Ему не хотелось домой. Будь его воля, он просидел бы с ректором всю ночь, обсуждая планы и придумывая стратегию. Работа отвлекала его от тяжёлых мыслей о своей жизни; если б возникла необходимость ночевать в Центре, он бы с радостью согласился. Несмотря на плотный график, в эти дни он отказался от машины, чтобы растянуть время на дорогу и устать.
«Уходит так, будто ничего не случилось. Хотя у него действительно ничего не случилось: решение вопроса от него не зависит, а дома ждёт жена. Налаженный быт, уютный мир – всё, как всегда, как каждый день. А скажи я ему, что моя жена, которую он хорошо знает, завела любовника и не ночует дома, скажи, что сам я занимаюсь в гостинице бог знает чем и что вся моя жизнь в целом летит к чертям собачьим, как бы он отреагировал?» – размышлял Иван. Он ощущал глубокую несправедливость того, что его личная драма ничуть не меняет установленного порядка жизни людей, с которыми он соприкасается ежедневно. Его мир разлетелся на осколки, а сотни соседних миров этого даже не заметили.
«С другой стороны, будь я на его месте… – продолжал думать Иван. – Скорее всего, ведь тоже бы посочувствовал, но не лез с разговорами… Старался побыстрее сбежать домой, в свой благополучный мир… Совсем недавно так оно и было…»
В эти дни, встречаясь с Натальей, он отмечал её радость, возбуждение, сквозившее в каждом движении, мерцавшее на дне её глаз, дрожавшее в улыбке, которую Наталья не в силах была сдерживать, и, не зная про ресторанные дела, связывал это с темой личной жизни. Он догадывался, что Наталья влюблена, и переживал это открытие тяжело, мучительно. Нежность и страсть их ночей, безоглядное доверие, годы надежности и благополучия – куда ушло всё это?.. Чужой, неизвестный мужчина ласкает её, и она стремится к нему, льнёт и радуется, как совсем ещё недавно радовалась ему. Ревность рисовала сцены одна другой красочнее: разнеженная Наталья с сияющими после любви глазами, её руки, обвивающие чужую шею, её короткие смешки и низкий с придыханием голос… Всё это теперь принадлежало не ему, и он ничего не мог с этим поделать!..
Его тянуло к гибкому и жадному телу Крис, но душа осталась с Натальей. Он знал, что так продолжаться долго не может, им всё равно придётся расстаться. Его мутило от мысли, что Наталья изменяет ему, но представить, что её нет в квартире, что её нет в его жизни, – это было ещё хуже. Не в силах принять никакого решения, Иван решил ждать; может быть, время расставит всё по местам…
Он шёл по тротуару, а мимо мчались машины, шли люди, над головой висело ночное небо. Подошёл набитый до отказа автобус, он едва втиснулся на заднюю площадку. Его всю дорогу толкали и пихали и чуть не ударили локтем в лицо. Какой-то здоровяк встал на его туфлю и топтался на ней, пока наконец не вышел через несколько остановок.
Квартира встретила его застоявшимся воздухом, в котором он с порога уловил запах гниения. Он прошёл в кухню, заглянул в ведро для мусора, проверил шкаф и холодильник. Везде было чисто. Иван огляделся. Вещи и предметы глядели на него отчуждённо и обвиняюще, словно он сделал что-то неправильное, по неосторожности или умышленно предал их. Неустроенность и запах подгнившей жизни. Вот куда он вернулся.
В мойке стояла чашка с остатками чая. Он заметил её и остановился. Чашка была Натальина. Значит, Наталья заезжала домой и снова уехала.
Он прошёл в спальню. Постель была слегка смята. Приоткрыта дверца шкафа. Он прошёл в ванную и обнаружил, что полотенце Натальи чуть влажное, капли воды на стенках ванны, лёгкий потёк мыла в раковине. Он представил: Наталья пришла домой, сполоснулась, немного отдохнула. Потом переоделась, выпила чашку чая и снова ушла… Она была возбуждена, невнимательна и, возможно, заторопилась – иначе она бы вымыла чашку…
«Расшифровываю поведение жены, будто тайный агент, – невесело пошутил Иван. – Вот до чего мы дожили!»
Он вернулся в спальню, включил торшер и улёгся на то место, где обычно спала жена. Подушка пахла её духами, и бельё, как ему показалось, едва заметно сохраняло контуры её тела. Закинув руки за голову, Иван лежал, бесцельно блуждая взглядом по комнате. Всё здесь было такое знакомое, родное – и такое чужое без Натальи. Квартира, в которой он прожил всю свою жизнь, сначала с матерью, потом с женой, казалась пустой. Пустота лилась на него со всех сторон, из коридора, из кабинета, где, как ему почудилось, её было больше всего – потому что Наталья редко заходила туда, – из ванной с её влажным полотенцем, из кухни. Одиночество навалилось на него, словно до сих пор пряталось, ожидая вот именно этого часа, чтобы захватить его в плен. Он повернулся на бок, чтобы проверить часы с электронным табло. Часы светились спокойным серым светом, цифры мерцали изумрудно-зелёным: десять часов одиннадцать минут. Всё, как всегда, если не считать, что в его квартире поселилась пустота.
