Конечно, трудно было любить Деничку. Даже в постели оказалось легче изобразить любовь, чем в обыденной жизни. Что — в постели? Вздохнуть лишний раз трудно, что ли? Или вскрикнуть вовремя? Можно было обойтись и без этих ненужных подвигов, потому как Деничка и без того был на седьмом небе от счастья. Главное, что по утрам он выходил к маме на кухню, сияя счастливыми глазами — этого было вполне достаточно.
А Марта выходить утром из комнаты не спешила. Вздыхала грустно, когда Деничка спрашивал с удивленным отчаянием:
— Что с тобой, а? Что-то не так? Ты только скажи, Марта…
— Да все так, Деничка, все так.
— Может, мама тебя чем-то обидела? Может, как-то нечаянно?
— Нет, Ирина Ильинична очень хорошо ко мне относится, что ты…
— Да, да! Она тебя даже больше теперь любит, чем меня!
— Да… Но знаешь, все равно я ужасно неловко себя чувствую. Будто в гостях нахожусь и скоро придет время возвращаться к себе домой.
— Марта! Что ты говоришь! Да как можно! Ой, господи… Поэтому ты такая грустная бываешь, да? Потому что чувствуешь себя не дома?
— Ну, в общем, да… Нет-нет, я не имею ни малейшей претензии к Ирине Ильиничне, это всего лишь чувство. Вот если бы у нас была своя собственная территория, где только ты и я…
— В каком смысле? Ты хочешь, чтобы мы жили отдельно от мамы? А, я понял! Тебе тоже хочется быть хозяйкой на своей территории… Ты настолько деликатна, что не можешь претендовать, не можешь обидеть маму… Я понял, понял! Хочешь, я поговорю с ней? Я думаю, она сможет купить нам квартиру… Пусть однокомнатную, но свою!
— Ну, если хочешь… Только не сейчас, Деничка. Потом, позже. А сейчас иди ко мне, я успела соскучиться…
— Так на занятия же опоздаем!
— Да к черту занятия. Ну же, иди…
Потом они выходили к Ирине Ильиничне на кухню — веселые, разомлевшие. Правда, Марта с большим трудом держала себя в «разомлевшем» состоянии, но, судя по всему, Ирина Ильинична свято в него верила, потому что заглядывала ей в глаза с искренней радостью — ах, Марточка, как же я счастлива за своего сына! Ты настоящее золото, Марточка, ты просто подарок судьбы! Тебе, как всегда, кофе без молока и без сахара? Вприкуску с горьким шоколадом? И все? Но надо ведь что-то сесть, Марточка, девочка, так же нельзя… Зачем же себя морить голодом… А на ужин что приготовить, Марточка? А еще к ужину я приготовила тебе сюрприз… Помнишь, тебе понравились мои серьги с изумрудами? Так вот… Ой, что же это я, глупая, все разбалтываю! Давай дождемся ужина, Марточка…
Остаток зимы проскочил быстро, и весна выдалась ранняя, яростно солнечная, и к апрелю снега уже не было, и город с изумлением оглядывал свое бледно-серое тело, не успевшее одеться в свежие зеленые одежды. До них, до зеленых одежд, было еще далеко, недели три точно, и надо было смириться с наготой, жить с ней под ярким весенним небом и ждать, ждать… Как все люди ждут чего-то весной. Любви ждут, которая все обещает и никак не приходит.
Марта тоже ждала. Чего ждала — не понимала сама. Тоже любви, что ли? Но какой любви можно ждать в рамках замужества? Вот тебе Деничка — люби да радуйся. Ага, смешно… Деничку люби, ага.
Нет, если чужим глазом на ее семейную жизнь смотреть, то вряд ли кому придет в голову сомневаться в ее искренности. Потому что быть искренним, играя в искренность — это большой труд и очень большое напряжение, между прочим. От которого ужасно, ужасно устаешь… Так устаешь, что хочется выплеснуть на придурковатого от счастья Деничку всю свою усталость, все свое накопившееся внутри раздражение. Еще и мама подлила масла в огонь, когда пришла к ней в одно из воскресений, чтобы переодеться после зимы в легкую куртку…
— Ты чего такая наизнанку вывернутая, доча? Нажилась уже счастливой семейной жизнью, да?
— С чего ты взяла? У меня все хорошо, мам.
— Ага, ага… А со свекровью как уживаешься?
— Отлично уживаюсь. А почему ты спрашиваешь?
— Да так… Интересуюсь просто.
Они обе знали, что хотят друг другу сказать. И обе зачем-то лицемерили, перебирая никчемные вопросы никчемного диалога. Наконец мама вздохнула, спросила в лоб:
— А ты не думаешь, что твоя свекровь собирается до конца дней с вами бок о бок прожить? Мне она такой показалась, да… Блаженной немного. Повернутой на любви к своему сыночку. Таким блаженным мамашкам кажется, что если они свое дитя без ума любят, то и другие его должны любить априори. А заодно и маму его любить. А ты, выходит, поддерживаешь ее в этом блаженном состоянии, да?
— Хм… А что ты предлагаешь? Начать с ней ссориться?
— Не знаю… Тебе виднее, доча. Ты сама таким путем пошла, никто тебя туда не толкал.
— Ой ли?
— Ты хочешь сказать, что это я… Я, что ли, за тебя все решила?
— Ничего я не хочу сказать, мам. Просто… Пусть пока все идет, как идет.
— А это что значит? У тебя имеется какой-то конкретный план действий?
— Нет у меня никакого плана. Живу и живу.
