— Нет еще. Но я думаю, она против не будет. Ей Денис очень понравился.
— Правда? — с надеждой и тайным сомнением спросила Ирина Ильинична.
— Правда. Она сказала, что он очень обаятельный. А обаяние всегда играет решающую роль, между прочим. И я так же считаю, как мама. Да, Деничка очень обаятельный…
Ирина Ильинична не смогла сдержать благодарной улыбки. Какой же матери не понравится, когда ее сына называют обаятельным? И на этой улыбке проговорила с веселым оптимизмом в голосе:
— Тогда нам с твоей мамой встретиться надо, обговорить все… Что да как… Или с папой твоим…
— Нет, с папой не надо. Папа только на свадьбу придет. Зачем ему лишние организационные хлопоты? Сами ж понимаете, как это бывает с разведенными мужчинами…
— Понимаю, понимаю… — вздохнула Ирина Ильинична, отводя глаза в сторону. — У нас с Деничкой такая же ситуация — папа только на свадьбу придет… Ну, да ладно. И без них разберемся, правда?
— Конечно, Ирина Ильинична. Без них разберемся.
— Слушай, Марточка… А это хорошо будет, если я твою маму в гости приглашу, как думаешь? Или нам с Деничкой к вам прийти? Ну, вроде как положено так… Чтобы жених пришел в дом к невесте руки просить…
— Да без разницы, по-моему! Если хотите, давайте к вам… И мама, я думаю, против не будет.
— А когда мне ее пригласить? И что приготовить? Что она любит, подскажи?
— Да не переживайте вы так, ради бога! Все будет хорошо, у меня мама женщина коммуникабельная и понятливая!
— Да, конечно… И все же… Когда мы с ней встретимся?
— Успеется, Ирина Ильинична. До пятнадцатого января времени еще много, успеется…
— …Еще чего — по телефону отца приглашать! Тоже, придумала! Где у тебя голова, Марта? А денег на свадьбу он тоже тебе по телефону даст? Нет уж, сама иди к своему отцу, лично сама обо всем договаривайся, я у него ничего просить не буду! И без денег от него не возвращайся!
Мама так яростно произнесла свой монолог, что Марта поняла — спорить бесполезно. Да и вообще — мама сразу ныряла в ярость, когда заходила речь об отце, и Марта никак не могла до конца понять этой ярости — что он ей сделал плохого? Что развелся и снова женился? Так сама виновата, господи… Тем более она отца едва терпела и даже не скрывала этого никогда. И отец терпел, много терпел, если уж на то пошло, только его терпение было другого рода — молчаливое оно было и смиренное. А теперь, смотрите-ка, яростью обиженной мы исходим… Гордые мы, денег просить не собираемся…
И тем не менее Марта позвонила отцу и объявила, что придет в гости в ближайшее воскресенье.
Отец встретил ее с радостной настороженностью, улыбался приветливо, но ждал подвоха, по всему было видно. Еще бы — последние пять лет они только по телефону общались, и то редко. А первые годы после развода виделись часто — отец сам был инициатором этих встреч, и не только по воскресеньям. Из школы, например, ее встречал, провожал домой. Учебой интересовался, школьной жизнью. И звонил часто. А потом у него свой ребенок родился, и вся его инициатива постепенно истаяла, и ничего не осталось, кроме редких телефонных звонков, которые Марта не любила за натужный интерес и явные нотки отцовской виноватости. Вовсе ей не нужна была его виноватость, мог бы и не звонить…
— Проходи на кухню, чаю попьем… Я в магазин сбегал, колбаски купил, хлеба свежего… А вот мы сейчас по бутербродику, с чаем-то… А может, булочку хочешь? Она свежая… С повидлом…
— Да мне все равно, пап… А лучше вообще ничего не надо, ни бутерброда, ни булочки.
— Фигуру бережешь, да?
— А что, это плохо разве?
— Нет, почему же… Но от обеда, надеюсь, не откажешься? Позже обедать будем, когда Маруся с дежурства придет… Сам-то я с обедом не успел, не думал, что ты так рано… Хорошо, хоть в магазин сбегать успел!
— Ну вот… Сколько тебе хлопот со мной. И жене твоей тоже. Надо после дежурства спать ложиться, а она с обедом возиться будет. Может, не надо, а? Я ж ненадолго, пап…
— Да прекрати, что ты! Маруся сама сказала, что обязательно вкусный обед приготовит! Такая редкая гостья, как же! Тем более она никогда после дежурства спать не ложится… У дежурного врача всегда есть время, чтобы прилечь в ординаторской на диванчике на пару часов…
— Да уж, повезло тебе, пап. Жена — врач, это же здорово! Всегда вылечит, если вдруг заболеешь! Она хорошая, да? Добрая и отзывчивая? Ты ее любишь, наверное?
— Люблю. Очень люблю, — серьезно ответил отец и опять глянул настороженно, будто ожидая подвоха.
Марта отпила чаю, вздохнула. Что ж, пора и к «подвоху» приступать, чего время тянуть?
— А я, пап, замуж выхожу… — улыбнулась она лучезарно, внимательно глядя, как отец прореагирует на ее новость.
— Как — замуж? — взметнул он брови вверх и даже отпрянул слегка, будто она сообщила ему невесть что. — Как — замуж? Уже?
— Ну что значит «уже», пап… Все девушки рано или поздно выходят замуж…
— Да это я понимаю, понимаю, что ты! Но мне казалось, что ты еще маленькая… Я и не предполагал даже…
— Нет. Я уже выросла, пап. Мне недавно восемнадцать лет исполнилось. Да ты же сам поздравлял меня с днем рождения! Забыл?
