— Тирно, а у тебя остался шлем? Мой разбит в бою.
— Остался, — опасливо проговорил рудокоп.
— Принеси мне его, прошу тебя!
***
Когда Тирно принёс шлем, то застал Ингрид в полном воинском облачении. Она расчесала волосы и заплела часть в воинскую косу на затылке, как у воинов. Часть волос она скрутила под подбородком, так что из-под бармицы шлема они вполне походили на бороду. Ингрид выпрямилась, расправила плечи, и Тирно увидел перед собой воина, будто сошедшего с гобеленов большого зала Нордхейма. Воина, похожего на своего отца, когда тот был молод.
— Что же ты делаешь?.. — спросил Тирно с благоговением.
Ингрид закрутила рукава, обнажив руны на предплечьях.
— Ведь я и Эйнар — мы оба дети Ингвара. И никто не скажет, что я — это не он!
Тирно поглядел на неё, сияющую и возмужавшую, и пожалел, что слишком стар для войны и женитьбы.
— Все говорили, у меня не женское тело, вот и… — хмыкнула Ингрид, и глаза её засверкали в прорезях шлема. — Осталось решить только одно: как мне заговорить мужским голосом, Тирно?
— Я найду тебе способ.
Рудокоп поспешил на улицу с твёрдой верой в своего нового вождя.
Скоро он принёс большой серый камень и топор.
— Это кусок породы, в которой есть особая руда, — сказал он, расколов камень обухом. — Когда я работал в шахте, то по многу дней говорил не своим голосом от того, что вдыхал пыль, летевшую от осколков. Дыши, Ри!
Ингрид закашливалась рудной пылью, но вдыхала прах земли, раздирающий едкой болью горло. Ей хотелось дать пыли выйти обратно вместе со рвотой, но, сыпля проклятиями от мучительного испытания, она слышала, как голос её менялся и грубел с каждым вдохом — и радовалась этому.
***
В роще тисов возле устремлённого к небу, сложенного из множества камней алтаря собрались ваны, их соратники и жрицы из святилища Скаво.
Дождь снова чуть слышно порхал по листьям и траве под покровом сумерек. Вокруг поляны, где столпились люди, на длинных шестах горели огни, а могучий ветер трепыхал их уязвимое пламя. В небесах раздавались раскаты грома, и риссы знали, что это боги сходят на землю, чтобы узреть нового вождя.
Под вязкий плач струн скальды шептали распевы, а флейты возносили в небо тягучую песнь, и протяжно и широко, будто из-под земли, выли луры. Мерно, словно биение мужского сердца, отстукивали барабаны, вторя дыханию горных духов, духов ветра, воды и земли, которые переплелись, смешались и отразились в каждой частице мирового пространства. Жрицы с пылающими шестами входили танцем в звучащий круг, воплощая жизнь и огонь, которые не существуют вечно и не существуют друг без друга.
Никто не мог отыскать Ингрид, и её дед, ван Вульферт, испугался за свою честь. Стейнвульф лишь смеялся:
— Десять верховых, Вульферт. Если девочка не отыщется, так и быть, приму у тебя десять верховых, чтобы забыть об оскорблении!
Ульвар же вовсе не тосковал без невесты, кружа в танце со жрицами наряду с другими молодыми воинами.
***
Щупальца тумана растянулись по низинам, а ветер срывал гроздьями воду, зацепившуюся меж лесных ветвей. Лютый вышел на холм и оглядел кипящую огнями рощу. Донёсся призывный плач горна, возвещавший о начале церемонии, и воевода поспешил в сторону костров, туда, где собрались сотни человек из разных кланов.
— Мы оставим Нордхейм набулам! — услышал Лютый принесённый ветром ропот воинов.
«Да как же так⁈ Я не оставлю Нордхейм ублюдкам!» — возмущение обожгло нутро воеводы. Месть за близких была единственным его желанием.
— Ингрид сбежала от брака с Ульваром, — вновь донеслись голоса.
Лютый сжал кулаки и выругался. Сердце его похолодело от ужаса, что он не уберёг Ингварову дочь.
— Лютый! — воскликнул Арнульф, узнав бывшего соратника. — Мой воевода! Я рад видеть тебя!
Ван Тьёле схватил галинорца за плечи и прижался лбом ко лбу.
— Какой я теперь воевода! — побелел Лютый, положив широкие ладони на плечи Арнульфа. — Все мои воины сгинули в Нордхейме. Я должен был быть с ними!
— Я тоже жалею, что меня с ними не было! — сморщил горбатый нос Арнульф. — Все мои братья там остались. Хочу отомстить, Лютый, — проскулил Арнульф. Его покрытые рунами щёки заблестели от скатившейся по ним влаги.
Горн вновь призывно загудел.
Воевода вошёл в толпу и среди жриц, на возвышении у алтаря, увидел вана Стейнвульфа, сверкавшего золотой бородой и готового принять гривну верховного правителя.
С тёмного неба сошёл ветер и подул холодной силой, словно набежавшая волна от крушения небесных кораблей. Широкими тяжёлыми перекатами прогремел гром и сотряс землю.
Неожиданно круг собравшихся разомкнул всадник в железном шлеме и чёрном плаще. На крупе коня величественно развевался красный кусок ткани — цвета знамени Нордхейма. Всадник приблизился к алтарю под шелест людского шёпота.
— Призрак вана Ингвара… — говорили воины с ужасом и благоговением.
— Кто ты? — спросил окружённый сиянием драгоценного металла ван Стейнвульф, взирая на всадника снизу вверх.
— Я — Эйнар! Сын Ингвара! — грозный голос чужака рассекал воздух, подобно гулу водопада.
