— Что ж, понимаю, — сочувственно произнесла Оля. — Тебе, наверное, лежать надо, а тут мы заявились…
— Ничего, сейчас таблетку приму, и все пройдет. Иди, Оль, я скоро приду…
Так и вышло, что по причине «болезни» Марты радостные посиделки пришлось быстро свернуть. Даже до тортика с жуткими кремовыми розочками дело не дошло. Правда, Марта настояла на том, чтобы Оля положила его обратно в коробку и взяла с собой — не пропадать же добру. Оля отказывалась, отговариваясь «плохой приметой», но Марта настояла на своем.
Когда они ушли, Марта первым делом разыскала в старых блокнотах номер Димкиного домашнего телефона. Теперь главная задача — дома его застать. Наверняка ведь все время у Оли торчит, как законный жених.
Вот и будет с него. Поторчал, и хватит. Судьба другой диван ему предназначила.
На удивление, Димка вдруг заартачился. Бубнил в трубку что-то виноватое, вроде того — прости Марта, но… Как же я без Оли к тебе приду… Оля ведь не поймет, обидится…
Еле-еле уговорила. Пришлось сказать со смешком, чтобы он не вообразил себе ничего такого, что надо всего-навсего полку на кухне прибить. А он опять за свое — можно, я с Олей? Чуть из себя не вывел, ей-богу…
Но пришел-таки. Один, без Оли. С инструментами, чтобы полку навешивать. Покосился на красиво накрытый стол, на свечи. Потом бросил быстрый взгляд на ее фривольное одеяние — короткий шелковый халатик-кимоно, интимно ниспадающий с одного плеча и открывающий то самое соблазнительное пространство между грудью и предплечьем, в котором, как считала приятная во всех отношениях дама у Николая Васильевича Гоголя, и заключается та самая мужская «погибель».
Димка к своей «погибели» наверняка был готов, не полный же он идиот, в самом деле. И потому слишком рьяно прошел на кухню, осматривая место потенциальной работы. И спросил тоже слишком рьяно, не поворачивая к ней головы:
— Куда здесь полку-то навешивать? Вон, никакого свободного пространства нет.
— Да брось, Дим, потом полку сделаешь, давай сначала поужинаем, — предложила она весело, по-свойски, нарочито робким жестом натягивая халатик на плечо. Хотя чего его было натягивать, он тут же скользнул обратно, будто ослушавшись хозяйку.
Хороший халатик, удобный. Делает все, как надо. Молодец.
— А ты что, всегда вот так ужинаешь, да? — натужно насмешливо спросил Димка, садясь за стол.
— Так — это как? — улыбнулась она, садясь напротив.
— Ну… С вином, со свечами.
— Нет. Не всегда. Но сегодня особый случай. Понимаешь, я просто должна… Нет, не так. Я не могу тебе не сказать… Потому что это будет неправильно, если я не скажу… Я сегодня всю ночь не спала, Дим… Так измучилась, если бы ты знал!
Димка ничего ей не ответил. Даже не спросил, чем она так измучилась, что было бы естественно для заданной тональности разговора. Сидел, втянув голову в плечи и насупившись. Оборону включил, ага. Только вся эта оборона похожа на игрушечную стену, построенную из детских кубиков, это же понятно! Если бы действительно хотел обороняться до последнего, не пришел бы. А так… Сам себе мужик сказки рассказывает, пытается ублажить свою совесть, которая уже дала трещину, и эта трещина все растет, растет вглубь и вширь.
— Налей мне вина, Дим. В горле пересохло. И себе тоже налей.
Димка взял бутылку так осторожно, будто она была огнетушителем. Дрожащей рукой налил ей в бокал вина. Подумал секунду и себе тоже налил.
А на нее вдруг смех напал — так некстати! Почему-то вспомнилась сцена из кинокомедии «Служебный роман», где Новосельцев такой же дрожащей рукой наливает в бокал вино исходящей нервным надрывом Людмиле Прокофьевне. Хорошо, хоть Димка мимо бокала не налил, как в кино. Иначе и впрямь рассмеялась бы, и весь спектакль пошел бы насмарку!
— Давай за тебя выпьем, Дим… — произнесла глухо, проглотив смех. — Да, за тебя!
— И за тебя, — неуверенно произнес Димка, поднял бокал, потом сделал несколько жадных глотков.
— Зажги свечи, Дим… — попросила она тихо.
Он глянул испуганно, похлопал себя по карманам, отыскивая зажигалку. Долго не мог высечь пламя — пальцы не слушались. Потом поднес дрожащий огонек к фитилькам, и они приняли его равнодушно, разгорелись быстро. А ей опять стало смешно над Димкиной робостью — ну что это, честное слово? Сидит, кокетничает, как малолетка, которую заманил в гости умудренный в таинствах соблазнения павиан! И хочется, и колется, и мамка не велит! Взять бы и дать в шею за такие дела, прямо кулаки чешутся…
Но нельзя в шею. Надо продолжать спектакль. Где она возьмет на данный момент другого такого Димку? И чем Димка не годится на роль законного мужа, почти классического, проживающего свою жизнь в трениках у телевизора? Даже не подозревает пока, бедный, какая счастливая мужская жизнь ждет его впереди.
