— Будь осторожна со своими желаниями, — шепчет она, настолько же погруженная в мысли, как и я.
В глазах Габриэля читается мука, когда он смотрит на Фрэнни.
— Твой дар с каждым днем сильней. Фрэнни, ты должна понять, что имеешь воздействие на мысли и чувства людей, а в итоге на их поступки. — Он бросает взгляд на меня, а затем опускает глаза на их переплетенные пальцы. — В твоей власти воздействовать не только на людей. Ты всегда получишь, чего хочешь, если это в твоих силах.
Фрэнни отстраняется от него, внезапно приходя в ярость. Комнату наполняет запах черного перца.
— Я хочу, чтобы мой брат вернулся. Но этого не происходит! — выпаливает она.
Габриэль печально смотрит на нее.
— Это подвластно лишь Богу.
Я наблюдаю, как на ее лице сменяются эмоции — ярость, потрясение, паника.
— Это неправильно. Я не святая и не ангел. Я и человек-то не очень хороший. Мое место в аду. Я уже знаю это.
Почему она так решила? Я смотрю на Габриэля. На его лице отражается боль и вызывающее у меня тошноту сочувствие. Он притягивает Фрэнни к плечу, и она тает. Когда сквозь эту ангельскую вонь просачивается аромат теплого шоколада, мое сердце обхватывает нечто холодное и темное. Я бы убил его, если бы Фрэнни не нуждалась в нем.
— То, что случилось, — причина, по которой ты сама определяешь себя в ад, — не твоя вина, — шепчет он.
— Да что ты знаешь! — взрывается она, отталкивая его. — Я убила брата.
В желудке все переворачивается. Мальчик на той фотографии — это объясняет ее загнанное выражение лица, когда я спросил о нем. Столько боли — той же самой боли, запрятанной глубоко внутри, что и при нашей первой встрече, когда я спросил, что бы она хотела изменить.
Габриэль по-прежнему смотрит на нее, качая головой.
— Фрэнни, ты не убивала его. Пришло его время. Вот и все.
Я будто наблюдаю за извержением вулкана. Слова льются из ее рта потоком раскаленной лавы.
— Ага. Повторяй это, если тебе станет лучше, ведь вы крадете детей из семей.
Габриэль чуть ближе придвигается к ней, но она отстраняется.
— Он и так со своей семьей. Бог призвал его домой.
— Что ж, тогда твой Бог… отвратителен.
Я пересекаю комнату и сажусь рядом с Фрэнни. Беру ее за руку, желая — нет, испытывая нужду хоть как-то облегчить ее боль.
— Фрэнни, я думаю, то, что сказал Габриэль, правда. Если бы ты убила его, то уже была бы отмечена для ада, но это не так.
— Что ж, следовало бы сделать это, — говорит она, уклоняясь от моего прикосновения.
Я приподнимаю ее голову за подбородок, всматриваясь в бездонные сапфировые глаза.
— Нет, — отвечаю я, наклоняясь для поцелуя.
Лишь в третий раз применяю я к Фрэнни свою силу, чтобы избавить ее от боли и перенаправить злость. Этого недостаточно, но это единственное, что я умею.
Я колеблюсь, но затем смотрю в черные глаза, словно проникающие ко мне в душу. А когда губы Люка касаются моих, все меняется, злость уходит. Когда он наконец отпускает меня из плена своих глаз, то гнев и боль исчезают.
Гейб тяжело вздыхает и грустно смотрит на меня, а я сгораю от угрызений совести. Я нуждаюсь в них обоих, хотя не могу понять, как такое может быть. Гейб пересекает комнату и садится в кресло под окном.
Я опускаю голову, уставившись на колени.
Люк крепко сжимает меня.
— Так, вернемся к изначальному вопросу. Что со мной, черт побери, происходит? Во что именно я превращаюсь? — Он обжигает Гейба яростным взглядом. — Ведь не в одного из вас. Ну пожалуйста, ради всего грешного, скажи, что я не стану паинькой ангелом. Я не смогу пережить этого.
Гейб в ответ тоже сверкает взглядом.
— Не знаю. Все возможно. Дай знать, если у тебя прорежутся крылья.
Я поднимаю глаза на Гейба.
— А может он стать человеком, как я?
Люк снова смотрит на меня с надеждой.
— Возможно, — смиренно отвечает Гейб. — Насколько я знаю, это беспрецедентный случай. Я понятия не имею, что происходит, кроме того, что это на самом деле происходит, и, очевидно, это очень важно. А ты — ключ ко всему. Фрэнни, ты изменишь мир. Это очень серьезно.
— Серьезно… — выговариваю я, стараясь осознать смысл его слов. — Ты имеешь в виду серьезно настолько, что, например, способно привести его к Иисусу. — Я киваю в сторону Люка. — Или серьезно как в «непорочном зачатии»?
Люк хмурится, а губ Гейба касается легкая улыбка.
— Зная, на что ты способна, я бы задумался о «непорочном зачатии». Хотя, если ты сможешь привести к Иисусу его, это уже будет огромное дело.
Люк опрометью проносится от дивана через всю комнату.
— Не может быть, что вы это серьезно!
— Не будь тупицей. Если бы все не было серьезно, то послал бы он меня? Кстати, ее имя — Мэри. — На лице Гейба появляется лукавая, отнюдь не ангельская улыбка. — Люцифер, в чем же дело? Не хочешь стать Иосифом?
