Остальные матчи той субботы мне не запомнились, даже не помню, чья команда в итоге победила. После своего матча Киттредж снова впился глазами в мисс Фрост — и лишь изредка поглядывал на меня.
Я, разумеется, продолжал переводить взгляд с Киттреджа на мисс Фрост и обратно; я впервые видел обоих одновременно и, признаюсь, с волнением представлял себе тот миг, когда мисс Фрост наконец посмотрит на Киттреджа. Но она не взглянула на него — ни разу. Она смотрела на борцов и иногда, хоть и мимолетно, улыбалась мне — а Том Аткинс то и дело спрашивал:
— Билл, может, хочешь уйти? Если тебе неловко, давай просто уйдем — я тоже пойду с тобой.
— Все в порядке, Том, не хочу я уходить, — повторял я.
— Европа! Никогда не думал, что увижу Европу! — в какой-то момент воскликнул Аткинс. — Вот интересно, а куда именно в Европу мы поедем и на чем будем путешествовать. Наверное, поездом — а может, и автобусом. Хорошо бы знать, какая одежда нам понадобится…
— Мы поедем летом, нам понадобится летняя одежда, — сказал я.
— Это понятно, но прямо официальная или не очень — вот я о чем. И сколько денег на все это нужно? Я правда понятия не имею! — паниковал Аткинс.
— Спросим кого-нибудь, — сказал я. — Куча народу уже побывала в Европе.
— Только Киттреджа не спрашивай, — продолжал тревожиться Аткинс. — Такие заведения, к каким привык Киттредж, нам точно не по карману. И мы ведь не хотим, чтобы Киттредж узнал, что мы вместе едем в Европу, да?
— Том, прекрати болтать ерунду, — сказал я. Тем временем Делакорт показался из-под полотенца; похоже, он наконец отдышался — и снова держал в руке бумажный стаканчик. Киттредж что-то ему сказал, и Делакорт немедленно уставился на мисс Фрост.
— От Делакорта у меня… — начал Аткинс.
— Я в курсе, Том! — ответил я.
Я заметил менеджера сборной — неприметного, подобострастного парня в очках; раньше я не обращал на него внимания. Он вручил Киттреджу апельсин, разрезанный на четвертинки; Киттредж взял апельсин, не взглянув на менеджера и не сказав ему ни слова. (Менеджера звали Мерривезер, и с такой фамилией, сами понимаете, по имени его никто не звал.)
Мерривезер подал Делакорту новый бумажный стаканчик; Делакорт отдал ему старый, заплеванный, и Мерривезер выкинул его в ведро. Киттредж ел апельсин и на пару с Делакортом пялился на мисс Фрост. Я смотрел, как Мерривезер собирает разбросанные грязные полотенца, и пытался представить за этим занятием своего отца, Фрэнни Дина.
— Не могу не отметить, Билл, что для человека, который только что предложил мне вместе провести лето в Европе, ты выглядишь довольно равнодушным, — со слезами в голосе сказал Аткинс.
— Довольно равнодушным, — повторил я. Не напрасно ли я предложил Тому Аткинсу поехать со мной в Европу на все лето? Его жажда внимания уже начинала меня раздражать. Но тут соревнование закончилось; ученики стали спускаться с дорожки в зал по рифленым железным ступенькам. Родители и преподаватели — и другие взрослые, сидевшие на трибуне, — сгрудились вокруг мата, борцы принялись болтать с друзьями и родственниками.
— Билл, ты же не собираешься с ней говорить, правда? Я думал, тебе запрещено? — изнывал Аткинс.
Наверное, я просто хотел проверить, что будет, если я случайно наткнусь на мисс Фрост — и просто возьму и поздороваюсь с ней. (Мы с Элейн обычно топтались возле мата после матчей Киттреджа — боясь и надеясь «случайно наткнуться» на него.)
Мисс Фрост сложно было не заметить в толпе, с ее-то ростом и осанкой, но Том Аткинс у меня за спиной все шептал с упорством напавшей на след гончей:
— Вон она, Билл — вон там. Видишь?
— Вижу, Том.
— Что-то Киттреджа не видно, — нервно заметил Аткинс.
В чувстве момента, которым обладал Киттредж, сомневаться не приходилось; когда я добрался туда, где стояла мисс Фрост (она отнюдь не случайно оказалась в центре стартового круга на мате), Киттредж материализовался рядом со мной в ту же секунду, как я остановился перед ней. Мисс Фрост, наверное, поняла, что я не решаюсь с ней заговорить; Аткинс, до того тараторивший без умолку, тоже онемел от смущения и торжественности момента.
Улыбаясь мисс Фрост, Киттредж — вот уж кто за словом в карман никогда не лез — сказал мне:
— Нимфа, может быть, представишь меня своей подруге?
Мисс Фрост продолжала улыбаться мне; она не смотрела на Киттреджа, когда заговорила с ним.
— Я знаю вас по сцене, мастер Киттредж, — и по этой сцене тоже, — сказала мисс Фрост, указав длинным пальцем на мат. (На ногтях у нее был какой-то новый лак — кажется, этот цвет называется пурпурным, ближе скорее к фиолетовому, чем к красному.) — Но придется Тому Аткинсу нас представить. Нам с Уильямом, — сказала она, ни на секунду не отрывая от меня глаз, — запрещено говорить друг с другом или взаимодействовать как-либо иначе.
— Извините, я не… — начал Киттредж, но договорить не успел.
