— Но почему вы вообще решили вернуться в Ферст-Систер — да еще и в академию? Вы же сами назвали ее ужасной школой? — спросил я.
Самому мне было всего лишь восемнадцать, но мне уже хотелось никогда в жизни не возвращаться в академию Фейворит-Ривер и в этот захолустный Ферст-Систер, штат Вермонт. Мне не терпелось убраться отсюда, оказаться где-нибудь — где угодно, — где меня не знает каждая собака, где я смогу спать с кем мне вздумается и где на меня не будут таращиться и осуждать в святой уверенности, будто видят меня насквозь!
— У меня здесь больная мать, Уильям, — объяснила мисс Фрост. — Мой отец умер в тот год, когда я начала учиться в Фейворит-Ривер; если бы он не скончался сам, мое превращение в женщину его бы доконало. Но моя мать болеет уже много лет; из-за этого мне едва удалось окончить колледж. Мама болеет уже настолько давно, что если и выздоровеет, то не поймет этого. Она повредилась рассудком, Уильям; она даже не замечает, что я женщина, а может, уже не помнит, что у нее был сын, а не дочь. Наверняка она даже не помнит, что когда-то у нее вообще был сын.
— Понятно.
— Мой отец когда-то работал на твоего дедушку. Гарри знал, что мне нужно заботиться о матери. Только поэтому мне и пришлось вернуться в Ферст-Систер — независимо от того, как приняли бы меня в академии.
Я пробормотал что-то сочувственное.
— А, все не так уж плохо, — ответила мисс Фрост, снова входя в образ. — В маленьком городке тебя могут поносить на чем свет стоит, но им приходится тебя терпеть — они не могут просто захлопнуть перед тобой дверь. И я ведь встретила тебя, Уильям. Может, потомки запомнят меня как сумасшедшую библиотекаршу, любившую переодеваться, которая направила тебя по писательскому пути. Ты ведь уже начал, да? — спросила она.
Но мне история ее жизни показалась невыносимо грустной. Продолжая трогать ее член сквозь нижнюю юбку, я вспомнил о «Комнате Джованни», лежащей вместе с лифчиком Элейн у меня под подушкой, и сказал:
— Мне страшно понравился Джеймс Болдуин. Я не принес его обратно, потому что хочу дать его Тому Аткинсу. Мы с ним говорили об этом — мне кажется, ему тоже очень понравится. Вы не возражаете, если я одолжу ему книжку?
— «Комната Джованни» у тебя с собой, Уильям? — неожиданно спросила мисс Фрост. — Где сейчас сама книга?
— Дома, — сказал я. Почему-то я побоялся сказать, что книга лежит у меня под подушкой — не говоря уж о ее близком соседстве с жемчужно-серым лифчиком Элейн Хедли.
— Нельзя оставлять этот роман дома, — сказала мисс Фрост. — Конечно же, можешь дать его Тому. Но скажи ему, чтобы не светил им перед своим соседом по комнате.
— Я не знаю, кто у него сосед по комнате, — сказал я.
— Это неважно — главное, не показывать ему книгу. Я уже говорила, что твоей маме и Ричарду Эбботу о ней тоже знать не надо. На твоем месте я бы даже дедушке Гарри не говорила.
— Дедушка знает, что я влюблен в Киттреджа, — сообщил я. — Но никто не знает, что я влюблен в вас.
— Надеюсь, тут ты прав, Уильям, — прошептала она. Она склонилась надо мной и взяла мой член в рот — быстрее, чем я успел бы написать это предложение. Но когда я попытался запустить руку под ее нижнюю юбку и коснуться ее члена, она меня остановила.
— Нет, этого мы делать не будем, — сказала она.
— Я хочу делать все, — сказал я.
— Разумеется, хочешь, Уильям, но «все» тебе придется делать с кем-то еще. Молодому человеку твоего возраста не годится проделывать «все» с кем-то моего возраста, — сказала мисс Фрост. — Я не возьму на себя ответственность за твой первый раз во «всем».
С этими словами она снова взяла мой член в рот; больше никаких объяснений она давать не собиралась. Но вскоре я снова заговорил:
— Мне кажется, в тот раз мы не занимались настоящим сексом — то есть с проникновением. Это было что-то другое, да?
— Не очень-то удобно беседовать во время минета, Уильям, — со вздохом сказала мисс Фрост, снова ложась лицом ко мне. Я почувствовал, что на этом с минетами покончено; так оно и оказалось. — Мне показалось, что это «что-то другое» тебе понравилось, Уильям.
— Да, еще как! — воскликнул я. — Просто мне любопытно насчет проникновения.
— Можешь любопытствовать сколько угодно, Уильям, но никаких проникновений со мной не будет. Разве ты не понимаешь? — неожиданно спросила она. — Я же пытаюсь уберечь тебя от «настоящего секса». Уж как могу, — прибавила мисс Фрост, улыбаясь.
— Да не надо меня оберегать! — возмутился я.
— Нет уж, Уильям, «настоящий секс» с восемнадцатилетним юношей — это как-то слишком! Вероятно, я уже и так чересчур повлияла на то, кем ты станешь! — заявила мисс Фрост.
Конечно, она была права, хотя сама, наверное, полагала, что скорее драматизирует, чем пророчествует, — а я еще не догадывался, как велико окажется ее влияние (на всю мою жизнь!).
