Я улыбаюсь Джейми.
– Спасибо, что устроил родителей в гостинице.
– Я только рад. – Он понижает голос и касается губами моего уха. – Не хочу, чтобы этой ночью пришлось вести себя тихо.
По моей спине пробегает дрожь, и я закусываю щеку, чтобы не улыбнуться во весь рот. Мои бедра сжимаются, когда я представляю его язык у меня между ног, как прошлой ночью. И как потом он трахал меня, прижав к стене, а я закинула ему ноги на талию. Мое признание в любви высвободило что-то в Джейми, и он демонстрирует мне свои чувства множеством, множеством способов.
Я не жалуюсь.
– Мы идем в бар, – вклинивается Хейден. Он кивает моим родителям. – Кен? Морин? Донна? Вы же идете с нами, да?
Папа готов упасть в обморок от счастья.
В «Грязном фламинго» стоит дикий шум от разговоров, смеха и музыки, периодически прерываемой звоном бокалов. Вся команда здесь, даже Уорд. Он все еще беседует с моим отцом, но не отрывает глаз от Джордан за стойкой бара.
Повседневный партнер Джордан по сексу стоит на маленькой сцене, играет на гитаре и поет, и я прислушиваюсь к новой песне, которую он пытается исполнить. Она о том, как он хочет большего от девушки, которая в нем не заинтересована. И он тоже всю дорогу не отрывает глаз от Джордан. Но ему бы очень не помешало настроить гитару.
– Ребят, я возьму небольшой перерыв, – говорит он в микрофон и встречается со мной взглядами. – Но я надеюсь, что пока для вас может поиграть наша подруга Пиппа.
Мои глаза округляются, и все взгляды устремляются на меня. Хейзел ободряюще кивает.
– Да, Пиппа! – кричит один из игроков. А другой пьяный хоккеист воет, как волк.
Мои родители смотрят с недоумением. Они знают, что я выступала на Новый год – все в Силвер-Фоллс в курсе, – но не знают, что я занимаюсь этим на постоянной основе.
Они много лет не видели, как я играю. Мой пульс учащается, а нервы внутри дрожат. Они называют это хобби и до сих пор считают, что я планирую карьеру в маркетинге.
Но если я хочу быть в музыкальной индустрии, я должна играть перед людьми, даже если боюсь.
Я встаю, и все вокруг приветствуют меня громкими криками. Мои родители поражаются такой реакции. Сердце стучит в ушах, и я поднимаюсь на сцену. Я знаю, какую песню буду играть, потому что теперь мне все стало ясно. Когда я писала песню за песней о Джейми, я таким образом признавалась ему в любви. Когда я писала песню о противостоянии чужим ожиданиям, я пыталась вырваться из клетки, где была заперта.
– Привет, – говорю я в микрофон и беру на гитаре аккорд. – Я Пиппа Хартли.
Несколько человек смеются, потому что почти все здесь мои друзья.
Я начинаю песню, и когда смотрю на своих родителей, они слушают с самым пристальным вниманием. На лице мамы играет милая, но печальная улыбка, а папа смотрит на меня, как на игрока НХЛ. У меня в груди тянет. Мама берет папу за руку, и он что-то шепчет ей на ухо. Она кивает и снова улыбается.
Я пою от всего сердца. Я пою о том, что хочу большего, хочу верить в себя, хочу вырваться на свободу и взять жизнь в свои руки. Пою о том, что собираюсь добиться желаемого, потому что не хочу жалеть ни об одном потерянном мгновении. Я не хочу ни секунды тратить на то, что не является моей страстью и предназначением.
Сцена – это место, где я должна быть. Даже если из этого ничего не выйдет. Если даже до конца жизни я обречена петь по забегаловкам.
Джейми смотрит на меня с гордостью, как будто я – всё для него.
Я пою о том, что иногда, возможно, стоит рискнуть, и, когда я заканчиваю, весь бар разражается криками и аплодисментами.
Я возвращаюсь к столу, и у моих родителей нет слов. Они не видели моих выступлений со школы, а тогда я играла только каверы, ничего своего. Я присаживаюсь, и Джейми переводит взгляд с меня на родителей, готовясь вмешаться, если понадобится. Но я качаю головой.
Он смог постоять за себя перед мамой, и я смогу постоять за себя перед ними. Если я хочу карьеру в музыкальной индустрии, нужно привыкать стоять за себя.
– Я не согласилась на должность в маркетинге, – выпаливаю я им в лицо.
Мамино выражение остается сдержанным.
– Оклад слишком низкий?
– Нужно вступить в переговоры, – подается вперед папа. – Они ждут, что ты будешь обсуждать с ними зарплату.
– Нет, – качаю я головой. – Пожалуйста, дайте мне закончить.
На их лицах возникает беспокойство. Джейми остается рядом и наблюдает, как я справляюсь.
– Они не предложили мне работу, потому что я отозвала свою кандидатуру. – Я делаю глубокий вдох и жду, пока они осмыслят это. Мама готова взорваться, хоть и скрывает это. Но я вижу по ее взгляду. – Я не хочу эту работу.
Отец моргает.
– Ты говорила, что хочешь.
– Я так не думала, – морщусь я. – Думала, что это правильно. – Я оборачиваюсь через плечо на сцену и вспоминаю ментальное упражнение, которому научил меня Джейми в лесу, и все те потрясающие вещи, что я себе представила. – Вот чем я хочу заниматься. Я хочу карьеру в музыкальной индустрии. Я хочу писать собственную музыку, путешествовать по миру и исполнять ее для людей. Это делает меня счастливой. – Я встречаю твердый взгляд Джейми. – И я способна на это. У меня есть талант, и я тружусь изо всех сил.
