В бункере укрывалось много людей, по Митиным прикидкам не меньше сорока, но мало с кем он успел познакомиться. Так здесь заведено. Ему отвели клетушку рядом с радиорубкой — железный столик, стул и деревянный ле
жак, — показали дорогу к лифту и проинструктировали: больше ни в какие помещения не соваться. Митя и не совался, даже плохо представлял истинные размеры бункера, понимая, чем грозит непослушание. Будь он на месте Ди- мыча, наверное, принимал бы еще более жесткие меры предосторожности. В бункер возвращался ночью, чтобы покемарить в безопасности часок–другой; кормежка, занятия и собеседования проводились на природе.
Выйдя из лифта, Митя оказался в затруднении. Никто их не встретил. От лифта коридор, экономно освещенный ультрафиолетом, тянулся в обе стороны — в одну к радиорубке и оружейному складу, Митин маршрут, в другую — по всей видимости к жилым помещениям, пищеблоку и апартаментам Истопника. Митя поднял голову к видеотрубе, ожидая какого–нибудь распоряжения, — тщетно. За ними, разумеется, наблюдали, но молча. Выходит, ему позволяли, вернее, его вынуждали принять самостоятельное решение, но какое? Придушить, что ли, рыжую лазутчицу прямо здесь, на бетонном пятачке?
— Иди за мной, — распорядился Митя — и свернул к радиорубке. По пути никто не встретился.
В его кубрике они уселись на лежак, но на расстоянии друг от друга, и Даша с облегчением вздохнула: «У–у–у-ф». Потом попросила разрешения закурить.
— Нет, — сказал Митя. — В бункере не курят. Здесь забудь свои блядские привычки. Давай, рассказывай.
— О чем, Митенька? — Ее лукавый взгляд и давно не слышанное «Митенька» размягчили его мозги, но он не позволил себе никакой глупости. Был суров, насторожен.
— Чего будешь плести Димычу, меня не касается. Я хочу знать правду.
Даша забавно склонила набок огненную головку. Все ее движения были изящны, двусмысленны и преследовали лишь одну цель — возбудить желание в партнере. Для этого девочек натаскивали еще в школе, и Даша Семенова в совершенстве овладела этой наукой. Среди «матрешек» вообще дурочек не водилось. Можно сказать, сексуальная элита, обслуживающая в основном капризных миротворцев, вынужденных жить среди дикарей. Изредка, естественно, обламывалось и соотечественникам, прислуживавшим забугорным хозяевам. Таким, как, допустим, мэр Зашибалов.
— Я не вру, Митенька. Ни словечка не соврала. Помнишь, просила взять с собой? Почему не захотел?.. С меня дурь слетела, Митенька. Так бывает у некоторых девочек, не я первая. Рано или поздно их вычисляют и ставят на правило. О-о, это страшная смерть, муки ада. Мне тоже недолго оставалось, бригадир начал подозревать. Чудо, что удалось сбежать… Можно теперь мне спросить?
— Ну?
— Почему ты мне не веришь? Ведь ты знал меня таку- сенькую. — Она опустила руку ниже лежака. — Мы были парой когда–то. Почему, Митенька?
Митя вдруг осознал, что не может ответить на этот вопрос. Действительно, почему? Все, что она говорила, могло быть правдой. С него тоже слетела дурь и никак, увы, не возвращается. Да вокруг полно перевертышей и в ту, и в другую сторону. Мир текуч, как прохудившееся корыто. Если она сообщила о нем Истопнику… Но точно так же вся эта история могла быть всего лишь ловким внедрением агента под бочок Димычу. Как угадаешь.
— Хорошо, — сказал он миролюбиво, — а ты сама веришь кому–нибудь, кроме себя?
Даша поерзала, устраиваясь поудобнее, и, как–то так вышло, придвинулась вплотную к Мите.
— Пожалуй, нет. Не верю.
— Правильно делаешь. Поверить кому–нибудь — все равно что грудь себе прострелить навылет. Закон выживания. Не нами придумано.
— Митя.
— Чего?
— Я тебе верю.
— Ты же только что сказала?..
— Только что не верила, а сейчас верю. Не пойму, что со мной творится. Может, солнышко напекло.
Она подставила пухлые губы, соблазнительно сверкнул алый язычок, Митя не смог отвертеться. Впился в ее рот, как кровосос. Оторвался не скоро, чувствуя себя на грани обморока. Ее сладостная энергия хлестнула по жилам покруче, чем спирт. Он забыл, а может, не знал никогда, что такое бывает. Сдавил податливые бока так сильно, что «матрешка» запищала.
— Больно? — спросил он, подслеповато моргая.
— Подожди, миленький, я сейчас, — пробормотала Даша и поползла с кровати вниз головой. Оказывается, ей понадобилась сумка, откуда она, покопавшись, вытащила упаковку резинок с лейблом «Сделано в США» с пляшущей негритянкой на картинке. Самые модные, по доллару за штуку.
— Нет, — сказал Митя с обидой.
— Как же нет, Митенька? Без этого нельзя, запрещено. Статья восемьдесят первая. Размножение без санкции прокурора. Публичное распыление.
— Со мной будешь без этого.
— С тобой буду без этого, — эхом откликнулась Даша, улыбаясь одними глазами. Потом движением, от которого у Мити кольнуло в затылке, расстегнула молнию на джинсах.
