— Все бывает, — заметил Истопник. — Ладно, начинай, включай свою игрушку… Митя, садись вон туда на стул.
— Глубина заброса? — уточнил Данилыч.
— Пожалуй, последние пять дней. Думаю, достаточно.
Митя впервые видел, как работает знаменитый дознаватель «Скорциум», разработка японской фирмы «Акутага- ва». Данилыч пощелкал тумблерами, загорелся монитор. Сначала экран был перегружен сверкающими разноцветными спиралями, не несущими никакой информации, потом Данилыч перевел стрелку на табло и возникла первая живая картинка — «матрешка» Даша ублажала негра–ми- ротворца в голубом джакузи. У Мити перехватило дыхание. До того неправдоподобно ярким и четким было изображение похабной сцены, сопровождаемое утробным рычанием негра и профессиональным постаныванием «матрешки». Данилыч, морщась, умерил звук.
— Крути побыстрее, — распорядился Истопник. — Мы тут не собираемся всю ночь сидеть. Верно, Митя? В его взгляде Климов прочитал что–то похожее на сочувствие.
Оператор отрегулировал настройку, и картинки, высасываемые из Дашиной подкорки, замелькали со скоростью перемотки. Некоторые кадры Истопник требовал вернуть, прокрутить помедленнее. Просмотр занял около двух часов, ничего компрометирующего они не обнаружили. Зато многое узнали о жизни «матрешки» в фешенебельном ночном клубе. В основном она состояла из бесконечной случки, прерываемой для сна и жратвы. Между «матрешками» иногда возникали драки, кончавшиеся, как правило, покаянными слезами. Нашлось кое–что, подтверждающее Дашину легенду. Несколько раз было отчетливо видно, как она только делала вид, что вкатывает шприц в вену, это была лишь искусная имитация. Один из Дашиных клиентов заинтересовал Истопника. Оператор по его указке зафиксировал и укрупнил кадр. Истопник долго вглядывался в нарумяненное, подгримированное лицо пожилого, бодренького сладострастника, наконец, уверенно объявил:
— Братцы, да это же Зиновий Германович! Какой день, Дан ильм?
— Пятница. Четыре дня назад.
— Точно. Значит, врал, сучонок. Я сам слышал, как он сказал генералу, что накануне вернулся из Штатов. А зачем врал? С какой целью?
Довольно потирая руки, Истопник взглянул на Митю — и нахмурился. Хотя Митя пытался делать вид, что процедура его забавляет, но все равно выглядел утопленником. Распустил нюни, досадный прокол. Кто не способен подавлять эмоции, тот не жилец на белом свете, серьезные люди никогда не будут иметь с ним дело. Полная блокировка чувств — первейший способ выживания в новые времена. Умные родители учили этому детей с колыбели, мечтая довести их до уровня бизнес–класса.
— Никак ревнуешь, дружок? — осторожно спросил Истопник.
— Вам показалось, Дмитрий Захарович. — Митя взял себя в руки и последние сцены, где сам занимался сексом с «матрешкой», просмотрел с застывшей на губах беззаботной улыбкой. В этих сценах что–то было не так, чем–то они отличались от предыдущих, но он никак не мог уловить, в чем разница. Внешне все одинаково: отточенные многолетними тренировками эротические движения, тысячу раз отрепетированные стоны и крики, но было что–то еще, неуловимое, настораживающее, воздействующее на вторую сигнальную систему. Но что? На мгновение Даша на экране открыла затуманенные глаза и в них мелькнуло победное, ликующее выражение, совершенно не подходящее к техническому акту. Словно девушка вспомнила о солидном авансе за свою работу, на который не рассчитывала.
Просмотр закончился, оператор отключил аппарат и снял датчики с висков спящей «матрешки». Произнес извиняющимся тоном:
— Все, Димыч. Больше ничего не выжмешь. Сухая.
— Уверен?
— Ее могли обработать антигравитатором, через него «Скорциум» не пробьет. Участки левого полушария покрываются непроницаемой пленкой. Но это вряд ли. Антигра- витатор искрит, на мониторе возникла бы характерная серебристая сыпь. Нет, девочка без подвоха. И какая умелица. Согласны, молодой человек?
Митя не ответил шутнику. Он, наконец, понял, что его встревожило в последних сценах. Не Даша, а он сам. Он сам занимался сексом с пылом неандертальца. Он сам погружался в ее мякоть с блаженством недочеловека, для которого смысл жизни заключается в сексуальной самореализации. Он сам ничем не отличался от насилующего очередную жертву миротворца. Это было чудовищно, невероятно. Истопник угадал его мысли.
— Ты относишься к ней всерьез, — заметил он успокаивающе. — Это иногда бывает. Редко, но бывает. Не переживай, это всего лишь означает, что ты, дружок, несмотря ни на что, сохранил в генах исторический код.
ГЛАВА 9БЛИЗКОЕ ЗНАКОМСТВОС ВЕЧНОСТЬЮ
Странный случай с Сулейман–пашой стал только началом моего нового послужного списка. Следующее поручение оказалось еще чуднее, хотя сперва выглядело забавным. Получил я его опять через Гария Наумовича Верещагина. Я должен был выступить в популярном телешоу «Под столом» и как бы между прочим обнародовать два–три жареных факта, касающихся неких влиятельных московских персон. Смысл акции был мне понятен. Ничего особенного, обычные пиаровские штучки накануне приближающихся выборов в городское собрание. Но это не все. С каким–то ядовитым смешком Гарий Наумович сообщил, что заодно я должен соблазнить и трахнуть ведущую телешоу «Под столом». Желательно сразу после передачи и в определенном месте, в гостиничном номере, где будет установлена видеокамера.