На этот раз она показала мне смазку, которой пользовалась, и дала понюхать ее с кончиков пальцев. Пахло миндалем. Мисс Фрост не стала садиться сверху; в этот раз мы улеглись лицом к лицу. Я все еще не видел ее член, но мисс Фрост прижалась им к моему и немного потерлась. Затем она перекатилась на другой бок, сжала мой член между бедер и вдавила ягодицы мне в живот. Ее юбка задралась до талии; одной рукой я сжимал ее грудь, а другой — ее член. Мисс Фрост скользила бедрами по моему члену, пока я не кончил в ее подставленную ладонь.
Тогда мне казалось, что мы еще целую вечность лежали обнявшись, но теперь я понимаю, что мы никак не могли оставаться одни так долго, как я воображал; у нас действительно было мало времени. Я любил слушать, как она говорит, и наслаждался звуком ее голоса — наверное, поэтому мне казалось, что время течет медленнее.
Она набрала мне ванну, как и в первый раз, но так и не разделась до конца, и когда я предложил ей забраться в ванну со мной, она расхохоталась и сказала:
— Я все еще стараюсь тебя оберегать, Уильям. Не хватало еще тебя утопить!
С меня было довольно и ее обнаженной груди, и она разрешила мне держаться за ее член, которого я так и не увидел. В моей руке он стал больше и тверже, но у меня было ощущение, что даже ее член сдерживается — пускай совсем немного. Трудно объяснить, но я был уверен, что мисс Фрост просто не позволяет своему члену стать больше и тверже; возможно, это тоже был один из способов меня уберечь.
— Это как-то называется — то, чем мы только что занимались? — спросил я.
— Да, Уильям. Ты можешь выговорить «интеркруральный»? — спросила она.
— Интеркруральный, — повторил я, не запнувшись. — А что это значит?
— Ты наверняка знаком с приставкой «интер», которая означает «между», Уильям, — ответила мисс Фрост. — А «крурал» значит «бедренный» — другими словами, это межбедренный секс.
— Понятно, — сказал я.
— Я читала, что в Древней Греции он был в большом почете, — объяснила мисс Фрост. — Этого не преподавали на занятиях по библиотечному делу, но не зря же я проводила столько времени в библиотеке!
— А что древним грекам в нем нравилось? — спросил я.
— Я читала об этом давно — сейчас, пожалуй, и не припомню всех преимуществ, — сказала мисс Фрост. — Возможно, дело в позиции сзади.
— Но мы-то не в Древней Греции, — напомнил я.
— Поверь мне, Уильям: можно заниматься межбедренным сексом, не копируя древних греков в точности, — объяснила мисс Фрост. — Не обязательно все время располагаться сзади. Лицом к лицу тоже получится, да и в других позах — хоть в миссионерской.
— В какой? — переспросил я.
— Это мы попробуем в другой раз, Уильям, — прошептала она. Кажется, как раз в этот момент я услышал скрип ступенек на лестнице в подвал. То ли мисс Фрост тоже его услышала, то ли просто по совпадению именно в эту секунду взглянула на часы.
— Вы сказали мне и Ричарду, что выходили на сцену — то есть играли — только в воображении. Но я же видел фотографии Клуба драмы — вы и раньше играли, — сказал я.
— Поэтическая вольность, Уильям, — ответила мисс Фрост со своим фирменным театральным вздохом. — К тому же никакая это была не игра. Это было всего лишь переодевание — и переигрывание! Мальчишки просто валяли дурака. В те годы в академии Фейворит-Ривер не было Ричарда Эббота. В Клубе драмы не было никого, кто знал бы хоть половину того, что знает даже Нильс Боркман, а уж он-то просто педант в драматургии!
На лестнице снова раздался скрип, и теперь мы оба его услышали; в этот раз ошибиться было невозможно. Странное дело: мисс Фрост, похоже, совсем не удивилась.
— Уильям, мы что, так спешили, что забыли запереть библиотеку? — прошептала она. — Боже мой, кажется, так и есть.
У нас было так мало времени — и мисс Фрост знала об этом с самого начала.
После третьего поскрипывания, в ту незабываемую ночь в незапертой публичной библиотеке Ферст-Систер, мисс Фрост — которая до того стояла на коленях рядом с ванной и вдумчиво занималась моим членом, пока мы говорили о всевозможных интересных вещах, — встала и громким ясным голосом, которому позавидовали бы моя подруга Элейн и ее мать, миссис Хедли, спросила:
— Гарри? Я так и думала, что эти трусы пошлют именно тебя. Это ведь ты?
— Ну как тебе сказать… Да, это я, — робко ответил дедушка Гарри с подвальной лестницы. Я сел в ванне. Мисс Фрост стояла очень прямо, отведя плечи назад и нацелив маленькие острые груди на открытую дверь спальни. Соски у нее стояли торчком, а непроизносимые ареолы были размером в добрый серебряный доллар.
Дедушка осторожно спустился в подвал мисс Фрост. От уверенности в себе, с которой он обычно выходил на сцену, не осталось и следа; он был вовсе не энергичной женщиной, а просто старичком — маленьким и лысым. Дедушка Гарри явно не вызывался добровольцем на мое спасение.
— Я разочарована, что Ричард сдрейфил и не пришел сам, — сказала мисс Фрост моему смущенному деду.
— Ричард вызвался, но Мэри его не пустила, — ответил дедушка.
— Ричард у нее под каблуком, как и все мужчины, женатые на этих Уинтропшах, — сказала мисс Фрост. Дедушка не мог поднять на нее глаза, но она не отворачивалась — и не собиралась одеваться. На мисс Фрост была только жемчужно-серая нижняя юбка, но она держалась так, будто была одета в вечернее платье — и даже слишком нарядное для такого случая.