Уверена, в этом доме роскошная ванная.
– Как ее зовут? – спрашиваю я Джейми, гладя собаку. Она ластится ко мне, явно наслаждаясь таким вниманием.
Он стискивает челюсти и бросает на меня такой взгляд, что у меня живот сводит. Его зеленые глаза такие холодные и пронзительные, что я вообще сомневаюсь, улыбался ли когда-то этот парень.
– Я не знаю.
На полу рядом с диваном я вижу мохнатую собачью лежанку, а в гостиной разбросано около сотни разноцветных игрушек. На кухонном полу стоит миска с водой и пустая миска для еды, а на столешнице – наполовину пустой пакет с вкусняшками. Собака подбегает к одной из игрушек, хватает ее, а потом приносит к ногам Джейми и смотрит на него, размахивая хвостом.
– Мне нужно на тренировку, так что перейдем к делу, – говорит Джейми, как будто я трачу его время. Он стремительно проходит мимо меня, и в этот момент мне в ноздри ударяет его аромат.
Я буквально пьянею. Он пахнет невероятно. Это не поддающийся определению запах мужского дезодоранта – резкий, пряный, насыщенный, свежий, бодрящий, все вместе. И называется наверняка «Лавина», или «Ураган», или что-то такое же мощное и неудержимое. Я хочу зарыться лицом в его футболку и вдохнуть. Мне кажется, я могу в обморок упасть.
Пока он передвигается по кухне, показывая мне, где лежит собачья еда, я поражаюсь его мощи и изяществу. У него такие широкие плечи. И он охрененно высокий.
Тут я понимаю, что он даже не представился. Так себя вели некоторые знаменитости, когда во время турне Зака заходили за сцену. Как будто ожидали, что все и так должны их знать.
– Связь будем поддерживать по почте и через мессенджеры, – говорит Джейми. – Гуляй с собакой, корми, следи за ее безопасностью. К ветеринару и в салон я ее уже сводил. – Он снова бросает на нее взгляд.
Я бодро ему улыбаюсь.
– Я со всем справлюсь.
– Да, – резко отвечает он.
Вау. Мистер Эго собственной персоной. Я с усилием сглатываю. Он такой властный. У меня по телу пробегает дрожь, а кожу покалывает. Уверена, в постели он тоже властный.
– Потому что это твоя работа, – добавляет он.
На меня накатывает тошнота, но мне удается ее заглушить. Мне больше не шестнадцать. Я теперь знаю жизнь и знаю этот тип мужчин. После Зака я поняла, что нельзя увлекаться такими парнями. Популярными парнями. Парнями с большим самомнением. Парнями, которые считают, что могут творить что угодно безо всяких последствий.
Парнями, которые просто от тебя устанут и выбросят на помойку.
– В те дни, когда проходят игры, я сплю после обеда, – кидает он мне через плечо, пока мы поднимаемся по лестнице. – Мне нужна полная тишина.
Я еле сдерживаюсь, чтобы не отдать ему честь и не сказать: «Так точно, сэр!» Что-то мне подсказывает, что ему будет не смешно.
– В это время я могу подольше с ней гулять.
Он утвердительно мычит. Видимо, это его версия пламенного одобрения.
В коридоре на втором этаже он останавливается у открытой двери. Комната пуста, не считая нескольких неразобранных коробок и матраса в целлофане.
– Это моя комната? – спрашиваю я.
Он хмурится, и я невольно съеживаюсь.
– То есть здесь я могу спать, когда вас нет дома? – уточняю я, чтобы он не подумал, что я собираюсь к нему переехать или что-то такое. – Пока занимаюсь с собакой?
Он скрещивает руки на груди.
– Да.
От его пронизывающего взгляда мое сердце мечется в груди, как взволнованная собака, переминающаяся на лапах. Я не придумываю ничего лучше, чем снова нервно улыбнуться, и от этого складка между его бровями становится еще глубже.
– Супер, – практически взвизгиваю я.
Он указывает подбородком на дверь ванной в коридоре.
– Можешь пользоваться этой ванной. У меня в спальне собственная.
Он снова пристально смотрит на меня, и я пытаюсь не осесть на пол под тяжестью его взгляда. Я ему явно не нравлюсь, но все изменится, когда он поймет, насколько проще я могу сделать его жизнь. Кроме того, он меня даже видеть не будет.
Потерять эту работу для меня не вариант.
Глава 3. Джейми
ПИППА ХАРТЛИ СТОИТ в моей гостиной и играет с собакой, а я не могу вздохнуть. Когда я открыл дверь, то подумал, что у меня галлюцинации.
Волосы стали длиннее. Но застенчивая улыбка та же и те же серо-голубые глаза, глядя в которые я забываю свое имя. Тот же мягкий, певучий голос, которым я заслушивался в старшей школе, когда она болтала и смеялась с другими ребятами из группы.
Но, повзрослев, она стала просто сногсшибательной. Полный отпад. Веснушки на носу и скулах, высыпавшие под летним солнцем; золотые локоны карамельных волос, меняющих оттенок от темного к светлому. Хотя брекеты в школе на ней смотрелись довольно мило, сейчас от ее улыбки у меня чуть сердце не остановилось.
