— С чего бы это? — спросила мисс Фрост.
— А почему бы нет? Почему бы любому мальчишке в вас не влюбиться? — спросил я.
— Ну, давненько в меня никто не влюблялся, — сказала она. — Но это очень лестно, Уильям, — так мило с твоей стороны сделать такое предположение.
— Я и сам в вас влюблен, — сказал я. — С самого начала, и еще сильнее, чем в Киттреджа.
— Милый мой мальчик, вот это ты напрасно! — воскликнула мисс Фрост. — Разве я тебе не сказала, что есть вещи и похуже влюбленности в Жака Киттреджа? Послушай, Уильям: влюбленность в Киттреджа безопаснее!
— Как может Киттредж быть безопаснее вас?! — воскликнул я.
Я чувствовал, что меня опять бьет озноб. В этот раз, снова положив ладони мне на плечи, мисс Фрост притянула меня к своей широкой груди. Я начал всхлипывать и не мог ничего с этим поделать.
Я плакал и ненавидел себя за это, но остановиться не мог. Доктор Харлоу на очередном невыносимом утреннем собрании сообщил нам, что излишняя плаксивость у мальчиков — гомосексуальная склонность, которой следует избегать. (Конечно же, этот недоумок не рассказал нам, как избегать того, что не можешь контролировать!) И еще как-то раз я слышал, как мама сказала Мюриэл: «Честное слово, не знаю, что и делать, когда Билли начинает реветь как девчонка!»
И вот я ревел как девчонка в городской библиотеке Ферст-Систер, в сильных объятиях мисс Фрост, только что признавшись ей, что влюблен в нее сильнее, чем в Жака Киттреджа. Наверное, я казался ей таким слюнтяем!
— Милый мой мальчик, ты меня совсем не знаешь, — говорила тем временем мисс Фрост. — Ты не знаешь, кто я, ты не знаешь обо мне ровным счетом ничего — ведь так? Уильям? Не знаешь, правда?
— Чего не знаю? — прорыдал я. — Я не знаю вас по имени, — признался я, все еще всхлипывая.
Я обнимал ее, хотя и не так крепко, как она меня. Как странно, думал я, что при такой физической силе у нее такая маленькая мягкая грудь. С ее-то широкими плечами и мускулистыми руками!
— Дело не в имени, Уильям — это не так важно, — сказала мисс Фрост. — Я имею в виду, что ты не знаешь меня.
— Но как вас все-таки зовут? — спросил я.
Мисс Фрост подчеркнуто громко вздохнула — и театрально разомкнула объятия, почти оттолкнула меня.
— Уильям, я многое поставила на карту, сделавшись мисс Фрост, — сказала она. — Обращение «мисс» досталось мне не даром.
Я кое-что знал о том, как можно не любить собственное имя: я еще не забыл, как мне не нравилось быть Уильямом Френсисом Дином-младшим.
— Вам не нравится ваше имя? — спросил я.
— Можно и так сказать, — ответила она весело. — Вот тебе пришло бы в голову назвать девочку Альбертой?
— Как канадскую провинцию? — спросил я. Такое имя совершенно не вязалось с мисс Фрост!
— Для провинции еще куда ни шло, — сказала мисс Фрост. — Раньше все звали меня Ал.
— Ал, — повторил я.
— Теперь ты понимаешь, почему мне больше нравится «мисс», — сказала она, смеясь.
— Мне в вас все нравится, — сказал я.
— Придержи коней, Уильям, — сказала мисс Фрост. — Нельзя бросаться во влюбленности в кого не следует очертя голову.
Конечно же, я не понимал, почему это мне «не следует» влюбляться именно в нее — и как она может думать, что влюбленность в Киттреджа безопаснее? Я решил, что мисс Фрост просто напоминает мне о разнице в возрасте; наверное, она считает связь восемнадцатилетнего парня с женщиной за сорок непозволительной. Я размышлял о том, что с точки зрения закона я уже стал взрослым, хотя и недавно, а если мисс Фрост и правда ровесница тети Мюриэл, то ей, должно быть, года сорок два — сорок три.
— Девушки моего возраста меня не интересуют, — сказал я мисс Фрост. — Кажется, меня тянет к женщинам постарше.
— Милый мой мальчик, — повторила она. — Неважно, сколько мне лет, — важно, кто я есть. Уильям, ты не знаешь, кто я есть, правда?
Как будто сей экзистенциальный вопрос не был достаточно странным сам по себе, Аткинс выбрал именно этот момент, чтобы заглянуть в тускло освещенное фойе библиотеки. Мне показалось, что он вздрогнул от испуга. (Потом он рассказал мне, что его напугало собственное отражение в зеркале, висевшем в фойе подобно немому стражу.)
— А, это ты, Том, — сказала мисс Фрост, нисколько не удивившись.
— Видите? Что я вам говорил! — сказал я мисс Фрост, пока Аткинс опасливо разглядывал себя в зеркале.
— Как же ты ошибаешься, — с улыбкой сказала мне мисс Фрост.
— Билл, тебя Киттредж ищет, — сказал Аткинс. — Я заходил в комнату с ежегодниками, но мне сказали, что ты только что ушел.
— В комнату с ежегодниками, — повторила мисс Фрост; в ее голосе было удивление. Я взглянул на нее; на ее лице отразилась непривычная тревога.
— Билл проводит исследование ежегодников Фейворит-Ривер от прошлого к настоящему, — сказал ей Аткинс. — Это мне Элейн сказала, — объяснил он мне.
— Господи боже, Аткинс, — а ты, видать, проводишь исследование меня, — ответил я.
