Она заперла на ключ входную дверь, погасила фонарь снаружи и прошлась по библиотеке, выключая всюду свет; осталась лишь тусклая лампочка в фойе. Я успел совершенно забыть, что спрашивал у мисс Фрост совета — о моей влюбленности в Киттреджа и о том, как «что-то с этим сделать», — но тут она вручила мне тонкую книгу. В ней было всего страниц на сорок больше, чем в «Короле Лире», которого я читал перед тем.
Это был роман Джеймса Болдуина под названием «Комната Джованни» — я едва разглядел название, поскольку мисс Фрост погасила все лампы в главном зале. Слабого света из фойе едва хватило, чтобы мы с мисс Фрост могли спуститься по ступенькам в подвал.
На темной лестнице, освещенной лишь этим скудным мерцанием — и неясным отсветом впереди, манившим в комнатку мисс Фрост, — я неожиданно вспомнил, что хотел спросить библиотекаршу еще об одном романе.
Имя «Ал» уже дрожало на моих губах, но я не мог себя заставить его произнести. Вместо этого я сказал:
— Мисс Фрост, а что «Госпожа Бовари»? Как думаете, мне бы понравилась эта книга?
— Когда станешь постарше, Уильям, думаю, ты ее полюбишь.
— Вот и Ричард так сказал, и дядя Боб тоже, — сказал я.
— Как, неужто твой дядя Боб читал «Госпожу Бовари»? Муж Мюриэл? Да быть такого не может! — воскликнула мисс Фрост.
— Боб сам не читал, просто рассказал мне, о чем она, — пояснил я.
— Не прочитав роман, невозможно сказать, о чем он, Уильям.
— Вот как.
— Повремени, Уильям, — сказала мисс Фрост. — Время читать «Госпожу Бовари» приходит, когда рушатся все твои романтические надежды и желания и тебе кажется, что все будущие встречи принесут только разочарование — и даже опустошение.
— Тогда я подожду такого случая, — сказал я.
В ее спальне и ванной — бывшем угольном погребе — горела только лампа для чтения, прикрепленная к изголовью старомодной латунной кровати. Мисс Фрост зажгла свечу с ароматом корицы на ночном столике и погасила лампу. Затем велела мне раздеться.
— Раздеться — значит снять всю одежду, Уильям, — и носки, пожалуйста, тоже.
Я повиновался, повернувшись к ней спиной; она попросила «минутку уединения». Мисс Фрост быстро воспользовалась унитазом с деревянным сиденьем — я слышал, как она помочилась и спустила воду, а затем, судя по звуку, наскоро умылась и почистила зубы над маленькой раковиной.
Я лежал обнаженным на ее латунной кровати; при дрожащем свете свечи я прочел, что «Комната Джованни» была издана в 1956 году. Из вложенной в нее библиотечной карточки я узнал, что лишь один посетитель городской библиотеки брал этот роман — за четыре года, — и подумал, не была ли единственной читательницей мистера Болдуина сама мисс Фрост. Не успел я прочесть и двух абзацев, как мисс Фрост сказала:
— Уильям, давай ты почитаешь потом. Это очень грустный роман, он тебя расстроит.
— Чем это? — спросил я. Было слышно, как она развешивает одежду в шкафу; мысль о ее наготе отвлекала, но я продолжал читать.
— Невозможно «пытаться что-то сделать» с влюбленностью в Киттреджа, Уильям, — «пытаться» не работает, — сказала мисс Фрост.
И тут я дошел до предпоследнего предложения во втором абзаце; я захлопнул книгу и закрыл глаза.
— Я же тебе говорила, — сказала мисс Фрост.
Предложение начиналось так: «А напротив меня непременно усядется девушка, и мое нежелание ухаживать за ней удивит ее»[7], — и на этом месте я остановился, не зная, осмелюсь ли продолжать.
— Эту книгу не стоит показывать маме, — продолжала мисс Фрост. — И если ты не готов обсудить свою влюбленность в Киттреджа с Ричардом, то, пожалуй, и Ричарду тоже.
Я почувствовал, как она легла на кровать позади меня; ее голая кожа касалась моей спины, но разделась она не полностью. Она нежно взяла мой член в свою большую ладонь.
— Есть такая птица — веретенник, — сказала мисс Фрост.
— Веретенник? — переспросил я; мой член начал твердеть.
— Теперь скажи то же самое по слогам, Уильям.
— Ве-ре-тень-ник, — повторил я.
— А теперь только третий слог, — велела она.
— Тень, — сказал я не раздумывая; большая часть моего внимания была сосредоточена на ее руке, державшей мой член.
— Как «тень Лира»? — спросила она.
— Тень Лира, — сказал я. — Все равно я не хотел играть в этой пьесе.
— Ну, ты хотя бы не сказал «веретень Лира», — сказала мисс Фрост.
— Тень Лира, — повторил я.
— А что это у меня в руке? — спросила она.
— Мой чшлен, — ответил я.
— Этот чшлен я не променяла бы ни на что на свете, Уильям, — сказала мисс Фрост. — Я считаю, ты можешь говорить это слово как тебе захочется.