— Дим! Я больше не могу. Я должна тебе сказать… Выслушай меня, пожалуйста! Дело в том, что… Дело в том, что я люблю тебя… Да, так бывает, наверное, я и сама не подозревала… Нет, я всегда думала о тебе, конечно, но как бы отстраненно немного, с затаенной болью, пока вчера не поняла… О, как же меня всю перевернуло вчера, Димка, если бы ты знал! Когда Оля сказала, что выходит за тебя замуж, я как-то сразу решила для себя — не бывать этому! Потому что ты мой, Димка, потому что я давно тебя люблю…
— А чего же… Чего же раньше-то… — с дрожащей хрипотцой в голосе промямлил Димка, глядя на нее почти с ужасом.
— Да я ж тебе объясняю — не могла я раньше! Так сложились обстоятельства, что надо было… Как-то выживать… Замуж выходить, разводиться потом… А еще я не могла из-за Оли, не хотела ей причинять боль… А вчера меня будто волной накрыло, представляешь? Поняла — не смогу тебя ей отдать, и все! Пусть через боль — не смогу! Да и чем моя боль хуже Олиной? Ведь если ты на ней женишься, это значит, я буду обречена страдать всю жизнь… Не заставляй меня страдать, Димка… Пожалуйста… Я так люблю тебя, я не могу больше…
Ее будто волной снесло со стула и принесло на Димкины колени, и он опомниться не успел, как пошел на дно, то есть оказался в ее постели, и падал, падал до самого дна. И не мог дышать, не мог ничего чувствовать, кроме ее ненасытного тела, и сам заразился этой ненасытностью, и лишь в коротком промельке отдыха ему вдруг явилось Олино лицо с расширенными от ужаса глазами… Но было уже поздно. Потому что Марта владела им до конца. Ему и самому теперь казалось, что он любил всегда только ее одну, и благодарен был ей, что так хорошо все разрешилось, что она спасла его от несчастья… Несчастья жить без нее. Марта, Марта…
— Не бойся, милый, я сама с Олей поговорю, — шептала она ему на ухо, оглаживая ладонью плечи. — Я объясню ей, она все поймет… Я так люблю тебя, если бы ты знал… Я не смогу тебя никому отдать, даже Оле… Завтра же переезжай ко мне, ладно? Ни дня больше без тебя не смогу…
Через две недели Марта и Дима подали заявление в загс. С Олей Марта тоже поговорила, как и обещала. Разговор состоялся в кафе на набережной, Марта заказала шампанское и мороженое. Оля пила шампанское, слушала ее молча. Потом долго сидела, опустив глаза. Наконец подняла их на Марту… В них не было ничего, даже слез не было. Совершенно пустые глаза, будто незрячие.
— Оль, ну что ты, ей-богу… Я же честна перед тобой, я все тебе рассказала, как есть. Прости меня, если сможешь. Ну, так получилось, Оль, так бывает. Прости, а?
Конечно, глупо в такой ситуации просить прощения. Но что еще говорить-то? Извини, Оля, но мне срочно муж понадобился и Димка идеально подошел на эту роль, потому что на безрыбье и рак рыба? Нет, это был бы уже верх цинизма. Хотя… Разве то, что она сделала, не есть тот самый верх?
Да, наверное, все так. Но спасает придуманный ею же самой постулат — каждый выживает по-своему. Если не ты отберешь, то у тебя отберут. Если не ты съешь, то тебя съедят. А Оля… А Оля ничего, переживет как-нибудь. Другого Димку себе найдет. Тем более такого товара вокруг — в базарный день по рублю ведро. Тем более у Оли есть время ходить «по базару», а у нее, у Марты, ни минуты свободного времени нет. Вот теперь еще и свадьбой заниматься надо, новые хлопоты появились.
По правде говоря, не хотела она никакую свадьбу — зачем еще один спектакль городить? Но Марат настоял на том, что свадьбу надо проводить обязательно, и не просто так свадьбу, а парадно-выездное мероприятие, чтобы всей фирмой, чтобы с самым главным начальством. И все хлопоты по проведению «мероприятия» тоже взял на себя. Через месяц оно с большим шиком и состоялось в загородном ресторане, и Марта была в белом платье со шлейфом, и Димка мучился в непривычном смокинге, и шампанское лилось рекой, и тосты произносились в честь молодых, и подарки дарились такие щедрые, что дух захватывало! Тесть Марата, генеральный директор холдинга, подарил им ключи от новой квартиры. И сказал так сумбурно-проникновенно, что все чуть не прослезились:
— Да, друзья, мы ценим преданных нашему делу специалистов, тех, кто, не считаясь со временем и усталостью, отдает все свои силы и делает это за счет личного счастья. И я рад, что хоть кому-то удается ухватить самую малость этого личного счастья и построить семью! Это ведь так трудно — отдаваться любимому делу и быть в то же время любящим и любимым! Особенно для женщины трудно! Особенно для красивой женщины! И я рад, что хоть чем-то могу… Вот ключи от новой квартиры, где наши молодые смогут, так сказать, совместить все воедино. За здоровье молодых! Горько! Горько!
Марта тоже сделала вид, будто растрогалась до слез. На самом деле новую квартиру они очень тщательно выбирали вдвоем с Маратом, и расположена она была очень удобно — недалеко от офиса. И детали щедрого дара тоже вполне хладнокровно обсудили. Еще до свадьбы.
— Значит, тестя я уже уговорил, ну, чтобы ценного сотрудника подарком осчастливить. Вообще он мужик прижимистый, не сразу согласился, мне пришлось долго его уламывать. Но уломал-таки, знаешь в баньке, с пивком, когда душа размякла. Но тут одно условие есть, Марта! Подарок подарком, а ты должна свою старую квартиру продать и покрыть часть расходов на этот самый подарок! Надеюсь, возражений не имеется?