Мои родители молчат, обдумывая все это.
– Я очень благодарна за все, что вы сделали для меня, – продолжаю я. – Вы много трудились, чтобы оплатить мое обучение, и я верну свой долг. Все до пенни.
– Нет, – быстро говорит отец и хмурится. – Мы не этого хотим.
– Поддерживаю, – добавляет мама. – Деньги были вложены в то, чтобы у тебя были варианты.
– Именно. Мы всегда хотели, чтобы у вас, девочки, были варианты, – говорит отец и кидает взгляд на Хейзел, которая сидит в паре столов от нас. – Мы хотели, чтобы у вас было все, чего не было у нас.
Мама тяжело вздыхает и ерзает на стуле. Ей явно неприятно. Я знаю, она думает о том, как не попала в балет в двадцать лет. И как три десятилетия преподавала танцы, хотя это не ее страсть.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – говорю я, и она приподнимает бровь. Мое сердце колотится в груди, потому что мне невыносимо вступать с ними в борьбу. – И иду на очень большой риск, и нет никаких гарантий, что из этого что-то выйдет. Обстоятельства против меня.
Она секунду смотрит на меня, и такой серьезной я не видела ее еще никогда.
– Будет тяжело, Пиппа.
– Я знаю.
– Это будет самое тяжелое в твоей жизни, и существует очень большая вероятность, что ты кончишь преподавателем музыки у пятилеток. – Она говорит об этом как о чем-то очевидном, как будто объясняет мне рецепт. В ее серо-голубых глазах вспыхивает боль. – Тяжело терпеть поражение в том, что ты любишь. Это слишком больно.
Мое сердце ноет за нее, и руки сжимаются в кулаки.
– Я знаю. Но все равно должна попробовать или буду вечно жалеть об этом.
Она долго изучает мое лицо, и я боюсь, что не убедила ее. Но потом она смотрит на отца. Что-то мелькает в их взгляде, какая-то внутренняя договоренность, выработанная за десятилетия брака, и ее взгляд смягчается.
– Мы не хотим, чтобы ты работала на нелюбимой работе, дорогая, – признается она. – Мы хотим, чтобы ты была счастлива. – Она смотрит на сцену. – Но бедность – это очень тяжело, дорогая.
– Ей никогда не грозит бедность, – вмешивается Джейми, и его взгляд говорит о серьезности его намерений.
Я пытаюсь не рассмеяться над его опекой.
– Я не боюсь трудностей, – говорю я. – Это того стоит.
За нашим столом посреди шумного бара повисает тишина.
– Ты и правда очень талантлива, милая, – говорит отец, задумчиво глядя на меня. – Мы никогда тебя такой не видели. Когда ты играла, я сказал твоей маме, что ты выглядишь на сцене как профессионал.
Мама кивает и улыбается мне, будто действительно увидела меня в новом свете.
– Ты как будто создана для этого.
Какой-то запутанный узел расходится у меня в груди, петля за петлей, и я наконец чувствую себя свободной.
– Я создана для этого.
Рука Джейми накрывает мою ладонь, лежащую на коленях, и наши пальцы переплетаются. Он украдкой мне подмигивает, и мое сердце подскакивает в груди.
– Она записала демо с продюсером, – говорит он.
– Правда? – папа переводит взгляд с него на меня.
Я киваю, улыбаюсь и сжимаю руку Джейми.
– Ага. Так и есть.
Родители обмениваются взглядами.
– Мы недостаточно часто тебе это говорим, – начинает папа и чуть запинается, – но мы гордимся тобой. Несмотря ни на что.
– Это правда, – подтверждает мама. – И мы любим тебя.
Эти слова – все, что я хотела услышать, и я моргаю, потому что слезы жгут мне глаза.
– Я тоже вас люблю, – с улыбкой шепчу я.
Папа поднимается.
– Групповые объятия! – Он машет Хейзел за дальним столом. – Хейзел, милая, ты тоже! Давай сюда.
Я смеюсь, и папа заключает нас всех в теплые объятия.
– Эй, вы двое, – кричит Джордан и машет нам с Джейми. У нее в руках пленочный полароид. – Идите сюда. Я хочу вас сфотографировать.
Джейми привлекает меня к себе, и вспышка ослепляет нас ровно в тот момент, когда он прижимается губами к моему виску, а я улыбаюсь. Камера выплевывает фото, и через минуту на нем проявляется наше изображение.
Фото сразу же вырывают у нас из рук.
– Я ее забираю! – заявляет Джордан, заходит за стойку и прикрепляет снимок к стене.
– Мы выглядим счастливыми, – говорю я Джейми, и он улыбается.
– Так и есть, пташка.
Вечером я стою перед раковиной ванной и готовлюсь ко сну, когда мне на телефон приходит имейл. Я читаю его, и мое сердце подскакивает к горлу.
– Пиппа, – зовет Джейми из спальни. – Ты идешь в кровать?
Я снова перечитываю имейл, и мои руки дрожат.
Это происходит. Это правда происходит.
Я слышу шаги за спиной, и рядом со мной вырастает Джейми.
– Что не так?
Я смотрю на него с ошалевшей, ликующей улыбкой.