Прозвище Альберта Фроста в академии Фейворит-Ривер меня не удивило. Его звали Большой Ал.
Мисс Фрост не шутила, когда сказала, что «все звали ее Ал» — все, включая, скорее всего, и мою тетю Мюриэл.
Однако меня ждал другой повод для удивления: среди выпускников 1935 года я увидел и еще одно знакомое лицо. Роберт Фримонт — мой дядя Боб — учился в одном классе с мисс Фрост. Значит, Боб — однокашники прозвали его Ракеткой — знал мисс Фрост еще как Большого Ала. (Вот еще одно маленькое совпадение: в «Сове» за тридцать пятый год снимок Роберта Фримонта разместился напротив фотографии Альберта Фроста.)
По пути из школьной библиотеки в городскую я постепенно осознал, что все члены моей семьи, уже несколько лет включавшей и Ричарда Эббота, не могли не знать, что мисс Фрост родилась — и по всей видимости, до сих пор оставалась — мужчиной. Разумеется, никто и не подумал сообщить об этом мне; в конце концов, вся наша семейка не отличалась излишней откровенностью.
Стоя в тускло освещенном фойе и вглядываясь в свое растерянное отражение в том самом зеркале, которого недавно испугался Том Аткинс, я сообразил: да ведь практически все взрослые жители Ферст-Систер знают, что мисс Фрост — мужчина. В том числе, разумеется, и все зрители старше сорока, видевшие мисс Фрост в ролях ибсеновских женщин на сцене «Актеров Ферст-Систер».
Я отыскал мисс Фрост и на фотографиях борцовской команды тридцать третьего и тридцать четвертого годов, где А. Фрост был еще не настолько крупным и широкоплечим; более того, он так застенчиво прятался в заднем ряду, что поначалу я его не заметил.
Теперь я обнаружил его и на фотографиях Клуба драмы. А. Фрост всегда играл женщин; он появлялся на сцене во всевозможных ролях, но всегда в таких абсурдных париках и с такими здоровенными фальшивыми грудями, что его непросто было узнать. Вот, наверное, была потеха для мальчишек — смотреть, как Большой Ал, капитан борцовской команды, суетится на сцене, изображая девчонку! Однако, когда Ричард спросил мисс Фрост, выступала ли она на сцене — играла ли, — она ответила: «Только в воображении».
Всюду ложь! — думал я, глядя на свое трясущееся отражение в зеркале.
— Кто там? — услышал я голос мисс Фрост. —Уильям, это ты? — крикнула она достаточно громко, чтобы я понял, что мы в библиотеке одни.
— Да, Большой Ал, это я, — отозвался я.
— О господи, — сказала мисс Фрост с театральным вздохом. — Я же тебе говорила, что у нас мало времени.
— Зато много чего еще забыли сказать! — воскликнул я.
В ожидании моего прихода мисс Фрост погасила освещение в главном зале. Оставшийся свет шел снизу, из подвала — и мисс Фрост купалась в мягком свечении. Она сидела за столом, сложив большие ладони на коленях. (В неярком свете она выглядела моложе, или так мне казалось после всех этих фотографий в ежегодниках.)
— Иди сюда и поцелуй меня, Уильям, — сказала мисс Фрост. — Ведь нет причин, почему тебе меня не поцеловать, правда?
— Вы мужчина, так ведь? — спросил я.
— Боже ты мой, а что такое мужчина? — спросила она. — Разве Киттредж не мужчина? А его ты хочешь целовать. Разве тебе больше не хочется меня целовать, Уильям?
Да, мне хотелось ее целовать и много чего еще, но я был зол и расстроен, меня трясло, и я чувствовал, что вот-вот расплачусь — только этого не хватало.
— Вы транссексуалка! — сказал я.
— Милый мой мальчик, — резко сказала мисс Фрост. — Милый мой мальчик, пожалуйста, не вешай на меня ярлыков, не заноси меня в категорию, пока не узнаешь меня как следует.
Поднявшись из-за стола, она словно воздвиглась надо мной; когда она протянула ко мне руки, я не колебался — я бросился в ее сильные объятия и поцеловал ее. Мисс Фрост поцеловала меня в ответ, очень крепко. Я не мог разрыдаться: не хватало дыхания.
— Боже, боже, Уильям, как ты был занят, — сказала она, пока вела меня к подвальной лестнице. — Ты ведь прочел «Комнату Джованни»?
— Дважды! — удалось выдавить мне.
— Даже и дважды! И у тебя еще нашлось время пролистать старые ежегодники, да, Уильям? Я знала, что ты быстро доберешься с тридцать первого года до тридцать пятого. Это все та фотография с борцовской командой — там ты меня заметил, Уильям?
— Да! — с трудом выговорил я. Мисс Фрост зажгла свечу с ароматом корицы. Затем погасила лампу, прикрепленную к изголовью кровати; покрывало было уже откинуто.
— Я ведь не могла бы ничего предпринять, чтобы помешать тебе заглянуть в эти старые ежегодники, ведь так, Уильям? — продолжала она. — В библиотеке академии меня не жалуют. И если бы даже ты не увидел ту фотографию, кто-нибудь рассказал бы тебе — рано или поздно. Я, честно говоря, поражаюсь, что никто до сих пор тебе не рассказал, — сказала мисс Фрост.
— Мои родные мне мало что рассказывают, — сказал я. Я торопливо раздевался, а мисс Фрост уже расстегнула блузку и сняла юбку. В этот раз, воспользовавшись туалетом, она не сказала ничего об уединении.
— Да уж, знаю я твою семейку, — сказала она со смехом. Она поддернула нижнюю юбку и — подняв деревянное сиденье — довольно шумно помочилась, стоя ко мне спиной. Я не видел ее член, но, судя по звуку, не оставалось никаких сомнений, что он у нее есть.