— То-то и оно, что не живешь, а маешься… Кстати, хочу тебе сказать! Я недавно с одним хорошим юристом беседовала, и он меня просветил немного в квартирном вопросе. Говорит, что скоро все квартиры в личную собственность можно будет оформить, представляешь? Это как-то юридически называется, я не помню… Приватизация, что ли.
— Да, я слышала об этом, мам. Но когда еще это будет?
— Да скоро, он сказал! Года через два точно, а может, и раньше! Все к тому идет! И оформлять собственность будут на тех, кто в квартире прописан! Вот и тебе надо бы прописаться там, что ли… А потом можно будет любые сделки проводить! Если своя доля есть! Можно ее продать, например… Представляешь? Кстати, а у свекрови твоей квартира какая?
— Да ты ж сама видела, чего спрашиваешь…
— Я к тому, что, может, она кооперативная?
— Ну да, кооперативная… А что?
— Так, ничего… Просто кооперативную и сейчас разменять легко, если на то пошло. Можно ее продать и купить две разные квартиры.
— Мам, это сказать просто! А сделать…
— Да я понимаю, не учи меня жить. Понятно, что свою квартиру Ирина Ильинична разменивать не захочет, потому что через это психологически трудно перешагнуть. Но ничего ужасного, например, не будет, если твоя уважаемая свекровь захочет купить вам с Деничкой квартиру просто так, свою не разменивая. Тоже кооперативную. По всему видно, что денег у нее — куры не клюют. А если не хватит — папашка раскошелится.
— Но ведь в любом случае они эту квартиру не на меня оформят! Это же понятно!
— Да, это понятно. Но это уже детали… Надо же с чего-то начинать!
— Мам, если бы нас кто сейчас послушал… Ведь это ужас, что мы сейчас говорим!
— Никакого ужаса, дочь. Это жизнь. Выживает не тот, кто в избытке имеет, а тот, кто способен этот избыток забрать. Не важно как — силой ли, хитростью… Ты ведь не просто так замуж пошла, чего передо мной-то теперь честную девушку изображать — ужас, не ужас… Тем более я прекрасно понимаю, каково тебе сейчас, иногда просто завыть хочется, правда? И кулачками застучать от отчаяния?
Марта ничего не ответила — вдруг слезы того самого отчаяния подступили к горлу, и пальцы сжались в те самые кулачки, которыми надо стучать…
А мама продолжила безжалостно:
— Все я прекрасно понимаю. Если совсем будет невмоготу — отдушину себе заведи. Без отдушины долго не продержишься, срываться начнешь. А срываться тебе нельзя.
— Мам, а ты когда с папой жила, находила себе отдушину?
— Конечно. Ведь я его не любила.
— А зачем жила?
— Зачем, зачем… Затем! Потому что в мои времена любая незамужняя женщина считалась асоциальным элементом! Все думала — вот встречу кого получше…
— Да, папа говорил, что ты все время поверх его головы смотрела. А он страдал.
— Ой, надо же, страдал он! Подумаешь! Зато, вон, страдание на пользу пошло — Марусю себе выстрадал, которая теперь с него пылинки сдувает. Нет худа без добра, запомни это, доча! И никогда не позволяй себе погрязнуть в чувстве вины! Потому что, если погрязнешь — не выкарабкаешься. Попал коготок — и птичке конец. Всегда думай только о себе, ищи варианты — только под себя… Поняла? Хотя чего я тебя учу, а? Ты и сама уже отправилась в путь за собственными вариантами. И успехов тебе на этом пути! А вот про отдушину — подумай на досуге… Чтобы идти легче было.
Вскоре за ней заехал Деничка, и мама суетилась гостеприимством, угощая его блинами, и шутила вполне жизнерадостно на тему «тещиных блинов». Деничка смеялся взахлеб, как умеют смеяться только наполненные счастьем люди.
А когда они с Деничкой возвращались домой, Марта вдруг произнесла тихо:
— А я тоже умею блины печь, они у меня лучше маминых получаются. И вообще, я готовить очень люблю.
— Да? — удивился Деничка, глядя на нее с восторгом.
— Да. Иногда так хочется, знаешь, что-нибудь приготовить… Прямо руки чешутся.
— Ой, так в чем дело-то? Готовь на здоровье!
— Ну, что ты, это сказать легко. Я же… Я же Ирину Ильиничну обидеть боюсь. Когда две хозяйки на одной кухне — ничего хорошего из этого не получается.
— Господи, Марта… Да какие проблемы-то! Я сегодня же с мамой поговорю!
— Нет, Деничка, не надо этого делать, прошу тебя.
— Но почему?!
— Потому. Она согласится, конечно, чтобы я тоже готовила, но ей это будет неприятно. Нет, виду она не подаст, даже обрадуется… Но я-то знаю, что ей будет неприятно! И мне бы неприятно было, если бы на мою территорию кто-то посягал! Ведь для женщины кухня — это священная территория, духовная и душевная собственность… Тебе не понять, потому что ты мужчина, но поверь мне.
— Я верю, Марта, верю! Какая же ты у меня умная. Но что же тогда делать в этой ситуации?
— Ну, что делать, что делать… Не всегда же мы будем все вместе, в одной квартире. Вот если бы у нас своя квартира была…
— Да, мы с тобой уже говорили об этом, я помню. Ты хочешь, чтобы мама разменяла свою квартиру… — проговорил Деничка с тихим ужасом в голосе. Таким тихим, что у Марты зазвенел в ушах упреждающий об осторожности колокольчик.