То, что произошло дальше, открыло мне дверь в недостижимое; то, что сделала мисс Фрост, оказалось непревзойденным. Неожиданно она перевернула меня на спину и поцеловала в губы. На ней был лифчик — не с поролоном, как у Элейн, а полупрозрачный, с чашками несколько большего размера, чем я ожидал. Легкий шелковистый материал был совсем не таким, как мягкий хлопок лифчика Элейн, — лифчик мисс Фрост явно не попадал в разряд тренировочных, если судить по гораздо более утилитарным моделям в маминых каталогах, — он был и элегантней, и эротичней. Еще на ней была обтягивающая нижняя юбка бежевого цвета, и когда мисс Фрост меня оседлала, она поддернула эту юбку выше середины бедра. Она крепко сжала меня ногами и так придавила своим весом, что я впечатался в кровать.
Одной рукой я схватил ее маленькую мягкую грудь, а другой потянулся под юбку, но мисс Фрост сказала:
— Нет, Уильям. Не трогай меня там, пожалуйста.
Она взяла мою заплутавшую руку и положила себе на другую грудь.
Зато мой член она направила прямо себе под юбку. Я никогда прежде ни в кого не входил и, ощутив восхитительное трение, конечно же, решил, что это и есть проникновение. Я ощутил скольжение — больно не было, но никогда еще мой член не сжимали так крепко — и, кончая, вскрикнул, уткнувшись в ее маленькую мягкую грудь. Вдруг я обнаружил, что прижимаюсь лицом к ее шелковому лифчику, хотя совершенно не заметил, когда мисс Фрост прервала наш поцелуй. (Она ведь сказала: «Нет, Уильям. Не трогай меня там, пожалуйста». Конечно, она не могла бы целовать меня и говорить одновременно.)
Мне столько всего хотелось ей сказать, столько спросить, но мисс Фрост не была расположена к разговорам. Должно быть, успокаивал я себя, она опять вспомнила, что у нас «мало времени».
Она набрала для меня ванну, ту самую, на львиных лапах и с кранами в виде львиных голов; я надеялся, что она снимет остальную одежду и присоединится ко мне, но этого не произошло. Она встала на колени рядом с ванной и нежно вымыла меня — особенно осторожно обращаясь с моим членом. (Она ласково называла его «чшлен», и мы оба смеялись.)
Но мисс Фрост продолжала поглядывать на часы.
— Опоздание в общежитие означает взыскание. А это может повлечь за собой ранний отбой. И тогда никаких посещений городской библиотеки после закрытия — нам ведь этого не хотелось бы, правда?
Взглянув на ее часы, я увидел, что еще нет и половины десятого. Мы были всего лишь в нескольких минутах ходьбы от Бэнкрофт-холла, на что я и указал мисс Фрост.
— Ты ведь еще можешь наткнуться на Киттреджа, и придется обсуждать с ним немецкий, — только и сказала она.
Я запомнил то влажное, шелковистое ощущение, и когда — перед тем как ступить в ванну — я дотронулся до своего члена, на моих пальцах остался легкий аромат. Может, мисс Фрост использовала какую-то смазку, подумал я, — годы спустя я вспомнил этот запах, когда впервые понюхал жидкое мыло, которое делают из масла миндаля или авокадо. Но что бы это ни было, вода смыла этот запах.
— Не вздумай заходить в комнату с ежегодниками, Уильям, — по крайней мере сегодня, — сказала мисс Фрост; она помогала мне одеться, будто я был школьником, собирающимся в первый класс. Она даже выдавила себе на палец немного зубной пасты и сунула мне в рот.
— Иди прополощи рот в раковине, — сказала она. — Полагаю, ты сможешь найти выход — я закрою библиотеку, когда буду уходить.
Потом она меня поцеловала — долгим, медленным поцелуем, который заставил меня положить руки ей на бедра.
Мисс Фрост быстро перехватила мои руки и положила себе на грудь; она явно считала, что там им самое место. Или же, наоборот, что моим рукам не место ниже ее талии — то есть мне не следует или даже строго воспрещается трогать ее «там».
Поднимаясь по темной подвальной лестнице к слабому свету в фойе библиотеки, я вспомнил идиотское предостережение, услышанное на одном давнем утреннем собрании, — доктор Харлоу традиционно толкал умопомрачительную речь по случаю воскресных танцев, которые устраивала академия совместно с каким-то женским интернатом.
«Не трогайте ваших партнерш ниже талии, — заклинал наш несравненный доктор. — Так будет лучше и для вас, и для них!»
Но не может же это быть правдой, размышлял я, поднимаясь по лестнице, и тут мисс Фрост крикнула мне вслед:
— Иди сразу домой, Уильям, — и поскорее приходи меня проведать!
У нас так мало времени! — вертелось у меня на языке; позднее мне вспомнится это внезапное предчувствие, хотя в тот момент мне хотелось крикнуть ей эти слова, просто чтобы услышать ответ. Это ведь мисс Фрост почему-то считала, что у нас осталось мало времени.
Когда я вышел наружу, у меня в голове промелькнула мысль о бедном Аткинсе — бедном Томе. Я пожалел, что был с ним так груб, и одновременно посмеялся над собой, вспомнив, как воображал, будто он влюблен в мисс Фрост. Забавно было представить их вместе: Аткинс со своим речевым расстройством, совершенно неспособный выговорить слово «время», и мисс Фрост, у которой оно с языка не сходило!
Я прошел мимо зеркала в тускло освещенном фойе, едва взглянув в него, но — возвращаясь домой в звездной сентябрьской ночи — я решил, что мое отражение выглядит намного взрослее, чем до этого вечера. Однако, думал я, шагая по Ривер-стрит к кампусу академии, по отражению было не особенно заметно, что я только что впервые в жизни занимался сексом.