— Долгая история.
Мы знакомы уже семь тысячелетий.
— Вы друзья?
— Не сказать. Мы в соперничающих командах.
— По футболу? — Она выглядит удивленной, не признавая во мне футболиста.
Я подаюсь вперед и пристально смотрю Фрэнни в глаза, проводя пальцами по тыльной стороне ее ладони. Девушка вздрагивает, и от учащенного пульса под моими пальцами по мне проходит разряд тока — возбуждение? предвкушение? Я слегка применяю силу.
— Знаешь, мне бы хотелось поговорить о тебе. Расскажи что-нибудь, чего я не знаю о Мэри Фрэнсис Кавано.
Она слегка покачивается, задерживая на мне взгляд.
— Я ненавижу свое имя, — говорит Фрэнни с затуманенным взором.
— А почему тогда не зовешься Мэри?
— Так зовут мою сестру.
Туман начинает рассеиваться. Фрэнни опирается локтями на стол, подчеркивая определенные прелести и очень отвлекая меня.
Я заставляю себя сделать глубокий вдох и сосредоточиться на ее глазах.
— Твоя сестра тоже Мэри?
— Это касается всех моих сестер, но только старшая носит это имя.
— И сколько у тебя сестер?
— Четыре.
— И вы все пятеро Мэри? Так же можно и запутаться.
— Поэтому мы и не используем это имя.
— Тогда как зовут других сестер?
— Мэри Тереза — она же просто Мэри. Мэри Кэтрин — Кейт. Затем я — Мэри Фрэнсис. Мэри Грейс — или просто Грейс. И Мэри Маргарет — Мэгги.
Я подавляю смешок. Потрясающе.
— Образцовая католическая семья, — говорю я, стараясь, чтобы тон был искренним.
— Думаю, можно и так сказать.
Хм… запах уксуса. Чувство вины? Выведаю это позже.
Девушка допивает кофе и откидывает голову назад, выгибая длинную белую шею; блузка на ее груди натягивается. Меня захлестывает волна непреодолимого желания. Я зажмуриваюсь, стараясь прояснить разум. Сосредоточься! Когда я открываю глаза, Фрэнни смотрит на меня.
— Мне, наверное, пора домой, — с ноткой разочарования говорит она.
— Как пожелаешь, — отвечаю я, жаждая отвезти ее куда угодно, только не домой.
Мы подъезжаем к дому, и Люк выключает двигатель. На лужайку косой полосой падает свет из родительской спальни. Меня, как всегда, ждет отец.
Песня «Addicted»[10] группы «Saving Abel» громко раздается из проигрывателя Люка, рассказывая о постельных утехах, учащая пульс и разжигая воображение. Я не ангел, я и раньше бывала с парнями. Правда, не в таком смысле, но почти. Третья база[11] плюс, так я это называю. Счет всегда веду я, но никто из парней так не будоражил моего воображения, как Люк. Не прикасаясь ко мне, он будто бы проник в мою голову и теперь роется в поиске развратных мыслей и фантазий. А когда находит, то воплощает их в жизнь. Это словно цветная объемная картинка. Но самое ужасное, мне вроде бы нравится это. Так я на парней еще не западала. Это до чертиков пугает — головокружительное безумие, пробирающее до мозга костей, но не так уж все плохо.
Я поворачиваюсь к Люку, сталкиваясь с пристальным взглядом. В машине становится нечем дышать, я прерывисто вздыхаю.
— Ну, спасибо за кофе, — говорю я, желая пулей вылететь из машины и в то же время провести с ним всю ночь.
— Было достаточно горячо? Я про кофе. В следующий раз можем попробовать что-нибудь погорячее, если захочешь.
Ох… эта лукавая улыбка… Но мне кажется, он вот-вот расхохочется. Он насмехается надо мной?
— Было… — Не знаю, как закончить фразу, ведь внутри меня все чертовски более горячее, чем кофе. Я еле сдерживаюсь, чтобы не прикоснуться к Люку.
— Увидимся в понедельник, значит.
Дрожащей рукой я дотягиваюсь до дверной ручки, и внезапно он кладет сверху ладонь. Прижимается ко мне, возвращает прядь волос из-за уха и проводит губами по моей коже.
— Буду ждать, — шепчет он.
Жаркое дыхание посылает ток по всему телу, и я с ужасом понимаю, что раздавшийся слабый стон принадлежит мне. В растерянности я толкаю дверь, но горячая ладонь по-прежнему на моей, не давая мне открыть.
— А как же поцелуй на прощание? — говорит Люк, и я поворачиваюсь к нему, задевая носом.
Но я не поддамся панике, нарастающей внизу живота, — отчасти ведь я хочу поцеловать Люка. Смотрю ему в глаза и, кладя руки на грудь, отталкиваю.
— Не на первом свидании, — как можно спокойнее произношу я.
Его, кажется, это забавляет, но затем он смягчается.
— Как пожелаешь, — повторяет мою фразу Люк.
Он пальцем прожигает путь по линии моих губ, затем выпрямляется на сиденье и улыбается.
— Приятных сновидений.
Еще несколько секунд я пристально смотрю на него, затем открываю дверь и на ватных ногах выхожу из машины. Он заводит мотор, но не уезжает. Весь путь до входа я чувствую на спине его взгляд. Перед тем как захлопнуть дверь, оборачиваюсь и вижу красные огоньки его глаз над приборной доской.