— Мисс Фрост, это Жак Киттредж! Жак, это мисс Фрост! — выпалил Аткинс. — Мисс Фрост… эээ… прекрасно разбирается в литературе! — сообщил Киттреджу Аткинс; затем бедный Том задумался, как ему представить Киттреджа. Мисс Фрост лишь протянула руку куда-то в сторону Киттреджа; смотрела она по-прежнему на меня, и Киттредж не был уверен, кому из нас она ее протягивает.
— Киттредж — наш лучший борец, — выдал наконец Аткинс, будто мисс Фрост понятия не имела, кто такой Киттредж. — Это будет его третий беспроигрышный сезон — ну то есть если он не проиграет, — смущенно уточнил Аткинс. — Он может поставить новый школьный рекорд — три сезона без поражений! Правильно? — неуверенно спросил он Киттреджа.
— Вообще-то, — сказал Киттредж, улыбаясь мисс Фрост, — сейчас я могу только повторить школьный рекорд. Какой-то парень поставил его в тридцатых, — сказал Киттредж. — Конечно, тогда турниры Новой Англии еще не проводились. Вряд ли борцы тогда участвовали в таком же количестве матчей, как мы сегодня, и кто знает, насколько высокий был уровень…
Мисс Фрост прервала его.
— Не такой уж низкий, — сказала она, обезоруживающе пожав плечами; она безошибочно скопировала движение Киттреджа, и я вдруг понял, как долго (и пристально) она за ним наблюдала.
— А кто был тот парень — ну, который поставил рекорд? — спросил Киттреджа Том Аткинс. По ответу Киттреджа было ясно, что он понятия не имеет, чей рекорд пытается повторить.
— Какой-то Ал Фрост, — пренебрежительно ответил Киттредж. Я ожидал от Аткинса худшего: что он разрыдается, примется безудержно блевать или безостановочно бормотать слово «влагалище». Но Аткинс лишь молчал и дергался.
— Как жизнь, Ал? — спросил мисс Фрост подошедший тренер Хойт; его изуродованная голова доходила ей до ключиц. Мисс Фрост нежно положила ладонь с пурпурными ногтями на загривок старого тренера и притянула его к своей маленькой, но очень заметной груди. (Делакорт потом объяснил мне, что такой захват у борцов называется «воротник».)
— Ты-то как, Херм? — ласково спросила мисс Фрост своего бывшего тренера.
— Помаленьку, Ал, — сказал Херм Хойт. Позабытое полотенце свисало из бокового кармана его мятого спортивного пиджака; галстук сбился набок, а верхняя пуговица рубашки была расстегнута. (С такой бычьей шеей ему никогда не удавалось застегнуть эту пуговицу.)
— Мы тут говорили про Ала Фроста, школьного чемпиона, — объяснил Киттредж тренеру, продолжая при этом улыбаться мисс Фрост. — Тренер Хойт говорит, что он был неплох — в устах Херма это, разумеется, означает, что он был или очень хорош, или довольно хорош, — пояснил Киттредж. Затем он спросил ее: — Вам, наверное, не доводилось видеть Фроста в деле?
Вряд ли Киттредж все понял по неожиданному замешательству тренера Хойта; я совершенно уверен, что Киттредж сам сообразил, кто такой Ал Фрост, в ту же секунду, как задал свой вопрос. Я заметил, как он покосился на руки мисс Фрост; и смотрел он вовсе не на лак на ее ногтях.
— Ал. Ал Фрост, — сказала мисс Фрост. В этот раз она недвусмысленно протянула руку Киттреджу; только теперь она посмотрела на него. Мне был знаком этот взгляд; так же пронизывающе она когда-то смотрела и на меня — когда мне было пятнадцать и я во второй раз пришел за «Большими надеждами». Мы с Томом Аткинсом оба заметили, какой маленькой выглядит рука Киттреджа в ладони мисс Фрост.
— Правда, я была в другой весовой категории — как и сейчас, — сказала мисс Фрост Киттреджу.
— Большой Ал у меня весил сто семьдесят семь фунтов, — сказал Киттреджу Херм Хойт. — Чуть-чуть не хватало, чтобы бороться в тяжелом весе, Ал, но пару раз я выставлял тебя в этой категории — тебе все время хотелось бороться с большими парнями.
— Я была довольно неплоха — и не более, — сказала Киттреджу мисс Фрост. — По крайней мере, в Пенсильвании меня не считали за очень уж хорошего борца.
Мы с Аткинсом видели, что Киттредж онемел. Рукопожатие завершилось, но то ли Киттредж не мог выпустить руку мисс Фрост, то ли это она его не отпускала.
Со своих борцовских времен мисс Фрост потеряла много мышечной массы; однако учитывая, что она принимала гормоны, бедра у нее наверняка были шире, чем в то время, когда она весила 177 фунтов. В свои сорок с лишним лет мисс Фрост весила, на мой взгляд, фунтов 185–190, но ростом она была шесть футов два дюйма — шесть футов и четыре дюйма на каблуках, как она мне говорила, — и вес ее был хорошо распределен. Она не выглядела на 190 фунтов[9].
Жак Киттредж весил 147 фунтов. По моим прикидкам, «естественный» вес Киттреджа, не в сезон, был порядка 160 фунтов. Он был ростом пять футов одиннадцать дюймов (с хвостиком); как-то раз Киттредж сказал Элейн, что чуть-чуть недотянул до шести футов[10].
Должно быть, тренер Хойт заметил, как опешил Киттредж — что было для него совсем нехарактерно, — не говоря уж о затянувшемся рукопожатии. Аткинс же, глядя на Киттреджа и мисс Фрост, взволнованно запыхтел.