Люк круто разворачивается и с рыком, от которого у меня волосы встают дыбом, упирается руками в стену.
— Во имя ада! Это ведь не взаправду!
Затем он снова поворачивается и широко распахнутыми глазами смотрит на меня.
Я поднимаюсь с дивана и становлюсь рядом, пребывая в смятении. Вспоминаю поцелуй с Гейбом. Если это и есть рай, то я хочу еще. Помню, как мечтала остаться там навеки, среди любви и умиротворенности. Но это не то, о чем он говорит — и что предлагает. По его словам, у меня есть сила, способная спасать людей. И чем больше я думаю, тем больше мною овладевает паника, от которой теснит в груди.
Гейб привлекает меня к себе и кладет руку на талию. На этот раз я позволяю ему, потому что нуждаюсь в нем. Я таю в объятиях, поглощенная ароматом летнего снега и спокойствием.
Когда мое дыхание выравнивается, я поднимаю на него глаза.
— И что со мной будет?
Его глаза — словно омуты, в которых мне хочется утонуть.
— Что ж, прежде всего вот это. — Он наклоняется и целует меня в щеку, слишком близко к губам, и, несмотря на спокойствие Гейба, мое сердце бешено колотится. — Знай, я всегда буду рядом. Если тебе когда-либо что-либо понадобится… — он пристально смотрит на Люка, — ты знаешь, где меня найти. — В его глазах появляется обеспокоенность. — Но кроме этого, я ни в чем не уверен.
Я сильнее прижимаюсь к Гейбу, а Люк испепеляет нас взглядом, стоя у окна.
— Не слишком ли ты распустил свои крылья? — хмыкает он.
В ответ Гейб еще крепче обнимает меня и улыбается одними губами, не сводя с Люка глаз, полных сомнения. Я растворяюсь в нем, позволяя летнему снегу окутать меня. Больше мне ни о чем не нужно думать.
ГЛАВА 18АНГЕЛЫ И ДЕМОНЫ
Забавно наблюдать за этими парнями. Они так яростно ненавидят друг друга и даже не замечают, как сильно похожи. Ну… похожи, за исключением того, что один из них излучает тьму и опасность, а второй ослепляет своей лучезарностью. Но помимо этого…
Я только-только начинаю вникать в некоторые вещи. Прошла неделя с тех пор, как Люк и Гейб во все меня посвятили, а потом оставили в покое, чтобы дать подумать. А Гейб оставил меня в покое и в другом смысле. Мы редко бываем наедине, и он почти не прикасается ко мне. Не уверена, что рада этому. Я не спрашивала его, в чем дело, но, наверное, в комментарии Люка о том, что Гейб может потерять крылья, есть доля истины.
Полностью белая кухня Гейба как будто сияет, подобно ее хозяину. Гейб неодобрительно смотрит на Люка, и тот отвечает ему вызывающим взглядом.
— Выше моего понимания, как после всего виденного тобою ты сохранил подобное мироощущение. Единственная причина, по которой Всемогущий не посылает на землю второй потоп, — то, что первый оказался бесполезным.
Гейб несогласно качает головой.
— Каждый день люди совершают поступки, доказывающие, что ты не прав. Полностью самоотверженные добрые деяния.
— Должен поспорить. Не существует ничего самоотверженного. В корне любого доброго поступка лежит личная выгода.
— Эй, приятель, остынь.
Я закатываю глаза.
— Гейб, брось ты это. Он безнадежен. — Я раскрываю на столе учебник по математике и отодвигаю в сторону пустую миску из-под мороженого. — Вы, ребята, конечно, гении, и все такое прочее, но вообще-то итоговые экзамены начинаются завтра, и мне нужно учиться, или УКЛА поменяет свое мнение на мой счет.
Люк с улыбкой смотрит на меня.
— А кстати, что за идея с УКЛА?
— В смысле?
— Просто любопытно, почему тебя так тянет уехать на учебу за три тысячи миль от дома.
— Ну… отчасти из-за того, что это за три тысячи мили от дома. Правда, еще там лучшая в стране программа по международным отношениям, и я, пожалуй, смогу выбрать основной предмет в политической науке, например, или изучении Ближнего Востока.
— И чем заняться дальше? — поднимает бровь Люк.
Мои щеки начинают пылать.
— Я считаю, вся неразбериха в мире оттого, что люди не умеют толком общаться. Ну знаешь, из-за разницы в культуре или религии. Что-то вроде того. Вот почему я начала участвовать во всей этой переписке. Я хотела понять. Поэтому… собираюсь заняться чем-то серьезным. Точно не знаю, чем или как…
Гейб улыбается, снова ослепляя меня сиянием.
— Благородная цель.
— Заткнись, — смущенно говорю я.
Знаю, как глупо звучит то, чем я хочу заниматься, но я всегда хотела этого. У меня с детских лет хорошо получалось находить с людьми общий язык и помогать им понимать друг друга. Как и сейчас, с Люком и Гейбом, хотя общее для них — я, так что это, пожалуй, не в счет.
— И ты думаешь, будто что-то изменишь. — Люк становится серьезным.
— Возможно, нет. Но попытка не пытка, — отвечаю я, водя карандашом по учебнику математики.
— Фрэнни, ты обязательно многое изменишь. — Внезапно Гейб говорит с такой же серьезностью, как и Люк.
— Правда? Не уверена, что смогу.
Люк и Гейб обмениваются настороженными взглядами. Они знают, что я права. Затем в глазах Люка появляется суровость, за которой скрывается мука.