Я быстро взбегаю по лестнице в спальню, где сразу же кидаюсь к окну и замечаю удаляющиеся задние фары. Еще долго я смотрю из окна на то место, где он высадил меня. Сердце бешено бьется, а низ живота трепещет при мысли, что я позволила бы Люку поцеловать себя. Тяжело вздохнув, я плетусь к тумбочке, где стоит фотография брата.
— Я не могу устоять, Мэтт, — шепчу я.
Взяв фотографию с собой, я достаю из-под матраса дневник Мэтта и, открыв, кладу на стол. Опустившись на стул, читаю первые строки последней записи со среды — когда я встретила Люка.
«Ну, Мэтт, ты бы сегодня покатился со смеху, увидев, как я пускаю слюни из-за парня. Но в нем что-то есть. Да, знаю. Глупо. И совсем на меня не похоже. Пожалуйста, порази меня молнией, если я превращусь в жалкую размазню. Я не верю в чепуху про „любовь с первого взгляда“. Я вообще не верю в любовь. А вот страсть… живет и здравствует».
Я глубоко вздыхаю, беру ручку и переворачиваю страницу.
Это мучительно, я не знаю, что написать — спутанный клубок эмоций совсем сбивает меня с толку. Их невозможно передать словами. Но если я с кем и могу поделиться, так это с Мэттом. Он был мне больше чем просто братом, он был моим лучшим другом — единственным, кто по-настоящему понимал меня. Мэтт сохранит мои секреты. Поэтому я рассказываю ему все, каким бы постыдным это ни было. Я обязана ему, и частичка себя — самое малое, что могу дать.
Я начинаю писать.
«Итак, Мэтт. Помнишь, я говорила тебе о том парне… Люке».
Я делаю паузу, стараясь собраться с мыслями и более связно изложить их на бумаге.
«Не знаю, что со мной. Все он. Все дело в нем. В нем все неправильно. Когда он рядом, я не могу думать и даже дышать. Но я хочу, чтобы он был рядом. Знаю — я не могу устоять. Но в нем есть что-то такое… Загадочная, темная, притягивающая энергетика. И хотя он немного пугает меня — ладно, сильно пугает, — я не могу держаться от него подальше.
Я действительно думаю о любви то, что писала раньше. Когда Рифер заговорил о ней, то все испортил. Бабуля и дедуля единственные, кто был к ней ближе всего. Опасно верить во что-то, способное ранить тебя. Вот я и не верю.
Но Люк…»
Я вздрагиваю, глядя на неровный почерк. Пишу еще одну строчку и закрываю тетрадь.
«Пристрели меня».
Вытаскиваю себя из-за стола и готовлюсь ко сну. Но когда забираюсь в постель, то вижу платиновые кудри и светящиеся голубые глаза. Вдруг мне становится жаль, что я не узнала Гейба получше. Может, Райли и Тейлор что-нибудь пронюхали. Я хватаю телефон и пишу сообщение Райли: «Тэй подцепила Гейба?»
Меньше чем через минуту приходит ответ.
«Он ушел после тебя. Что с Люком?»
«Ничего. Знаешь, где Гейб учится?»
«Нет. А что? Тебе и он нужен?»
Я почти слышу ее смех.
«Заткнись. Просто интересно».
Я разочарованно откладываю телефон и заползаю под одеяло. Хорошо, что впереди выходные. Очень даже неплохо провести пару деньков вдали от парней, поскольку они полностью вскружили мне голову.
Наступает воскресенье, но мне по-прежнему не избавиться от мыслей о парнях, несмотря на все техники дзюдо и медитацию.
— Фрэнни, подай мне гаечный ключ.
Порывшись в ящике с инструментами, я протягиваю ключ. Ложусь на бетонный пол гаража и подкатываюсь к дедушке под «мустанг» шестьдесят пятого года с откидным верхом.
Запах масла и выхлопных газов — таково мое обычное воскресенье. Как только я научилась держать в руках отвертку без риска выколоть себе глаз, то каждое воскресенье после церкви стала проводить с дедушкой, под машиной. Сестры считают меня странной, но нет ничего лучше удовольствия от завершенного дела, когда ты что-нибудь разбираешь, а затем вновь собираешь, не оставляя лишних деталей, — и это еще работает. Именно с холодным бетонным полом этого гаража связаны самые теплые воспоминания моей жизни.
— Дело идет, — говорю я, глядя, как дедушка затягивает последний болт на двигателе, который мы переделывали всю зиму.
— Еще неделька или максимум две. Можешь взять этот ключ и придержать болт, пока я затягиваю гайку? — глубоким хриплым голосом, согревающим мне душу, говорит он.
— Конечно. Дашь мне поводить?
— Будешь первой — после меня, конечно. Награда за усердный труд. — Он поворачивается ко мне и улыбается. В веселых голубых глазах я вижу теплоту и нежность, несмотря на резкий технический свет, идущий от брюха «мустанга».
— Здорово! — Я представляю, как курсирую по улицам, с открытым верхом и грохочущей музыкой.
Дедушка проводит измазанной рукой по лысеющей голове, оставляя черное пятно на короткой седой челке.
— Почти готово для масла. В углу есть канистра. Налей-ка четыре кварты.
— Хорошо, — говорю я, выползая из-под машины.
— Воронка там же. Скажу, когда будет готово.
Я приношу масло и откручиваю крышку на блоке двигателя.
— Дедуль?
— А?
— Как вы познакомились с бабулей?
Он раскатисто смеется, наполняя этим замечательным звуком гараж и мое сердце.
— На уличной гонке, в старших классах. Она была порядочной девушкой. Почти не целованной. — Он усмехается. — Ну, это мы быстро поправили.