— Эго еще зачем? — разозлился я. — Какая в этом необходимость? Объясните, пожалуйста, будьте любезны, Гарий Наумович. Насколько я знаю, телеканал принадлежит Оболдуеву. Арина Буркина его наймитка, пашет на него как проклятая…
— Не нам с вами, Виктор, обсуждать идеи господина Оболдуева, но уверяю, он ничего не делает просто так. У него времени нет на пустяки, как вы, наверное, успели убедиться.
— Хорошо, выступление в шоу — понятно, я готов, но при чем тут ведущая? Арина пешка, ничего собой не представляет, кормится из его рук. Удовлетворите мое любопытство, Гарий Наумович.
— Не стоит особенно умничать, Виктор. Невелика работа.
— Кажется, я нанимался написать книгу, а не спать с телешалавами. Я литератор, я не бычок–производитель.
Юрист «Голиафа» хитро прищурился.
— Книгу, говорите? За сто тысяч зеленых? Где вы слышали про такие гонорары?
Он был прав, поздно кочевряжиться. Мы сидели в моей квартире в Теплом Стане, куда Гарий Наумович взял обыкновение являться без предупреждения, как к себе домой. Накануне я вернулся из Звенигорода поздно ночью (отпросился на денек), плохо выспался и был зол на весь мир, но в первую очередь, конечно, на себя самого. Предупреждали добрые люди, нет, полез, погнался за длинным рублем, ну и расхлебывай, не стони.
— Когда передача? — спросил я хмуро.
— Сегодня вечером Буркина позвонит около двенадцати, обо всем договоритесь. Кстати, не понимаю, чем вы недовольны? Вполне аппетитная самочка. На телевидении считается секс–бомбой. Кто с ней имел дело, все довольны.
— И имя им — легион. Ради бога, Гарий Наумович, не сыпьте соль на рану. Раз надо, сделаю. Только с чего вы взяли, что она согласится?
— Шутить изволите? Аринушка никому не отказывает, тем более знаменитому писателю… — И дальше он без всякого перехода выдал такое, что я побледнел: — Или вам больше по душе дочки миллионеров? Оно, конечно, заманчиво, но ведь небезопасно, а?
Хитрая квадратная рожа расплылась в слащавой улыбке, глаза оставались холодными.
— Грязный намек, — сказал я. — Не ожидал от вас.
— Какой намек, драгоценный мой. Скорее дружеское предостережение. В какой–то мерб я несу за вас ответственность как рекомендатель. Не хочется, чтобы вы пострадали из–за любовного каприза. Может быть, вы не совсем точно представляете себе ситуацию. Для нашего благодетеля Лиза входит в понятие частной собственности, а для таких людей, как он, это святое. Леонид Фомич будет очень огорчен, если узнает про ваши шашни, а он непременно узнает. За девочкой ведется неусыпное наблюдение.
В гневе (актерство, конечно) я вскочил на ноги.
— Выбирайте выражения, господин юрист. Или получите по морде. Мы с Лизой занимаемся грамматикой, не более того. По распоряжению Леонида Фомича, к слову сказать.
Гарий Наумович, смеясь, поднял руки перед собой.
— Ах, какие мы бываем грозные. Простите великодушно, коли что не так. Мое дело предупредить.
Через пять минут он ушел, а я, сварив кофе, уселся перед окном и задумался. Честно говоря, предостережение юриста поступило вовремя, но не совсем по адресу. С Лизой все обстояло не так, как он цинично предполагал. Как бы я ни увлекся ею, у меня, надеюсь, хватило бы рассудка не переступить роковую черту. Иной расклад с Изаурой Петровной, супругой Оболдуева. Она была из тех дамочек, которые не пропускают мимо себя мальчиков любого возраста, не надкусив. Самоутверждение через половое сношение — суть их безалаберной, нимфоманской натуры. В одном из неизданных романов я описал подобный экземпляр. Моя героиня переступала все грани приличий. Доходила до того, что особо угодившим ей любовникам подсыпала зелья в вино, а после у спящих, убаюканных неистовыми ласками, бритвой отмахивала гениталии, обжаривала их на постном масле и с жадностью поедала, запивая кошмарный ужин бургундским. Большинство редакторов советовали убрать эти сцены, находя в них некоторое преувеличение, кроме одного, маленького чернявого господинчика с филологическим образованием по имени Невзлюбин. Как раз ему весь роман показался бредом, за исключением сцен, описывающих похождение сладострастницы. «Увы, — сказал он, возвращая рукопись, — женщины часто так поступают, только об этом не принято говорить. Мы с вами, Виктор Николаевич, живем в обществе, которое с наслаждением внимает самой подлой лжи, но фарисейски возмущается, услыша словечко правды».
Пассивное сопротивление мужчины обычно выводит таких дамочек из себя, как случилось и с Изаурой Петровной. Я не отвечал на ее сумасбродные заигрывания, и это привело лишь к тому, что она удвоила усилия. Бук