Сидеть стало холодно. Алина встала и, поискав глазами, нашла Лукаса. А прямо за ним, в темном углу…
Она в страхе отпрянула. Ей почудилось какое-то движение, не свойственное людям. Но все находящиеся в Хранилище были сейчас на виду. Она даже мысленно пересчитала их. Да, семь.
Хансен, замерев от страха, направила свет телефона в угол. Сделала осторожный шаг вперед. Затем ещё один. Электрический луч высветил покрытые льдом стены.
Пусто.
«Не сойти бы с ума, – пронеслось в голове. – Не хватало ещё начать видеть тут всякую фантастику».
В мозгу отчетливо всплыла иллюстрация к норвежской сказке про троллей в Хедальском лесу. И подпись под ней: «Человеком пахнет!»
А ведь ей на какое-то мгновение и правда померещилась покрытая мехом сгорбленная спина…
– Что там у тебя? – голос Баккера вывел Алину из задумчивости.
– Всё не очень хорошо, – ответил ему грудной, словно мяукающий голос.
Хансен повернула голову. Оливия. Крашеная блондинка с надутыми силиконом губами. Наверняка пользуется популярностью среди мужской части коллектива. Но выходит, что она и специалист отличный. Не зря Лукас спрашивает с неё, а не с того же Хаугена.
– Рассказывай, как бы там оно ни было.
– Начну с того, что мы оторваны от внешнего мира. В момент удара по нам ядерным зарядом, мы лишились всех внешних камер и датчиков. Что происходит сейчас на поверхности, не ясно, но могу предположить, что там творится сущий ад. Судя по всему, по нам били прицельно. Но, скорее всего, ракетой не самой большой мощности. Мы все-таки не военные и не представляем непосредственной угрозы в случае, если сможем выжить. Но, тем не менее, наш выход уничтожен. Судя по отсутствию сигналов от датчиков внутреннего контроля тоннеля, он также подвергся частичному разрушению. Выбраться самостоятельно, не имея тяжелой техники и специального оборудования, мы не сможем.
– Дальше, – хмуро бросил Баккер.
– Перехожу к оценке нашей «внутрянки». И тут есть хорошие новости. Бункер выстоял. Датчики давления, температуры и радиационного фона утверждают, что у нас всё в порядке, а значит, внутренних повреждений нет. Мы имеем чистую среду и пригодный для дыхания воздух. Будем надеяться, что осадка породы после взрыва завершена и нас не раздавит. К сожалению, основной генератор выведен из строя, но удалось запустить резервные мощности. С топливом проблем в ближайшее время тоже не предвидится: есть запас угля и дизеля. Так что в этом плане всё хорошо. По имеющимся в базе данным, где-то здесь находится запас воздушных фильтров для фильтрационной установки. Две из трех шахт воздухозаборников повреждены, но одна продолжает исправно функционировать. А учитывая, что нас здесь не очень много, расход кислорода будет невысоким. Я только боюсь, как бы не пришлось менять эти самые фильтры ежедневно. Ведь наверху скоро наступит ядерная зима, и снег, пепел, пыль и прочее будут падать сверху, забивая со страшной силой наш единственный воздухозаборник, а заодно неся с собой высоченный радиационный фон. И нам ещё стоит решить, каким образом осуществлять утилизацию или хотя бы хранение использованных фильтров. Здесь оставлять их нельзя, они сами по себе будут источником сильнейшего радиационного загрязнения.
– Да, хороший вопрос. Стоит обдумать, – подал голос подошедший к ним очередной сотрудник. На висящем поверх фирменной куртки бейдже Алина прочитала: «Теодор Йёргенсен».
– Подумаем и чуть позже выскажем свои идеи, – кивнул ему Лукас. – Ещё хорошие новости есть? – он повернулся к Оливии.
– У нас работает туалет, – та кисло усмехнулась. – Но на этом, пожалуй, всё. Теперь то, что удалось понять, благодаря расчетам. Как мне говорил один знакомый, в свое время служивший в батальоне «Телемарк», скоро на поверхности температура начнет резко понижаться. И всё, что находится в районе наших широт, окажется в зоне сверхнизких температур. Около ста – ста тридцати градусов со знаком минус.
– «Телемарк» – это те, кто используют боевой клич «К Вальхалле!» Ему вообще можно доверять?
– Я бы доверила ему свою жизнь.
Серые глаза Оливии смотрели прямо, и Баккер не выдержал, опустил голову. Какое-то время молчал, после чего тихо продолжил:
– Что ещё?
– Есть небольшой запас воды. Но вот еды нет совсем. Я не беру в расчет пайки, которые каждый принес с собой. Этого нам хватит до завтрашнего утра, в лучшем случае.
– Меня всегда удивляло, почему нельзя было сделать запас? – Йёргенсен невесело усмехнулся. – Неужели никто не предполагал, что тут могут укрыться люди?
– Потому что личному составу, обеспечивающему работу Хранилища, в случае тревоги предписывалось произвести консервацию объекта и направиться к одному из гражданских объектов защиты, – Баккер вздохнул. – Никто не рассчитывал на молниеносность ситуации. А если и предполагал, то просто не успел внести необходимые изменения.
– Давайте решать, что будем делать, шеф, – к Баккеру подошел ещё один норвежец. Совсем молодой парнишка, лет двадцати. Бейдж на груди говорил, что зовут его Нут Стёре.