…Вечером Митю отвели к Димычу. После секса с «мат- решкой» — одноклассницей он натурально потерял сознание, а когда очнулся, в комнате не было ни Даши, ни ее сумки, и чувствовал он себя так, будто рыл котлован двое суток подряд. Голова еще кружилась от терпкого, одуряющего запаха ее кожи, пропитанной специальными эротическими добавками. О, теперь он знал, что такое настоящая, дорогая любовь, а не за бутылку сивухи или фальшивый стольник. Но не успел погрезить, как явился вестовой.
Обиталище Димыча доказывало, что он ни в чем себя не ограничивал, хотя по молве слыл аскетом и бессребреником, как Иосиф Виссарионович. Просторное помещение метров пятнадцать, сплошь застеленное коврами, с мягкой мебелью, с электрообогревом. Но главное, с пофыркивающим кондиционером, насыщающим воздух ароматами цветущего луга. Не всякий руссиянский олигарх мог себе такое позволить. Не без удовольствия Митя вдохнул глоток чужой красивой жизни. Он не завидовал Димычу. С какой стати. В этом мире каждый получает по заслугам.
Истопник усадил его в плюшевое кресло, поставил на подлокотник чашку, которую собственноручно наполнил чернцм кофе из серебряного кофейника. Спросил неопределенно:
— Нравится?
— Пример для подражания, — сказал Климов. — Как и вся ваша жизнь, Дмитрий Захарович.
— Однако ты льстец… Ответь–ка лучше на несколько вопросов. Давно ли соскочил с иглы?
— Да я по–настоящему и не торчал никогда. Выше травки не поднимался. Конечно, когда заметали, на пунктах прививки впрыскивали гуманитарную дозу, как положено. Но меня как–то не брало, не знаю почему. Сейчас уже около месяца чистый.
— Ломки не было?
— Тоска. Не больше того.
— Любопытно, да… — Истопник налил себе в чашку красного вина, Мите не предложил. — Что думаешь про Дарью Семенову?
— Что тут думать. Она вам, наверное, то же самое рассказала, что и мне. Дурь слетела, чудом оторвалась из «Харизмы» и все такое… Я ей не верю. По–моему, засланная.
— Переспал с ней?
Сегодня, раньше — нет.
— И ни в чем не убедился?
— «Матрешки» запрограммированные, Дмитрий Захарович. У них своего сознания нет и двойная защита… Не пойму, зачем она вам?
— Тут такое дело, дружок, засланная или нет, а на Севера пойдете вместе.
Митя поперхнулся кофе, Димыч заботливо похлопал его между лопаток. Старинный жест.
— Да, да, не удивляйся. Дорога дальняя, опасная. Цепочки все оборваны. Парой легче одолеть. Ну и второе: коли с одним что случится, второй доковыляет. Даша не знает цели путешествия. Информацию загоним в подкорку.
— Дмитрий Захарович, да с ней нас повяжут на первом перекрестке. Она же неуправляемая, как все они.
— Ошибаешься, Митя. По уровню выживаемости «матрешки» дадут фору даже каликам перехожим. Статистика.
Не волнуйся, проверим ее на детекторе. Подчистим, если что. Но пойдете вдвоем.
Митя догадывался: учитель недоговаривает, что–то скрывает, но иначе быть не может. Молча склонил голову, а Димыч подлил ему из кофейника.
— Причем обстановка такая, завтра надо отправляться. Как твои успехи? Алик тобой доволен, и старец хорошо отзывается.
— Я тоже всем доволен. Завтра так завтра.
— Но ты готов или нет?
— Сами сказали, обстановка. Чего тут обсуждать.
— Вот и умница. — Истопник пересел за стол, поманил Митю. Разложил несколько компьютерных карт из тех, которые выпустили уже завоеватели — с новыми границами, названиями городов и поселков, с указанием опасных по тем или иным причинам зон. За час детально изучили маршрут, по которому Мите предстояло двигаться.
— Память у тебя не исчерпана?
— Сберег процентов на восемьдесят, — похвалился Митя.
На крайний случай Истопник дал две явки, одну в Петербурге, другую в Архангельске, переименованном в Агарай–сити, по имени знаменитого военачальника–албан- ца, много сделавшего для внедрения прогресса на гнилую руссиянскую почву. Потом проинструктировал, как вести себя с Марфой–кудесницей, если доберется до нее.
— По всему, что о ней известно, должна принять хорошо, но не вздумай ни в чем супротивничать. Дня не проживешь. Если хочешь о чем спросить, спрашивай сейчас, другого времени не будет.
Митя с наслаждением проглотил кофейную гущу.
— Не о чем спрашивать, Дмитрий Захарович. Все понятно без слов. Разве что… По телику день и ночь талдычат, для руссиян, мол, обратного хода нет. Это правда? Кончилась Русь?
— Нет ответа, — скупо усмехнулся Истопник. — Когда, даст Бог, свидимся, тебя об этом спрошу.
Он взял его с собой в лабораторию, где приготовили для допроса «матрешку» Дарью. Опутанная проводками,
подключенная к аппарату, Даша мирно посапывала на клеенчатом лежаке. Возле нее стоял пожилой человек в стерильно–белом медицинском халате, следил за показаниями приборов.
— Ну что, Данилыч? — окликнул Истопник. — Как она?
Увидев главаря, человек в халате просиял, слоЬно глотнул веселящего газа.
— С медицинской точки зрения вполне здоровенькая, одного, Димыч, не пойму, кровь чистая, не зараженная. Как такое может быть? Она же из «Харизмы», да?