребёнке: боялась его власти над собой. Воевода никогда не позволил бы ей отправиться в дальнюю дорогу в бремени.
Ингрид тревожилась в преддверии встречи с ваном Стейнвульфом. Она желала передать ему гривну миром, на переговорах, но боялась, не решит ли вождь Лидинхейма узаконить своё положение мечом, не потребует ли от неё сделаться женой его сына, не отберёт ли Нордхейм.
Тревогу Ингрид скрашивала простая женская радость от предвкушения материнства. Нежность распускалась в ней с каждым днём всё сильнее, и Ингрид очень хотела в эту минуту прижаться к воеводе, почувствовать его объятие и уснуть у него на груди.
Лютый почувствовал, что Ингрид клонится к нему, и обнял её.
— Ложись спать, — тихонько прошептал он.
Мех его одежд коснулся её лица, и она улыбнулась.
— Думаю, со Стейнвульфом всё пройдёт хорошо, — произнёс воевода. — Но, даже если он начнёт упрекать тебя, меча не поднимай, — Лютый прижал Ингрид сильнее. — Я буду любить тебя при любом исходе. Подумаешь, Нордхейм. Это всего лишь крепость. Мы уедем, и я построю нам с тобой дом. Знаешь, у меня когда-то была усадьба, и я неплохо справлялся. У нас была единственная на всю округу мельница, мы с отцом сами её построили. Мы очень хорошо жили.
— Ты был мельником? — усмехнулась Ингрид. — Я думала, ты родился с мечом в руке.
— Меч случился потом. До нашествия набулов я его и в глаза не видел.
Ингрид взглянула в лучившиеся светом глаза воеводы.
— Пусть правит сильнейший из вождей, — сказала она. — Стейнвульф сильнее, значит, это его Право. А я буду женой мельника.
Лютый заулыбался. Он никогда не рассчитывал услышать от Ингрид подобных слов и ощутил теперь упоённое счастье.
Они сидели, прижавшись друг к другу. Взор Ингрид блуждал по темноте леса и остановился на Рейване, лежавшем по другую сторону костра. Перевязав рану, кзорг быстро уснул. Лицо его, серое и мрачное, застыло, словно каменное изваяние. Он был похож на отца, он должен был стать Верховным ваном, но… Вдруг Ингрид поняла, что за разговор Рейван хочет иметь со Стейнвульфом.
«Меня вызвать на поединок не посмел, но зато решил вызвать Стейнвульфа! Как же я не сообразила сразу⁈ Как только гривна окажется у Стейнвульфа — он вызовет его на поединок! Даже покалеченный, кзорг победит старого вана — и придёт конец всем риссам!»
Ингрид задрожала.
— Что с тобой? — спросил Лютый.
Ингрид промолчала, лишь глаза её сверкнули негодованием. Сердце бешено забилось. Она поняла, что у неё больше нет надежды обрести тихое семейное счастье — ей нельзя слагать с себя гривну. Она взглянула в наполненные тревогой глаза воеводы и поняла, что не сможет ему признаться.
Позади раздались шаги Эрвульфа. Ингрид и Лютый отпрянули друг от друга.
— Мой черёд заступать в караул, — устало произнёс воевода. — Ложись, спи.
***
Стейнвульф встретил Ингрид радушно и усадил на пиру напротив себя, как самого главного гостя. Он поставил перед ней украшенный дорогими камнями кубок и подарил венок из свежесрубленных ветвей ели.
— Выпей мёд, насладись моим гостеприимством, — сказал он. — Сегодня мы отпразднуем наступление нового года. А завтра, когда солнце вновь осветит землю, решим наш спор. Этой ночью боги пьяны и могут нас с тобой не услышать.
Слова Стейнвульфа, его доброе расположение наполнили Ингрид уверенностью, что он вполне готов решить вопрос переговорами, а не дракой. Завтра она попытается объяснить ему, что не может отдать гривну. Успокоив себя этой мыслью, Ингрид осушила кубок до дна.
Из глубины зала раздался перебор лиры, и бархат мужского голоса затянул песнь. Звуки были так чисты и так прекрасны, что все собравшиеся затихли, заслушавшись. Ингрид обернулась и, поглядев на скальда, признала в нём Ульвара.
— Воин из него никакой, зато как поёт! — проговорил Стейнвульф, отпив из кубка. — Однако всё не женится. Разбила ты ему сердце.
Ингрид отвела глаза и осторожно поглядела на Лютого, сидевшего с соратниками в другой части зала.
— Не волнуйся, — усмехнулся Стейнвульф, заметив, куда глядит Ингрид. — Я не буду настаивать на браке с моим сыном. Ты вполне сама можешь избрать себе мужа — ты доказала своё право, Волчица.