– Как выяснилось, своими силами пробиться наружу мы не сможем. Нам остается рассчитывать только на помощь извне. Будем надеяться, что спасатели вспомнят о нас…
– А они вспомнят?
– Конечно! Ведь мы находимся внутри объекта, значимость и ценность которого сейчас просто невозможно описать. Не знаю, что там происходит наверху, но, когда пожары утихнут и закончится ядерная зима, именно запасы нашего Хранилища позволят Земле вновь стать зеленой.
– Может, подать им сигнал? – предложил Нут. – Ведь если они не будут знать о том, что здесь сидят живые люди, службы спасения не поторопятся прибывать сюда. Сейчас, насколько я понимаю, главная цель – спасение терпящих бедствие людей. Могу только представить, какие пожары и завалы сейчас в городах…
– Не согласен. Среди спасателей дураков мало. Им известно не хуже нашего, что с началом падения температуры ресурсы, поддерживающие здесь оптимальную среду, быстро сойдут на нет. И большая часть семенного фонда просто погибнет. Я с трудом могу вспомнить хоть один вид культурного растения, семена которого выживают при минус ста градусах. Они же могут уйти в состояние глубокого покоя и потерять всхожесть. Ещё раз повторяю: ценность этого места сейчас неизмеримо больше всего, что могло уцелеть наверху. Ни деньги, ни образцы культуры уже не играют никакой роли. Выживет Хранилище – выживет и человек. А там пусть наши далекие потомки уже заново изобретают крону, доллар и пишут Мону Лизу с Тайной Вечерей.
– Согласен. Но почему бы всё равно не подать им сигнал бедствия? Мне это кажется вполне разумным предложением.
– И как нам это осуществить? – Оливия посмотрела на парня. – Интернета и сотовой связи больше нет. Я уверена, что в первые минуты обмена ударами враждующие стороны постарались уничтожить спутники друг друга. Но, даже если что-то на геостационаре и уцелело, то наши наружные антенны связи уничтожены. К тому же вся атмосфера между нами и орбитой сейчас заполнена радиоактивным дерьмом. Там такой фон, что сквозь него не сможет пройти ни один сигнал.
– То есть, – Стёре перевел взгляд с блондинки на шефа, – нам остается только сидеть и ждать спасателей?
– Совершенно верно, – кивнул тот. – Время у нас есть. Будем ждать.
Оливия проводила взглядом уходящих в дальний конец зала Нута с Теодором, взяла Лукаса за руку и отвела его чуть в сторону. Торопливо огляделась, чуть задержавшись на стоявшей в стороне Алине, и придвинулась ближе к Баккеру:
– Ты правда веришь в спасателей?
– А тебя не должно волновать, во что именно я верю. У нас демократичная страна и свобода вероисповедания.
– Злишься? Но на меня-то не надо.
– Да, злюсь. Потому что уже скоро до многих начнет доходить, что на чертов архипелаг никто не сможет добраться и мы все обречены. И как тогда удержать людей в здравом уме? На что способен каждый из них перед лицом неминуемой смерти?
– Этого не может знать никто. Ни я, не ты.
– Скоро узнаем. А заодно выясним, кто из наших уже догадывается о том, что мы сидим тут, как в консервной банке, а кто верит в ту ерунду, что проповедуешь ты.
Алина вновь поразилась столь явной схожести интонаций Оливии с кошачьим мяуканьем. Подобный голос никак не увязывался с той атмосферой, в которой они все оказались. Он должен звучать не здесь, не среди этих катакомб цвергов, а среди домов района Фрогнер.
Конечно же, стереотип. Но, тем не менее…
И тут до неё дошло.
Хансен торопливо бросила взгляд в тот самый угол, где ранее ей померещилось нечто. А потом поискала глазами Торесена. Швед нашелся неподалеку – сидел, прислонившись спиной к стене.
– Хенрик, – Алина подошла к нему. – Тут есть коты? В Хранилище.
– Нет, – Торесен удивленно посмотрел на неё. – Ни в Хранилище, ни на всем Свальбарде нет ни одного кота. Власти Норвегии ввели запрет на содержание на архипелаге кошек из-за боязни, что эти хищники могут представлять угрозу для местных популяций птиц и быть источниками бешенства.
– Я поняла, – Алина кивнула.
– Но, правда, в одном из русских поселков до недавнего времени жил кот, который числился по документам как песец. Но он никогда не был здесь и вообще уже несколько лет как помер. А ты к чему спросила?
Девушка покачала головой:
– Да так… Просто вспомнила кота у одного своего знакомого.
Россия, Архангельская область. Около трех километров до границы Барьера зоны Лукоморья
– Ты как? Жив? Эй, парень! Живой?
Костя разлепил глаза, несколько раз поморгал, стараясь избавиться от попавшего под веки песка. Наконец удалось проморгаться, и Пилипенко заозирался.
Кругом царил кромешный ад. Всё было усыпано обломками деревьев, сучьями, ветками елей, вырванными с корнем стволами. То здесь, то там виднелись обезображенные трупы птиц и мелких зверей. Лес по другую сторону ската превратился в настоящий бурелом, хаос из нагромождения поваленных деревьев. Тянуло дымом – где-то начинался пожар.