рождественские каникулы, на трассе для кросса и других спортивных площадках академии хорошо было охотиться на оленей.)
Я не думал, что мистер Локли будет сидеть в библиотеке в каникулы, но он был на месте; может, предполагаемому «непрактикующему гомосексуалисту» (как называли мистера Локли за глаза) было нечем больше заняться.
— Дяде Бобу так и не удалось найти «Сову» за сороковой год, да? — спросил я его.
— Мистер Фримонт считает, что вернул ее, но он не вернул — насколько мне известно, — чопорно ответил мистер Локли.
— Тогда я ему еще напомню, — сказал я.
— Будь так добр, Билли, — сурово сказал мистер Локли. — Мистер Фримонт — нечастый гость в библиотеке.
— Даже не сомневаюсь, — сказал я, улыбаясь.
Мистер Локли не улыбнулся в ответ — он не собирался улыбаться Элейн, это уж точно. Он был немолод и одинок и вряд ли пришел бы в восторг, скажи ему кто-нибудь, что за следующие два десятилетия большинство мужских интернатов в Новой Англии (если не все) наконец-то перейдут на совместное обучение.
По-моему, совместное образование пошло интернатам только на пользу; мы с Элейн можем подтвердить, что мальчишки меньше задирают друг друга в присутствии девочек, и наоборот.
Знаю, знаю — есть еще твердолобые консерваторы, которые продолжают уверять, что раньше дисциплина была строже и дети были заняты учебой, а теперь за совместное обучение мы заплатили утратой «чистоты», как вопиют мистеры Локли по всему миру. (Обычно под этим они имеют в виду меньшую сосредоточенность на «академических дисциплинах».)
Тем рождественским вечером мистер Локли едва кивнул в сторону Элейн. Как будто неслышно шепнул: «Здравствуй-здравствуй, залетевшая учительская дочка. Ну как тебе теперь живется, вонючая маленькая шлюшка?»
Но мы с Элейн занялись своим делом, не обращая внимания на мистера Локли. Мы остались одни в комнате с ежегодниками — да и во всей библиотеке. Старые выпуски «Совы» за тридцать седьмой, тридцать восьмой и тридцать девятый годы захватили наше внимание, и вскоре мы обнаружили на их страницах немало удивительного.
Двенадцатилетний Уильям Фрэнсис Дин, миниатюрный и очаровательный, словно эльф, улыбался нам с фотографии в «Сове» за тридцать седьмой год. В 1936/37 учебном году он был менеджером борцовской команды; вторая и последняя фотография Фрэнни Дина, которую нам удалось отыскать в этом номере, запечатлела самую хорошенькую девочку в Клубе драмы — до моего рождения оставалось каких-нибудь пять лет.
Если Фрэнни Дин и встретил Мэри Маршалл в тридцать седьмом году, в «Сове» за этот год никаких свидетельств этому не нашлось — как и в выпусках тридцать восьмого и тридцать девятого; за эти годы менеджер борцовской команды совсем немного прибавил в росте, но, похоже, немало — в самоуверенности.
На сцене Клуба драмы, как отметили мы с Элейн, будущий гарвардец, выбравший карьеру «артиста эстрады», превратился в соблазнительную роковую женщину.
— А он был красавчик, правда? — спросил я Элейн.
— Он похож на тебя, Билли, — красивый, но какой-то особенный, — сказала Элейн.
— Он уже должен был встречаться с моей матерью, — сказал я, когда мы, закончив с ежегодниками, спешили обратно в Бэнкрофт-холл. (Моему папе было пятнадцать, когда маме было девятнадцать!)
— Думаешь, «встречаться» — это подходящее слово? — спросила Элейн.
— Что ты хочешь сказать? — спросил я.
— Билли, тебе нужно поговорить со своим дедушкой — если сможешь застать его одного, — сказала Элейн.
— Я бы сначала попробовал поговорить с дядей Бобом, если смогу застать его одного. Боб не такой сообразительный, как дедушка Гарри.
— Есть идея! — неожиданно сказала Элейн. — Поговори сначала с ним, но скажи ему, что уже поговорил с дедушкой Гарри — и тот рассказал тебе все, что знал.
— Ну нет, Боб не настолько тупой, — сказал я.
— Очень даже настолько, — сказала она.
Мы провели еще час вдвоем в спальне Элейн, прежде чем мистер и миссис Хедли вернулись домой из кинотеатра в Эзра-Фоллс. Поскольку стояли рождественские праздники, мы решили, что супруги Хедли вместе с мамой и Ричардом, а также тетей Мюриэл и дядей Бобом, зайдут куда-нибудь выпить после фильма — и не ошиблись.
Нам с лихвой хватило времени, чтобы пролистать «Сову» за сороковой год и просмотреть все фотографии голубого, как майское небо, Фрэнни Дина — самого хорошенького парня в выпуске. Уильям Фрэнсис Дин был сногсшибательной красоткой на фотографиях Клуба драмы, и вот — наконец-то дойдя до выпускного бала — мы с Элейн обнаружили тот снимок, который искали с таким увлечением. Малыш Фрэнни обнимал мою маму, Мэри Маршалл, покачиваясь с ней в медленном танце. С нескрываемым неодобрением за ними наблюдала старшая сестрица Мюриэл. Ох уж эти девицы Уинтроп — «эти Уинтропши», как назвала мою маму и тетю Мюриэл мисс Фрост, по девичьей фамилии бабушки Виктории. (Если у кого в семействе Маршаллов и были яйца, они явно передавались по линии Уинтропов.)
Мне не пришлось долго искать случая поговорить с дядей Бобом. На следующий же день в академию приехал очередной потенциальный ученик со своими родителями; дядя Боб позвонил и спросил, нет ли у меня настроения устроить им экскурсию по академии.