Иван подумал, что успеет ещё немного поработать. Прошёл в кабинет, включил компьютер и открыл папку с рабочими документами. Декан факультета машиностроения уехал на научный симпозиум в Чехию и все свои занятия со студентами поручил ему. Первая лекция была послезавтра. Иван решил посмотреть план и материалы и, если требуется, переделать. Некоторое время он читал, а потом обнаружил, что ему не работается. Мысли путались, ходили по кругу. Не в силах сосредоточиться, он встал и вернулся в спальню, решив посмотреть лекции завтра, а сейчас попытаться заснуть, но не в кабинете, как он спал уже почти пять месяцев, а в семейной кровати.
– Тебя ведь всё равно здесь нет, – тихо сказал он, имея в виду жену.
Снял покрывало, откинул одеяло и улёгся с края, где спала Наталья. Обнял руками подушку. Зарылся в неё лицом и стал думать о том, каким образом может развиваться ситуация с реформой Центра. Но и тут ничего не получилось. Его голова не желала думать о работе. Вместо этого в неё лезли мысли о том, что будет дальше с ним и Натальей, как они станут разводиться и как он будет жить без неё. Перед глазами вставали картины, одна другой ужаснее: вот Наталья собирает свои вещи, складывая в стопки, связывая в узлы. Он вынужден помогать ей: сносить коробки, узлы, связки вещей в ожидающую внизу «Газель». Её лицо, неуловимо изменившееся от чужих поцелуев. Её глаза со спрятанным глубоко светом, предназначенным не ему. Его родная, почему-то ставшая чужой…
Он заворочался. Хотелось обвинять жену, отстраниться от неё, как он уже решил раньше. Но внутри не было ни обиды, ни ожесточения. Наоборот, откуда-то появилось чувство вины перед Натальей, но он никак не мог понять, откуда оно взялось и в чём, собственно, он может быть виноват? И почему вдруг сейчас, после почти полуторамесячной твёрдости духа и спокойного принятия ситуации, на него нахлынула отчаянная тоска? «Это всё ректор, – думал, ворочаясь, Иван, – это оттого, что я увидел, как ему хочется домой…»
Укладываясь поудобнее, он сунул руку под подушку и наткнулся на какую-то бумажку. Некоторое время пальцы недоверчиво ощупывали тонкий листок. Потом Иван достал его, сел в кровати и снова включил торшер. Он не сразу понял, что это такое, не вдруг разобрал каракули синего цвета. А потом с ним что-то произошло. Позднее он не мог вспомнить, что он чувствовал; быть может, он потерял сознание? В голове звенело, а мысли выскакивали пред глазами, как строчки на тонкой машинописной бумаге, выползающие из-под печатной машинки, – он видел такое в старых фильмах. Без знаков препинания: «детей не было из-за него теперь она точно уйдёт значит он бесплоден вот откуда чувство вины безнадёжно уйдёт».
Его машина на полной скорости врезалась в бетонную стену…
Грохот.
Взрыв.
Крах…
В его руке дрожал листочек с корявыми синими строчками и печатью.
«Токсикоз по беременности, срок 4 недели».
15
…Как могла Наталья оставить листок с результатами УЗИ под подушкой? Как могло вообще прийти ей в голову спрятать дома, в семейной спальне, свидетельство своих отношений с любовником? Каким образом это могло произойти? Листок наглядно доказывал, что в её жизни произошли величайшие, кардинальные перемены, события, которые никогда, ни при каких обстоятельствах не могут быть забыты и которые перевернут её жизнь до основания…
Нет, она не рассчитывала на то, что Иван увидит листок и ей удастся избежать первых минут объяснения. Такое развитие событий не пришло в её затуманенную счастьем голову. Более того, она даже не вспомнила про Ивана. Прибежав домой, Наталья первым делом бросилась в душ. Она двигалась, словно в забытьи, опьянённая переполнявшей её радостью. В голове крутились мысли о том, как она объявит новость Владу. У неё будет ребёнок!.. Всё сложилось! Вот – она была права, когда предположила, что если у неё получится петь, то, возможно, получится и с малышом! Она была права! Нет, не она, а та женщина, писательница… как её зовут? Из Дании… Норвегии… Финляндии… из какой-то скандинавской страны!
Она бросилась было к ноутбуку, включила, но тут же сильно надавила на кнопку. Нет, ей некогда, у неё нет времени искать, кто была эта женщина, потом! Да и какая теперь разница? Главное – у неё будет ребёнок!
Она подошла к зеркалу. Встала боком и выпятила живот. Вздохнула: плоский живот, её тайная гордость, ни малейшего намёка на выпуклость. Наталья подскочила к шкафу. Выхватила джемпер, засунула под платье и снова повернулась боком. Выгнула спину, подражая беременным. Осмотрела себя с гордостью и удовлетворением. Вот так она будет выглядеть совсем скоро… быстрее бы, быстрее!
Но как всё же объявить эту новость?.. Помня разговоры Влада о детях, Наталья прикидывала, как ей подготовить Влада к известию. Показать листок с результатами УЗИ? Она посмотрела на листок. Он выглядел так буднично – желтоватый бланк, где рукой, пишущей такие заключения десятки раз в день, безразличным неряшливым почерком были написаны самые главные слова в её жизни. Да, ей дали только выписку: убедительный белый лист со снимком остался в медицинской книжке…
Подумав, Наталья отвергла идею. Она готова была целовать этот незначительный листочек, но Влад… нет, не оценит, – Влад любит яркое, эффектное… Лучше объявить новость самой… Но как объявить, какими словами? Как подготовить момент?..