Я лежал нагишом на латунной кровати и смотрел, как она моет руки, умывается и чистит зубы над маленькой раковиной. Я заметил в зеркале, как она подмигнула мне.
— Наверное, вы были хорошим борцом, — сказал я, — если вас сделали капитаном команды.
— Я не просилась в капитаны, — сказала она. — Я просто побеждала — а когда победила всех, меня сделали капитаном. Отказаться было нельзя.
— Понятно.
— К тому же, пока я занималась борьбой, мне не задавали лишних вопросов, — сказала мисс Фрост. Она повесила юбку в шкаф; на этот раз она сняла и лифчик. — Никто в тебе не сомневается — я имею в виду, в отношении твоего пола, — если ты борец. Это вроде как сбивает всех с толку — если ты понимаешь, о чем я, Уильям.
— Понимаю, — ответил я. Я думал, как прекрасны ее груди — с идеальной формы сосками, такие маленькие, но все же больше, чем у бедняжки Элейн. У мисс Фрост была грудь четырнадцатилетней девушки, и она казалась маленькой только потому, что ее остальное тело было большим и сильным.
— Мне так нравится ваша грудь, — сказал я.
— Спасибо, Уильям. Больше она уже не станет, но вообще просто удивительно, на что способны гормоны. Пожалуй, грудь побольше мне не особенно и нужна, — сказала мисс Фрост, улыбаясь мне.
— По-моему, она идеального размера, — сказал я.
— Уверяю тебя, когда я боролась, никакой груди у меня еще не было — а то вышло бы неловко, — сказала мисс Фрост. — Я продолжала бороться и так избегала неудобных вопросов, пока училась в колледже, — сказала она. — Я не могла принимать гормоны — и не могла стать женщиной — пока не окончила колледж.
— А в каком колледже вы учились? — спросил я.
— Я училась в Пенсильвании, ты об этом колледже все равно не слышал.
— Вы боролись так же хорошо, как Киттредж? — спросил я. Она легла рядом со мной на кровать, но в этот раз, когда она взяла мой член в руку, я оказался лицом к ней.
— Киттредж не так уж и хорош, — сказала мисс Фрост. — Он просто еще не встретил достойного противника. В Новой Англии борьба не настолько популярна. В отличие от Пенсильвании.
— Вот оно что.
Я дотронулся до ее нижней юбки, примерно в том месте, где был ее член; она не препятствовала мне. Я не пытался залезть под юбку. Я просто гладил ее член сквозь облегающую ткань; в этот раз юбка была жемчужно-серая, почти такого же цвета, как лифчик Элейн. Подумав о лифчике Элейн, я вспомнил про «Комнату Джованни», лежавшую рядом с ним под подушкой.
Роман Джеймса Болдуина был так невыносимо печален, что неожиданно у меня пропало всякое желание обсуждать его с мисс Фрост; вместо этого я спросил:
— Разве не трудно было оставаться борцом, если вы хотели быть девушкой и вам нравились парни?
— Было не так уж сложно, пока я побеждала. Мне нравится быть сверху, — сказала она. — Когда побеждаешь в борьбе, ты оказываешься сверху. В Пенсильвании было сложнее, потому что там я выигрывала не всегда. Я оказывалась на полу чаще, чем хотелось бы, — сказала она. — Но я уже была постарше и могла пережить поражение. Вообще-то я терпеть не могла, когда меня прижимали к полу, но такое случилось всего дважды — оба раза с одним и тем же паршивцем. Борьба была моим прикрытием, Уильям. Тогда парни вроде нас в нем нуждались. Разве Элейн не служила прикрытием тебе, Уильям? Мне так показалось, — сказала она. — Разве и сегодня парни вроде нас не нуждаются в небольшом прикрытии?
— Еще как, — прошептал я.
— А, вот мы и снова шепчемся, — прошептала в ответ мисс Фрост. — Наверное, шепот — это тоже своего рода прикрытие.
— Но вы же что-то изучали в том колледже в Пенсильвании — не только боролись, — сказал я. — В ежегоднике написано, что вы хотели заняться литературой…
(Кажется, я просто лепетал что попало, чтобы отвлечься от члена мисс Фрост.)
— В колледже я изучала библиотечное дело, — сообщила мисс Фрост, пока мы держали друг друга за члены. Ее член был не такой твердый, как мой, — по крайней мере, пока. Я подумал, что даже в таком состоянии ее член больше моего, но без достаточного опыта невозможно оценить размер чужого пениса, пока его не увидишь.
— Я решила, что библиотека будет сравнительно безопасным прибежищем для мужчины, который собирается стать женщиной, — продолжала мисс Фрост. — Я даже знала, в какой именно библиотеке хочу работать — в той самой школьной библиотеке, где хранятся те ежегодники, Уильям. Я подумала: где примут меня лучше, чем в моей родной библиотеке? Я хорошо училась в Фейворит-Ривер, и я была очень хорошим борцом — может, не по стандартам Пенсильвании, но для Новой Англии я была очень неплоха. Само собой, когда я вернулась в Ферст-Систер женщиной, академия Фейворит-Ривер не захотела иметь со мной ничего общего — еще бы они подпустили меня к своим впечатлительным мальчикам! Каждый в чем-то наивен, Уильям, и здесь я просчиталась. Я помнила, что в школе меня любили, когда я была Большим Алом; но я была слишком наивна и не могла даже подумать, что они не полюбят меня как мисс Фрост. И только потому, что твой дедушка Гарри был в числе попечителей городской библиотеки — вот этой старой публичной библиотеки, для которой у меня слишком хорошее образование, — меня взяли сюда на работу.