По окончании экскурсии я нашел дядю Боба в кабинете одного; во время рождественских каникул секретарши тоже часто были в отпусках.
— Что такое, Билли? — спросил дядя Боб.
— Кажется, ты забыл, что вообще-то вернул «Сову» за сороковой год в библиотеку, — начал я.
— Вернул?.. — переспросил дядя Боб. Было видно, что он мучительно соображает, как будет объясняться с Мюриэл.
— Не сама же она объявилась в комнате с ежегодниками, — сказал я. — К тому же дедушка Гарри мне все рассказал о Фрэнни Дине и о том, какой он был красавчик. Но я пока не понимаю, как у них все началось с мамой — ну то есть когда и почему. Как так вообще получилось?
— Фрэнни был неплохой парень, — поспешно сказал дядя Боб. — Он был просто малость голубоват, если ты понимаешь, о чем я.
— Но почему мама вообще в него влюбилась? Как все началось?
— Он был совсем мальчишка, когда встретился с твоей матерью — она была на четыре года старше, а в таком возрасте это большая разница, — сказал дядя Боб. — Твоя мама увидела его в одной постановке — в роли девушки, конечно же. А потом он сделал комплимент ее наряду.
— Наряду, — повторил я.
— Очевидно, ему нравилась женская одежда — то есть нравилось ее примерять, — сказал дядя Боб.
— Вот оно что.
— Твоя бабушка застала их в спальне — однажды вечером, когда твоя мама вернулась из школы в Эзра-Фоллс. Фрэнни Дин с твоей мамой примеряли платья. Детская игра, но твоя тетя Мюриэл сказала мне, что Фрэнни и ее наряды примерял. И вот внезапно Мэри в него влюбилась, но к тому времени Фрэнни, должно быть, уже понимал, что его больше привлекают парни. Ему правда нравилась твоя мама, Билли, но больше всего ему нравилась ее одежда.
— Но как-то же она умудрилась забеременеть, — заметил я. — Разве можно залететь, если кто-то трахнул твою одежду!
— Сам подумай, они же то и дело одевались и раздевались, — сказал дядя Боб. — Наверное, они часто оставались в одном белье — ну и ты понимаешь.
— Как-то трудно представить, — сказал я.
— Твой дедушка был без ума от Фрэнни Дина — я думаю, Гарри надеялся, что из этого что-нибудь получится, — сказал дядя Боб. — Да и твоя мама всегда была немного… незрелой.
— Немного недоразвитой, ты это хочешь сказать? — перебил я.
— Пока Фрэнни был еще мальчишкой, твоя мама им вроде как командовала — понимаешь, вроде как верховодила.
— Но потом Фрэнни вырос, — сказал я.
— Ну а после тот парень, с которым Фрэнни познакомился в армии, а потом встретил его снова… — начал дядя Боб.
— Так это все-таки ты рассказал мне ту историю, да, дядя Боб? — перебил я. — Помнишь, про корабельный гальюн — про того солдата, который уронил «Госпожу Бовари» и проскакал по всем сиденьям. Потом они еще встретились в метро. Тот парень вошел в вагон на Кендалл-сквер и вышел на Централ-сквер, и он еще сказал папе: «Привет, я Бовари. Помнишь меня?» Это же ты мне рассказал, да?
— Нет, Билли, не я, — сказал дядя Боб. — Это твой папа сам тебе рассказал, только тот парень вовсе не сошел на Централ-Сквер, а остался в вагоне. Билли, твой отец и тот парень были парой. Может, они и сейчас вместе, кто их знает, — сказал он. — Я думал, дедушка тебе уже все рассказал, — добавил он подозрительно.
— Похоже, нужно будет его еще порасспросить, — сказал я.
Заведующий приемом тоскливо уставился в пол кабинета.
— Экскурсия прошла нормально? — спросил он рассеянно. — Как тебе этот мальчик, внушает надежду?
Но, конечно, и сам потенциальный абитуриент, и его родители уже выветрились у меня из памяти.
— Спасибо за все, дядя Боб, — сказал я; он мне правда нравился, и мне было его жаль. — По-моему, ты парень что надо! — крикнул я, выбегая из кабинета.
Я знал, где искать дедушку Гарри; был рабочий день, значит, дед не дома, не под каблуком у бабушки Виктории. У Гарри Маршалла не бывало рождественских каникул. Я знал, что дед где-то на лесопилке или на складе, и вскоре его разыскал.
Я сообщил ему, что нашел своего отца в ежегоднике Фейворит-Ривер; я сказал, что дядя Боб выложил все, что знал о голубом, как незабудка, Фрэнни Дине, изящном мальчике, который примерял одежду моей матери — и даже одежду тети Мюриэл!
Но что там насчет того, будто бы папа меня навестил — в тот раз, когда я болел скарлатиной? И как папа мог рассказать мне ту историю о солдате, которого встретил в гальюне во время зимнего атлантического шторма? Ту, где транспортные корабли вышли в открытое море на пути из Хэмптон-Роудс, Вирджиния, в Италию, а мой отец свел знакомство с гальюнным эквилибристом, читавшим «Госпожу Бовари».
— Кто, черт возьми, был этот парень? — спросил я дедушку Гарри.
— Тот самый «кое-кто», с кем целовался Фрэнни, когда их увидела твоя мама, — сказал дед. — У тебя была скарлатина, Билл. Твой папа узнал, что ты болен, и захотел тебя навестить. Зная Фрэнни, могу предположить, что он хотел заодно взглянуть на Ричарда Эббота, — сказал дедушка Гарри. — По-моему, Фрэнни просто хотел убедиться, что ты в надежных руках. Фрэнни не был плохим парнем, Билл, — он просто был… не вполне парнем!