— Это Киттредж тебя разыскивает, — угрюмо сказал Аткинс.
— И с каких пор ты у Киттреджа на посылках? — спросил я.
— Хватит с меня на сегодня унижений! — трагически воскликнул Аткинс, воздев тонкие руки. — Одно дело, когда меня оскорбляет Киттредж — он со всеми так. Но когда ты меня оскорбляешь, Билл, — это уже слишком!
Развернувшись к выходу в преувеличенном негодовании, Аткинс снова встретился с тем пугающим зеркалом в фойе и задержался возле него, чтобы напоследок выдать:
— Это Киттредж твоя тень, а не я.
— На хер Киттреджа, — сказал я ему вслед, но он уже исчез.
— Следи за языком, Уильям, — сказала мисс Фрост, прижав пальцы к моим губам. — Мы же все-таки в ебучей библиотеке.
Это слово совершенно с ней не вязалось — как и имя Альберта, — но когда я повернулся к ней, она улыбалась. Она просто подтрунивала надо мной; теперь ее длинные пальцы коснулись моей щеки.
— Интересное замечание о тени, Уильям, — сказала она. — Случайно не это ли непроизносимое слово вызвало твой неожиданный уход из «Короля Лира»?
— Точно, — сказал я. — Значит, и вы уже слышали. Похоже, в нашем городке все знают обо всем!
— Может, и не совсем все — и, вероятно, не обо всем, Уильям, — сказала мисс Фрост. — К примеру, мне кажется, что ты знаешь далеко не все — по крайней мере, обо мне.
Я знал, что бабушка Виктория недолюбливает мисс Фрост, но не знал почему. Я знал, что тетя Мюриэл не одобряет ее выбор лифчиков, но как я мог заикнуться о тренировочных лифчиках, когда только что заявил, что мне нравится в мисс Фрост абсолютно все?
— Моя бабушка, — начал я, — и тетя Мюриэл…
Но мисс Фрост снова коснулась моих губ своими длинными пальцами
— Тс-с-с, Уильям, — прошептала она. — Ни к чему мне знать, что обо мне думают эти дамы. Мне гораздо интереснее послушать про твой проект с ежегодниками.
— А, да это не то чтобы проект, — сказал я. — Я просто просматриваю фотографии — борцов, по большей части, — и тех спектаклей, которые ставили в Клубе драмы.
— Вот как? — спросила мисс Фрост несколько отстраненно. Почему у меня возникло ощущение, что иногда она словно бы играет? Что там она сказала, когда Ричард Эббот спросил, доводилось ли ей выступать на сцене?
«Только в воображении, — ответила она ему почти кокетливо. — В молодости — постоянно».
— И до какого года ты дошел, Уильям, — до какого выпуска? — спросила мисс Фрост.
— До тысяча девятьсот тридцать первого, — ответил я. Теперь ее пальцы касались моего воротника, будто моя рубашка пробудила в ней сентиментальные воспоминания.
— Ты уже так близко, — сказала мисс Фрост.
— Близко к чему? — спросил я.
— Просто близко, — ответила она. — У нас мало времени.
— Пора закрывать библиотеку? — спросил я, но мисс Фрост лишь улыбнулась; потом, будто размышляя, посмотрела на часы.
— А что плохого в том, чтобы сегодня закрыться немного пораньше? — неожиданно сказала она.
— Конечно, почему бы и нет? — сказал я. — Все равно здесь больше никого, кроме нас. Вряд ли Аткинс вернется.
— Бедный Том, — сказала мисс Фрост. — Уильям, он не в меня влюблен — Том Аткинс сохнет по тебе!
В ту же секунду я понял, что она права. «Бедный Том», как я теперь начал называть про себя Аткинса, видимо, почувствовал, что мне нравится мисс Фрост; наверное, он ревновал меня к ней.
— Бедный Том просто-напросто шпионит и за мной, и за тобой, — сказала мисс Фрост. — А чего от тебя надо Киттреджу? — неожиданно спросила она.
— А, да ничего — это все немецкий. Я помогаю Киттреджу с уроками, — объяснил я.
— Том Аткинс был бы для тебя безопаснее, чем Жак Киттредж, — сказала мисс Фрост. Я понимал, что так оно и есть, хотя не находил Аткинса привлекательным — разве что совсем немного: всякий, кто вами восхищается, со временем становится вам хоть немножко симпатичен. (Но обычно из этого ничего хорошего не выходит, так ведь?)
Я как раз собрался объяснить мисс Фрост, что меня не особенно привлекает Аткинс — что вообще-то мне нравятся не все парни, а лишь немногие, — но в этот раз она закрыла мне рот своими губами. Она просто взяла и поцеловала меня. Это был крепкий поцелуй, довольно агрессивный; лишь один уверенный толчок, единственный выстрел ее теплого языка. Уж поверьте: мне скоро семьдесят; каких только поцелуев не было в моей жизни, но этот был увереннее любого мужского рукопожатия.
— Я знаю, знаю, — пробормотала она, не отстраняясь от моих губ. — У нас так мало времени — давай не будем больше говорить о бедном Томе.
— Хорошо.
Я последовал за ней в фойе, все еще думая, что ее беспокойство о «времени» связано только с закрытием библиотеки, но мисс Фрост сказала:
— Полагаю, отбой у выпускных классов все еще в десять — кроме субботы, тогда, вероятно, отбой по-прежнему в одиннадцать. Ничего в этой ужасной школе не меняется, правда?
Я был впечатлен, что мисс Фрост знает о существовании отбоя в академии Фейворит-Ривер — не говоря уж о том, что она назвала время абсолютно точно.