Лютому показалось, что раскаты грома в небесах вторят его словам, а ревущий ветер доносит их до каждого из собравшихся в роще.
— Я — Верховный ван! — сказал Эйнар с непоколебимостью, присущей лишь богам. — И завтра я поведу вас на битву за Нордхейм!
Увидев нового вождя, Лютый насторожился. Он знал, что под шлемом не Рейван. Но слова пришельца заставили воеводу возликовать, потому что в них звучало истинное желание его сердца. Лютый пробрался вперёд сквозь ряды воинов, чтобы лучше вглядеться в человека под шлемом.
Ваны тесно обступили Эйнара. Они были не готовы так легко уступить решённое между собой даже тому, с которым пришли боги.
— Сними шлем, — потребовал ван Харальд.
— Моё лицо изувечено в бою, — ответил Эйнар, его глаза под шлемом сверкнули янтарём. — Искажённый вид его тебе ничего не даст. Вам достаточно увидеть мои родовые знаки.
Эйнар сошёл с коня и обнажил руки, покрытые рунными узорами Нордхейма. Гром прогрохотал в небесах, ветер рванул пламя факелов. И дождевые капли вновь сорвались с неба.
— Знаки Ингвара, — кивнул ван Харальд. — Мы сражались с тобой в Хёнедане.
— Но ты кзорг! — сказал ван Колбьорн. — Не боги привели тебя сюда, а набульский царь, чтобы ты покорил нас!
Эйнар извлёк меч и полоснул себя по руке. Кровь потекла не чёрная, а алая, человеческая, закапала с локтя на землю.
— Я человек! И боги ведут меня! — сказал он. — Они ведут нас биться с набулами!
— Я иду с тобой! — воскликнул ван Арнульф.
Ван Тьёле подошёл к Эйнару и преклонился перед ним.
— Я служил твоему отцу и буду служить тебе, — он взял руку Эйнара и приложился к его наручу лицом. Внутреннее чутьё говорило Арнульфу, что Эйнар — настоящий, свой.
Ван Стейнвульф смерил взглядом Эйнара, понимая, что проиграл.
— Да здравствуют волки Нордхейма! — прорычал он. — Надеюсь, ты будешь править достойно своего отца!
Вождь Лидинхейма отошёл в сторону. Жрицы возложили золотую гривну на Эйнара.
Лютый узнал меч. Этим клинком Рейван сокрушил его в поединке. Только вот кзорг, уходя из Хёнедана, не взял рисский меч. Его забрала себе Ингрид… Воевода обомлел и сперва не поверил своим догадкам. Но когда встретился взглядом с человеком под шлемом, то сомнений не осталось. Лютый понял, чью облачённую в железо голову озаряют отсветы пламени на возвышении у каменной пирамиды. Негодование возгорелось в его душе.
Дождь усилился, и толпа принялась расходиться. Воевода решительным шагом двинулся к Ингрид, не сводя с неё жгучего взгляда. Плечи её, отягчённые золотой гривной, напряглись, фигура съёжилась, а в глазах заплясал страх разоблачения. Лютый почувствовал, как тяжёлые капли стучат по голове и плечам, отзываясь частыми ударами прямо в сердце. Его отделяло от Ингрид всего несколько шагов.
— Лютый! — встал на пути галинорца ван Харальд. — Рад, что ты явился! Ты прибыл с Эйнаром? Мы отобьём Нордхейм! Прогоним чёрных зверей прочь с нашей земли!
— Харальд! — поклонился воевода и вдруг осознал, что если бы не Ингрид, никто бы не говорил теперь о походе. — Да, пожалуй, битва будет славной! — прорычал он.
Лютый вновь устремил взгляд на Ингрид… и решил промолчать: ради битвы и мести.
Факелы, заливаемые дождём, заплясали в агонии. Темнота сгущалась под нарастающей стеной хлещущей с небес воды. Ингрид вместе с ваном Арнульфом двинулась под кров его шатров. Лютый остался один на поляне — вымокший под дождём и опустошённый.
2 Волки Нордхейма
Лютый напился до беспамятства и уснул. Серым, будто не наступившим утром он нашёл себя под протекающим пологом. Стояла такая густая мгла, что, казалось, небо сошло на землю и бытие исчезло. Воеводе чудилось, будто сквозь туман и паутину причудливого переплетения ветвей над головой колдовали все лесные духи.
Когда блаженное беспамятство рассеялось, Лютый вспомнил, отчего так напился: жена и дети были мертвы, а ван Ингвар бездыханным висел над вратами своего павшего города. Нутро воеводы обуяло пламя, и ему захотелось поскорее залить его кровью отмщения. Он сел и нащупал рукоять клинка на поясе.
«Что же ты делаешь, глупая девчонка? Ведь ты обманула всех!» — подумал Лютый, подперев отяжелевшую голову.
Перед его глазами возникла Ингрид с заплаканным лицом, стоявшая в тяжёлой кольчуге посреди двора в Хёнедане.
Голоса вернули воеводу к реальности. Лютый поглядел в сторону шатров и увидел вана Арнульфа, растрёпанного, в рубахе с распахнутым воротом и Верховного вана в шлеме и медвежьих шкурах на плечах. Они о чём-то спорили. Арнульф беспокойно чесал голову и отнекивался, Ингрид отчитывала его, напирала.
Лютый, несмотря на сумасшедшую боль в голове, поспешил подняться и, что бы ни твердила Волчица, поддержать Арнульфа. Ему не терпелось обругать её.
— Снимаем лагерь сегодня же! — требовал Верховный ван. — Иначе дожди размоют дороги, и мы завязнем в грязи на перевалах!