Херм Хойт поспешил прервать неожиданную паузу и выдал импровизированный обзор истории борьбы, в котором странным образом сочетались ностальгия и нервозность.
— Мне тут вспомнилось, Ал, что в твое время боролись в одних лосинах — на мат выходили с голой грудью, помнишь? — спросил старый тренер своего бывшего борца.
— Разумеется, помню, Херм, — ответила мисс Фрост. Она отпустила ладонь Киттреджа и поправила кардиган, открывавший облегающую блузку — слова «с голой грудью» привлекли внимание Киттреджа к ее маленькой груди.
Том Аткинс дышал с присвистом; я и не подозревал, что Аткинс вдобавок к речевым проблемам страдает астмой. А может, бедный Том просто вдыхал слишком часто, стараясь не разрыдаться.
— Трико вдобавок к лосинам ввели в пятьдесят восьмом — если помнишь, Жак, — сказал Херм Хойт, но дар речи еще не вернулся к Киттреджу; ему удалось лишь неуверенно кивнуть.
— Трико с лосинами — это избыточно, — сказала мисс Фрост; она неодобрительно изучала свои ногти, будто лак за нее выбирал кто-то другой. — Должно быть только трико без лосин, или же только лосины, но голая грудь, — сказала мисс Фрост. — Лично я, — прибавила она, как будто невзначай, в сторону безмолвствующего Киттреджа, — предпочитаю голую грудь.
— Когда-нибудь оставят только трико без лосин, вот увидишь, — сказал старый тренер. — И никакой тебе голой груди.
— А жаль, — сказала мисс Фрост с театральным вздохом.
Аткинс издал сдавленный звук; он приметил насупленного доктора Харлоу за какие-то полсекунды до того, как я сам увидел лысого совоеба. Навряд ли доктор Харлоу был любителем борьбы — по крайней мере, мы с Элейн не замечали его на матчах Киттреджа. (Но с чего бы нам тогда было обращать внимание на доктора Харлоу?)
— Билл, всякие контакты между вами двоими строго воспрещаются, — сказал доктор Харлоу; на мисс Фрост он не смотрел. «Вами двоими», и только — доктор Харлоу не мог заставить себя назвать ее по имени.
— Мы с мисс Фрост ни сказали друг другу ни слова, — сказал я лысому совоебу.
— Никаких контактов, Билл! — прошипел доктор Харлоу; он все еще не смотрел на мисс Фрост.
— Каких еще контактов? — резко сказала мисс Фрост; ее крупная ладонь легла доктору на плечо, и тот отшатнулся. — Единственный контакт у меня тут с юным Киттреджем, — сказала она доктору Харлоу; потом она положила обе ладони на плечи Киттреджу. — Посмотри на меня, — скомандовала она ему; подняв на нее глаза, Киттредж на мгновение превратился в робкого маленького мальчика. (Если бы рядом оказалась Элейн, она наконец узрела бы ту невинность, которую безуспешно пыталась разглядеть в старых фотографиях Киттреджа.) — Желаю удачи и надеюсь, что ты повторишь этот рекорд, — сказала ему мисс Фрост.
— Спасибо, — удалось пробормотать Киттреджу.
— Увидимся, Херм, — сказала мисс Фрост старому тренеру.
— Береги себя, Ал, — сказал Херм Хойт.
— Пока, Нимфа, — сказал мне Киттредж, не взглянув ни на меня, ни на мисс Фрост. Он поспешно спрыгнул с мата и подошел к одному из борцов своей команды.
— Мы тут говорили о борьбе, док, — сказал Херм Хойт доктору Харлоу.
— Что еще за рекорд? — спросил доктор Харлоу.
— Мой рекорд, — ответила мисс Фрост. Она уже собралась уходить, и тут Аткинса прорвало; бедный Том ничего не мог удержать в себе, а теперь, когда Киттредж ушел, мог выложить все без опаски.
— Мисс Фрост! — выпалил Аткинс. — Мы с Биллом вместе едем в Европу этим летом!
Мисс Фрост тепло мне улыбнулась, прежде чем перевести взгляд на Тома Аткинса.
— По-моему, это просто чудесная идея, Том, — сказала она. — Наверняка вы отлично проведете время.
Уже уходя, мисс Фрост внезапно остановилась и оглянулась на нас; было видно, что, обращаясь к нам с Томом, мисс Фрост смотрит прямо на доктора Харлоу.
— Надеюсь, вы двое проделаете все до конца, — сказала она.
Затем они ушли — и мисс Фрост, и доктор Харлоу. (Последний, уходя, даже не взглянул на меня.) Остались только Херм Хойт и мы с Томом.
— Ну, ребяты, мне пора, — сказал старый тренер. — У нас там собрание команды…
— Тренер Хойт, — остановил его я. — Интересно, кто бы победил — если бы Киттредж вышел против мисс Фрост. То есть если бы они были одного возраста и в одной весовой категории. Ну вы понимаете — при прочих равных.
Херм Хойт огляделся; вероятно, хотел удостовериться, что никто из борцов его не услышит. В раздевалке остался только Делакорт, но он стоял у самого выхода, словно кого-то ждал. Делакорт был слишком далеко, чтобы нас услышать.
— Слушайте, ребяты, — прорычал старый тренер. — Я вам ничего не говорил, но Большой Ал просто уничтожил бы Киттреджа. В любом возрасте, в любой весовой категории — Ал бы отбивную из него сделал.
Не буду притворяться, будто эта информация не доставила мне удовольствия, но я бы предпочел услышать ее один; мне не хотелось делиться ей с Томом Аткинсом
— Билл, ты можешь себе представить… — начал Аткинс, когда тренер направился в раздевалку.
