Иван направился в ванную. Наталья шла следом, и у него создалось впечатление, что, не закрой он дверь, она вошла бы за ним, уселась на крышку унитаза и продолжила говорить. Иван вздохнул и включил воду. Подумав, он решил, что в ванной спина прогреется лучше, чем в душе, с кучей предосторожностей снял одежду и забрался в воду. Но наслаждаться покоем пришлось недолго. Наталья постучала в дверь:
– Ужин на столе. Выходи скорее, – и в её голосе прозвучало нетерпение.
Он сел за стол один, а через минуту Наталья появилась из большой комнаты. По её лицу он догадался, что она заходила в Интернет.
– Есть ещё лечение нетрадиционной медициной. Духовные практики, – сообщила Наталья. – По чакрам. Это в Екатеринбурге.
Иван отложил вилку и внимательно посмотрел на жену. Он снова вспомнил Крис. Одни люди больше склонны к эмоциональному хаосу, другие – меньше, но предугадать, в ком и как проявится эта сила, невозможно. Он с юности не терпел хаоса. Поэтому его так привлекла сдержанная, спокойная Наталья.
Что-то в его глазах, в выражении его лица заставило Наталью замедлить поток речи, и наконец она, словно очнувшись, спросила:
– Что-то случилось?
Ему хотелось ответить: «Случилось?! Я пришёл домой поздно, я голодный, уставший и больной, а ты этого не замечаешь!»
Но вслух он сказал:
– Ты меня видишь?
Его неприятно задела буквальность, с которой Наталья постаралась ответить: она обвела его глазами с ног до головы. Задержала взгляд на лице. Кивнула:
– Вижу.
Запах сыра с укропом вызывал у него слюноотделение. Продолжая глядеть на жену, Иван зацепил вилкой вермишель и отправил её в рот. Тщательно пережевал. Он ждал, что Наталья что-нибудь добавит, но она молчала.
– На эту возможность ты вышла через Интернет? Но ты помнишь, полтора года назад ты пришла к выводу, что вернуть голосу концертный уровень невозможно, а ты всё же училась профессии. Почему ты веришь байкам из Интернета и не веришь себе?
– Потому что они дают мне надежду, – сухо возразила Наталья.
– Ну, надежда из Сети – вещь спорная…
Наталья открыла было рот, но Иван жестом остановил её. Он хотел подвести Наталью к осознанию того, что всё, что её сейчас волнует, – это следствие перенесённого стресса.
– Мы много раз говорили на эту тему, ты же помнишь… Ну не сложилось, не получилось… Это было в юности! Ты сама решила, что эту тему надо закрыть. Тему… пения. Я думаю… может быть, ты расстроена… из-за чего-то другого? И твои сегодняшние волнения – это всего лишь реакция на то происшествие?
Он смотрел на Наталью и одновременно продолжал есть; откуда взялось это платье?..
– Реакция на происшествие? На какое происшествие? Ты думаешь, это из-за Толика?.. Что другое может меня беспокоить?..
Его неожиданно задела интонация, с которой она произнесла имя сбитого, – как будто он был родственником или другом. «Жертва ДТП стала милым домашним призраком», – с неожиданным сарказмом подумал Иван. Отложил вилку. Он был сыт, и на него наваливалась усталость.
Иван решил пойти ва-банк:
– Возможно, вот так, таким образом на поверхность выходят твои страхи из-за малыша?
В последний момент он спохватился и постарался смягчить тон вопроса. Он надеялся, что сейчас, когда Наталья молчит и не суетится, разум возьмёт в ней верх, и она поймёт, что выбрала не лучшее время для серьёзного разговора.
Наталья задумалась. Иван почти зримо увидел, как она проверяет и перепроверяет свои эмоции. От сопротивления, которое она почувствовала в муже, Наталья неожиданно ослабела.
Сказала, будто про себя:
– Какая разница, что не ладится в жизни, разве я об этом? Я просто хочу заниматься. Теперь я хочу этого серьёзно и наверняка. Я верю, что это возможно. Скажи, что мне делать?
И она с надеждой посмотрела на него. Иван неловко повернулся – и ощутил, как в правой стороне груди, за сердцем, образовалась пустота. Это продлилось миг, но он успел испугаться. Иван приложил руку к груди. Под тканью кармана он почувствовал плотную бумагу. «Записка, – вспомнил он, – письмо Кристины!» Он собирался показать его Наталье, объяснить… Достать листок, рассказать о Кристине – это, быть может, повернёт мысли Натальи в другое русло? Иван кинул взгляд на жену. Наталья по-прежнему смотрела на него с надеждой, но в её лице что-то неуловимо поменялось. Губы сжались, в лице – упрямство. Иван отвёл руку от кармана. В груди как-то нехорошо щемило. «Её увлечение темой пения может мне дорого стоить», – невесело пошутил он про себя.
– А что ты сама за десять лет сделала для того, чтобы вернуть себе голос?
Это был запрещённый приём. Наталья заморгала:
– Что?..
– Я спрашиваю, что ты сама сделала для того, чтобы петь так, как ты хочешь?
– Но ты же знаешь, что мои усилия бесполезны… – растерянно проговорила Наталья.
– Кто тебе это сказал? Ты пробовала? Вот придёшь ты к специалисту. Одно дело, если ты скажешь: я десять лет подряд ежедневно по пять часов распевалась, делала то-то и то-то, а ещё вот то-то и то-то, результат нулевой, помогите мне! Другое дело, если ты скажешь: я десять лет ничего не делала, помогите мне, потому что я хочу петь!