«Я Пиппа», – произнесла она в дверях, будто совсем меня не помнит. Не знаю, почему это меня так расстроило.
– Хотите, я помогу вам разобрать вещи? – предлагает она, пытаясь отнять игрушку у собаки. – Или я могу сходить за продуктами, или сделать заготовки на неделю.
Она говорит, а я смотрю на ее красиво очерченный рот. У нее такие мягкие губы, идеального оттенка розового. Всегда такими были.
Черт.
– Нет, – вышло грубее, чем я рассчитывал, но я на взводе.
У меня башка не работает рядом с Пиппой Хартли, и так было всегда.
На секунду я вновь оказываюсь в школьном коридоре, под дверью музыкального класса, где я сидел и слушал, как она поет. У нее был самый прекрасный, волшебный и завораживающий голос, что я слышал в жизни – нежный, но хриплый на определенных нотах. Сильный, но в какие-то моменты тихий. Всегда чистый. Пиппа хорошо знала, как пользоваться своим голосом. Но она никогда не пела на сцене. Пел всегда этот чертов Зак, а она подыгрывала ему на гитаре.
Интересно, она до сих пор поет?
Интересно, она до сих пор с ним? При этой мысли у меня раздуваются ноздри. Этим летом я увидел на билборде его тупую рожу, которая так и просит кулака, и чуть не уехал в кювет. Это он открывает тур? Он едва умел на гитаре играть. И голос у него средний.
Не то что Пиппа. Она талант.
Спустя восемь лет я по-прежнему вспоминаю тот школьный коридор. Не знаю почему – и это неважно.
Собака тянет игрушку на себя, а Пиппа хохочет.
Мне нужно убраться отсюда.
– Мне пора на тренировку. – Я хватаю ключи со столешницы и закидываю рюкзак на плечи.
– Пока, – отвечает она, когда я выхожу за дверь.
Я возвращаюсь с дневной тренировки, берусь за ручку, чтобы открыть дверь, но шум в моей квартире заставляет меня замереть на месте.
Это пение. У меня в квартире играет Fleetwood Mac[3]. В унисон мелодии струится ее голос – ясный, звонкий, музыкальный. Она попадает во все ноты, но поет песню как-то по-особенному. По-своему.
Я не могу пошевелиться. Если я зайду, она прекратит петь.
В голове звучит тревожный звоночек, потому что именно этого сейчас допускать нельзя. Она должна была уйти прежде, чем я вернусь.
Я не могу в этом году находиться рядом с Пиппой. Прошло всего несколько часов, а она уже не выходит у меня из головы.
Я открываю дверь и вижу, как моя новая ассистентка распаковывает кухонные коробки, вытягивается, чтобы поставить бокал на полку, а потом наклоняется над столешницей, во всей красе демонстрируя свой великолепный зад.
Во мне вспыхивает раздражение. Это последнее, что мне сейчас нужно.
Я медленно окидываю взглядом квартиру. Бóльшая часть коробок разобрана. Она расставила вещи и прибралась в гостиной. Наша с мамой фотография уже стоит на книжной полке. Она расставила мебель не так, как в моей нью-йоркской квартире. Кожаное раскладное кресло повернуто к окнам, из которых открывается вид на огни ночного Северного Ванкувера и залив. Собака спит на диване, свернувшись калачиком.
Я скрещиваю руки на груди, испытывая смесь облегчения и смущения. Квартира выглядит прекрасно. Я чувствую себя как дома. Меня до ужаса пугала перспектива разбирать все эти коробки, а теперь почти все готово.
Я даже не против, что собака лежит на моем диване.
Она прекращает петь и оборачивается.
– О, привет. – Пиппа легонько ахает, сначала посмотрев на телефон на столешнице, а потом прямо мне в глаза. – Извините. Я и не знала, что сейчас уже столько времени. – Она отряхивает руки и идет в сторону двери. – Как прошла тренировка? – спрашивает она, натягивая кеды.
Пиппа задает этот вопрос с такой милой заинтересованностью, что у меня в груди разливается странное тепло. Мне это не нравится. У меня возникает противоестественное желание поделиться с ней, что я нервничаю по поводу этого сезона.
– Нормально, – говорю я вместо этого, и, услышав мой резкий тон, она удивленно распахивает глаза. Проклятье. Ну вот. Именно поэтому ничего не получится. Меня слишком волнует, что она обо мне подумает.
– Мы с Дейзи два часа гуляли в парке Стенли, а потом я весь вечер учила ее разным трюкам.
У меня невольно сдвигаются брови.
– Дейзи?
Она пожимает плечами, с улыбкой глядя на собаку на диване.
– Ей нужно имя. – Она поднимает с пола сумку. – Я еще раз выгуляла ее час назад, так что вам необязательно.
Я пытаюсь выдавить из себя что-то типа «спасибо», но выходит только глухое утвердительное рычание.
Она наматывает концы волос на свои тонкие пальцы, дважды моргает и одаривает меня очередной сияющей улыбкой – той, о которой я грезил всю тренировку.
Ее щеки розовеют, и она заметно смущается.
– Ну, не буду вам больше мешать. – Она перекидывает сумку через плечо и бросает мне еще одну короткую застенчивую улыбку. – Буду завтра утром, когда вы уйдете на тренировку. Спокойной ночи, Джейми.