Я его перебил:
— Конечно, я могу себе представить, Том.
Мы были уже у выхода из старого спортзала, и тут нас перехватил Делакорт. Оказалось, что поджидал он меня.
— Я ее видел, она настоящая красавица! — сказал Делакорт. — Она заговорила со мной, когда уходила, — она сказала, что у меня чудесно получился шут Лира.
Тут Делакорт прервался, чтобы прополоскать рот и сплюнуть; он держал в руках два бумажных стаканчика и больше не выглядел медленно умирающим.
— Еще она сказала, что мне надо перейти в следующую весовую категорию, но выразилась как-то странно. «Может, ты будешь чаще проигрывать, если наберешь вес, но страдать будешь меньше». Она правда была Алом Фростом, — доверительно сказал мне Делакорт. — Она правда боролась!
— Мы в курсе, Делакорт, — раздраженно сказал Том Аткинс.
— Я не с тобой говорю, Аткинс, — ответил Делакорт, прополоскав и сплюнув. — Потом влез доктор Харлоу, — продолжил он. — Он что-то сказал твоей подруге, какую-то хрень, типа ей недопустимо здесь даже находиться! А она продолжила со мной говорить, будто этого лысого совоеба не существует. Она сказала: «Кстати, что там Кент говорит Лиру — в первой сцене первого акта, когда Лир так несправедливо обошелся с Корделией? Как же там было? Я же только что смотрела! Ты ведь только что там играл!» Но я не помнил, что там за строчка — я же был шутом, а не Кентом, — а доктор Харлоу просто молчал. Потом она вспомнила: «А, точно — Кент говорит: „Убей врача“!» А лысый совоеб говорит: «Очень смешно — полагаю, вы думаете, что это очень смешно». А она поворачивается к нему, смотрит Харлоу прямо в глаза и говорит: «Смешно? Я думаю, это вы смешной человечишка — вот что я думаю, доктор Харлоу». И лысый совоеб дал деру. Доктор Харлоу попросту слинял! Обалденная у тебя подруга! — сказал мне Делакорт.
Тут его толкнули. В тщетной попытке восстановить равновесие Делакорт уронил оба стаканчика, а затем и сам шлепнулся в образовавшуюся лужу. Над ним стоял Киттредж. Он был в полотенце, обмотанном вокруг талии, и с влажными после душа волосами.
— Делакорт, после душа собрание команды, а ты еще даже не мылся. Я бы уже успел два раза перепихнуться, пока тебя ждал, — сказал Киттредж.
Делакорт поднялся на ноги и потрусил по бетонному переходу в новый зал, где находились душевые.
Том Аткинс замер, стараясь не привлекать внимания; он боялся, что следующим Киттредж толкнет его.
— Как ты мог не догадаться, что она мужик, Нимфа? — неожиданно спросил Киттредж. — Ты что, проглядел ее кадык или не заметил, какая она здоровенная?! За исключением сисек. Господи! Да как ты мог не понимать, что это мужик?!
— Может, я и понимал, — сказал я. (Слова вылетели сами собой, как порой случается с правдой.)
— Господи, Нимфа, — сказал Киттредж. Я увидел, что он дрожит; из неотапливаемого перехода тянуло холодом, а Киттредж был в одном полотенце. Непривычно было видеть Киттреджа уязвимым, но вот он стоял перед нами полуголый и дрожал от холода. Том Аткинс не был храбрецом, но даже Аткинс, видимо, почуял его уязвимость — и даже Аткинс смог на какую-то секунду набраться храбрости.
— Как ты мог не догадаться, что она борец?! — спросил Аткинс. Киттредж шагнул к нему, и Аткинс, снова испугавшись, отшатнулся и едва не упал. — Ты видел, какие у нее плечи, шея, руки?! — крикнул он Киттреджу.
— Мне пора, — сказал Киттредж. Он обращался ко мне — Аткинсу он отвечать не стал. Даже Том Аткинс видел, что самоуверенность Киттреджа пошатнулась.
Мы с Аткинсом смотрели, как Киттредж бежит по переходу; одной рукой он придерживал полотенце на поясе. Полотенце было маленькое — он обмотал его вокруг бедер, как короткую юбочку. Из-за полотенца Киттредж семенил, как девчонка.
— Билл, ты же не думаешь, что Киттредж может проиграть в этом сезоне, правда? — спросил Аткинс.
Как и Киттредж, я не ответил Аткинсу. Разве мог Киттредж проиграть матч в Новой Англии? Я очень хотел бы спросить об этом мисс Фрост — и далеко не только об этом.
Однажды наступает момент, когда ты устаешь от того, что с тобой обращаются как с ребенком, и тебе ужасно хочется поскорее вырасти; этот момент приходит неожиданно и быстро заканчивается — но он таит в себе опасность. В своем будущем романе (в одном из первых) я напишу: «Стремление к цели крадет детство. В тот момент, когда приходит желание стать взрослым — в любом смысле, — какая-то часть детства умирает». (Вероятно, я думал о своем желании стать писателем и заняться сексом с мисс Фрост, не обязательно именно в таком порядке.)
В более позднем романе я подошел к этой мысли немного иначе — пожалуй, несколько осторожнее. «Постепенно, шаг за шагом, мы лишаемся детства — не разом, а в результате череды более или менее заметных маленьких ограблений, которые складываются в одну большую потерю». Думаю, вместо «ограблений» я мог бы написать «предательств»; в случае с моей семьей я мог бы использовать слово «обманов» — вспоминая их лживые слова и лживое молчание. Но я не буду ничего переписывать; сойдет и так.