Иван сам не ожидал, что его слова прозвучат так резко. Он встал и унёс посуду в мойку, собрал губкой крошки со стола. Наталья не двигалась, смотрела прямо перед собой. Через минуту она подняла на него глаза, и в её взгляде Иван прочитал ожесточение.
– Я так и знала, что ты не захочешь вникать.
На самом деле Наталья, скорее всего, не думала ничего подобного. Но слова и тон Ивана вынудили её защищаться, а защищаясь – нападать.
– Я вникну позднее, – пообещал Иван. Принять валосердин, намазать спину и лечь. Как можно быстрее. – У меня был очень тяжёлый день. Я думаю, у тебя тоже.
Он нашёл в шкафу нужный пузырёк, накапал в стакан и выпил. Взял мазь.
– Ты думаешь, у меня один только этот день? – почти шёпотом спросила Наталья. – У меня таких дней!..
С мазью в руке Иван ушёл в спальню. Он уже жалел, что допустил такой тон. Но у него действительно был на редкость поганый день; ему нездоровится.
Иван стянул майку и, стараясь не делать лишних движений, начал втирать мазь в спину. Они почти не ссорились за эти годы, ну, разве дулись друг на друга из-за пустяка, – чтобы потом жарко помириться в постели… Он не владел техникой словесного боя с собственной женой; он слишком любил её всегда, чтобы отрабатывать приёмы эмоциональной самообороны…
Наталья вошла в спальню. Он не видел её лица, но по выработанной годами привычке улавливать её состояния понял, что она только что вытерла слёзы.
– Я ждала тебя весь день, – обвиняющим тоном сказала Наталья. – Я только что, недавно, всего несколько часов назад вдруг поверила в то, что смогу петь, как раньше. Понимаешь? Раньше я этого очень хотела, но не верила, что это возможно. А теперь верю! А ты в это время думаешь только о том, чтобы поесть и заставить меня мазать твою спину!
Наталья и сама не поняла, откуда выскочило слово «заставить». Иван никогда не пытался навязать ей свои решения, не говоря о принуждении заботиться о нём. Наталье самой всегда нравилось ухаживать за ним, когда он болел, или уставал, или у него было плохое настроение. Иван обернулся с открытым тюбиком в руке и оторопело посмотрел на неё. Незаслуженная обида кинулась жаром в голову и скатилась тугим комком в солнечное сплетение.
– Быть может, у тебя слишком много времени на раздумья? И от этого все твои драмы!
Намёк на пустоту её переживаний на несколько секунд лишил Наталью речи. В словах Ивана она услышала косвенную ссылку на то, что она живёт за его счёт. Наталья не нашла ответа и только смотрела на мужа горящими от подступающих слёз расширенными глазами.
– Боже мой, – тягуче произнесла она.
Она отвернулась. Уткнулась взглядом в своё отражение в трюмо. Взяла со столика расчёску и медленно, тщательно расчёсывала каждую прядь, будто демонстрируя Ивану намерение вернуться к нему из тех далёких далей, куда она забрела в своих эмоциях. Во всяком случае, Ивану хотелось думать, что именно это предполагают размеренные движения расчёски в Натальиной руке. Управившись с волосами, она медленно повернулась к мужу. Её лицо выражало усилие.
– У меня появился шанс, – низким голосом заговорила Наталья. – Я это точно знаю, потому что я впервые чувствую в себе силы бороться за свою жизнь. Я всего лишь хотела, чтобы ты меня понял и поддержал.
Но Иван, ожидая, что Наталья вернётся из своего сумасшествия, совсем забыл, что и сам он далеко ушёл от территории безопасности и любви, где они до сих пор жили. В Натальиных словах, а особенно тоне и взгляде – будто он ребёнок или дурачок! – он услышал упрёк в невнимательности и эгоизме. Ему показалось, что жена в пылу своей страсти к самореализации отодвинула его на задний план, забыла, как много он сделал для того, чтобы она была счастлива! И сейчас, когда он так плохо себя чувствует, она слышит только себя и свои чувства.
Ивана захлестнула обида:
– Да нужно ли тебе это пение, подумай трезво. Столько лет одни и те же разговоры… Ты столько лет жила без пения, и хорошо жила… Это иллюзия, понимаешь?
Наталью так поразил его ответ на свою попытку проложить мостик к примирению, что она могла только молча смотреть на Ивана. Пока она собиралась с силами, Иван искренне полагал, что жена обдумывает его слова. В этот момент он думал о том, что их разлад исчерпал себя. Через полчаса их отношения вернутся в прежние предсказуемые берега. Они помирятся, обсудят произошедшее, и даже, может быть, посмеются над пылом взаимных обвинений. Одновременно он вспомнил про Кристину и неосознанно провёл параллель между Кристиниными фантазиями и Натальиным стремлением к пению. Высказывая мысли, Иван великодушно включил в обобщение и себя.
– Знаешь, мне кажется, что после тридцати со всеми нами что-то происходит. Наверное, потому, что не вся жизнь уже впереди… неудивительно, что так и хочется вернуться к началу жизни… К тому, что могло бы сложиться, но не сбылось… Это нормально, – сказал Иван примирительным тоном. Посмотрел на Наталью ясным взглядом миротворца.