— Нет, не забыл. Но восемнадцать — это не так много… Это ж детство еще практически… Когда ты успела повзрослеть, Марта?
— Ты просто не видел, как я взрослела. То есть я хочу сказать… Не наблюдал. Общение по телефону и общение вживую изо дня в день — это разные вещи, ты ж понимаешь.
— Ты на меня обижаешься, да?
— Вовсе нет! Чего мне обижаться? Ты ж не можешь разорваться на две половины, правда? У тебя свежий ребенок родился, тем более от любимой женщины… Я все понимаю, пап.
— Я твою маму тоже очень любил, Марта. Так сильно любил, что долго терпел ее равнодушие, граничащее с… Даже не знаю, как определить, с чем граничащее… С ненавистью, может быть…
— Да не надо ничего определять, пап. Зачем? Тем более я в курсе, все ж на моих глазах происходило… Она просто не любила тебя, вот и все. Жила рядом с тобой ради социального статуса замужней женщины, но не любила.
— Эк ты о матери-то… Не надо бы так…
— Почему? Я ведь ничего обидного для нее не сказала. Это же сермяжная правда, только и всего. Или я не права, ты считаешь?
— Да, ты права, что ж… Это ты верно сказала — ради социального статуса… Просто мне как-то неловко говорить с тобой об этом.
— Да брось! Я уже взрослая, замуж собралась… Со мной можно говорить о чем угодно.
— Да, я понимаю… А знаешь ли ты, дочка, как это тяжело осознавать, что с тобой живут ради чего-то там? Не ради тебя самого, не вместе с тобой… Несколько лет такой жизни могут вообще уничтожить человека, вытянуть из него все жизненные соки. Да, какое-то время он может продержаться на своей неразделенной любви, а потом… О нет, это ужасно, ужасно… Как вспомню… Знаешь, твоя мама всегда смотрела не на меня, а поверх моей головы… Будто высматривала, что вот-вот появится на горизонте кто-то более достойный ее любви… И ухаживала за собой, и наряжалась всегда с таким азартом, будто ждала, что через пару секунд раздастся тот самый звоночек… И откроется дверь новой судьбы… И тогда старую судьбу можно будет выбросить на свалку, как ненужный хлам. И не вспоминать о ней никогда. О, как это было ужасно — во всем этом жить… А впрочем, прости меня, что я так разоткровенничался, прости!
— Да ничего, пап… Я понимаю. Да, трудно тебе пришлось, но это судьба, что ж поделаешь. Ты денег на свадьбу дашь?
— Да, конечно… Правда, у меня на сей момент нет, но я займу, я достану… Об этом как раз можешь не волноваться. Сколько скажешь, столько и дам.
— Спасибо, пап.
— Ну что ты…
— А на свадьбу придешь? Я тебя приглашаю!
— Приду, конечно. Спасибо, доченька.
— А почему ты не спрашиваешь, за кого я выхожу замуж? Тебе все равно?
— Если ты имеешь в виду тот самый пресловутый социальный статус — то да, мне все равно. Мне главное, чтобы ты его любила. И чтобы он тебя любил. Ведь ты его любишь, доченька?
— Хм… Твой вопрос просто обязывает к правильному ответу… Хорошо, тогда я и отвечу правильно — да, пап, люблю. Ведь было бы странно, если бы я ответила по-другому?
— Да… Было бы странно…
— Ну, тогда не стоит и париться зря с вопросами и ответами. Значит, договорились, пап… Денег на свадьбу ты дашь, и на саму свадьбу тоже придешь… И я пойду уже, наверное? Спасибо за чай…
— Нет-нет, что ты! Как это — пойду? В кои-то поры пришла… Нет-нет, погоди… Что я Марусе скажу? Она ж хотела обед… И сестренка твоя сейчас придет с тренировки… Она фигурным катанием занимается… Не уходи, пожалуйста! Я прошу тебя!
Да ладно-ладно… Я останусь, пап. И на обед останусь, и сестренку подожду, если тебе хочется.
— Ага, ага… Тогда давай сделаем так… Я сейчас пойду Марусю встречать, потому что она наверняка в магазин зашла и сумки тяжелые на себе тащит, а ты останешься дома и откроешь Таточке дверь, когда она с тренировки вернется. Договорились?
— Хорошо, пап…
— Ну, тогда я побежал навстречу Марусе?
— Беги-беги…
Конечно же, он не услышал в ее голосе никакой насмешливой нотки, потому что для него это было нормально — бежать навстречу своей любимой Марусе. Наверное, это вообще нормально в семейных отношениях, когда бегут друг другу навстречу. И когда называют своих любимых такими нежными именами — Маруся, Таточка… И смеяться над этим нельзя, наверное. Но все равно ей казалось, что это немного смешно… И даже чувство легкого презрения вызывает, потому что сразу выплывает в голове дурацкая песенка, услышанная бог знает где, пропетая дребезжащим голоском со старой пластинки… Леонида Утесова, кажется? «…Моя Марусечка, танцуют все кругом… Моя Марусечка, попляшем мы с тобой…»
Отец ушел, и вскоре из прихожей послышался дверной звонок. Ага, Таточку надо встречать.
Открыла дверь, не забыв натянуть на лицо приветливую улыбку. Сестра все-таки. Надо улыбаться и быть приветливой.
Таточка смотрела на нее удивленно и хмуро, потом произнесла тихо: