— Нет уж, мама… — начал я, но меня перебил дедушка Гарри. Парик миссис Уайнмиллер съехал набок, а огромные фальшивые груди сбились в кучу, но теперь ей не нужно было мороженого. Она больше не была ничьим крестом — не в этой сцене, — и в суфлере дедушка Гарри не нуждался.
— Хватит, Мэри, — велел дедушка Гарри моей матери. — Забудь уже о Фрэнни. Хоть раз в жизни перестань себя жалеть. На тебе наконец-то женился хороший человек, господи ты боже мой! Ну чего ты так злишься?
— Я разговариваю со своим сыном, папуля… — начала мама, но как-то неуверенно.
— Ну так и обращайся с ним как со своим сыном, — сказал дед. — Уважай Билла таким, какой он есть, Мэри. Что ты сделаешь, гены ему поменяешь?
— Это… существо… — снова повторила мама, подразумевая мисс Фрост, но тут со сцены спустилась Мюриэл. В зале гремели аплодисменты; массивная грудь Мюриэл вздымалась. Кто знает, что так подействовало на нее — изумление или неотвратимость?
— Это существо здесь — в зале! — крикнула ей моя мать.
— Я в курсе, Мэри. Думаешь, я его не видела? — ответила Мюриэл.
— Ее, — поправил я тетю.
— Ее! — фыркнула она.
— Не смей называть ее существом, — сказал я маме.
— Мэри, она изо всех сил старалась присматривать за Биллом, — сказал дедушка (миссис Уайнмиллер). — Она правда его оберегала.
— Дамы, дамы! — повторял Нильс Боркман, подталкивая тетю Мюриэл и дедушку Гарри к выходу на финальный поклон. Нильс был тираном, но он позволил мне пропустить поклон, и я это оценил; Нильс понял, что мне предстоит сыграть более важную роль здесь, за кулисами.
— Пожалуйста, Билли, не говори с этой… женщиной, — умоляла мама. Ричард присоединился к нам, готовый выйти на поклон, и мама бросилась к нему в объятия. — Ты видел, кто здесь? Она явилась сюда! Билли хочет с ней поговорить! Я этого не вынесу!
— Дай Биллу с ней поговорить, Золотко, — сказал Ричард.
Аплодисменты всё нарастали. Ричард выбежал на сцену, и буквально через несколько мгновений за кулисами возникла мисс Фрост.
— Киттредж проиграл, — сообщил я. И только-то — а ведь я месяцами думал, что сказать ей при встрече.
— Дважды, — кивнула мисс Фрост. — Херм мне рассказал.
— Я думала, ты в Нью-Хэмпшире, — сказала моя мама. — Нечего тебе тут делать.
— Действительно нечего, Мэри, не надо было тут и рождаться, — ответила мисс Фрост.
Ричард и остальные актеры вернулись со сцены.
— Пойдем, Золотко — надо оставить их наедине, — сказал Ричард Эббот моей матери. Но нам с мисс Фрост не суждено было больше остаться «наедине» — это было понятно всем.
Ко всеобщему удивлению, мисс Фрост обратилась к Мюриэл.
— Браво, отлично сыграно, — сказала мисс Фрост моей высокомерной тете. — А Боб здесь? Мне надо бы перемолвиться словечком с Ракеткой.
— Я тут, Ал, — смущенно отозвался дядя Боб.
— У тебя есть ключи отовсюду, Боб, — сказала мисс Фрост. — Я хочу кое-что показать Уильяму, прежде чем уеду из Ферст-Систер, — сказала она; в ее голосе не было наигранности. — Кое-что в зале для борьбы. Я могла бы попросить Херма, но не хочу его впутывать.
— В зале для борьбы! — воскликнула Мюриэл.
— Вы с Билли пойдете в зал для борьбы, — медленно проговорил дядя Боб, как будто силился себе это представить.
— Можешь пойти с нами, Боб, — сказала мисс Фрост, но смотрела она при этом на мою маму. — Вы с Мюриэл тоже можете пойти, Мэри, — если считаете, что одного надзирателя нам с Уильямом недостаточно.
Я думал, вся моя чертова семейка помрет на месте — от одного слова «надзиратель», — но тут снова вмешался дедушка Гарри:
— Просто дай ключи мне, Боб, — я буду надзирателем.
— Ты?! — возопила бабушка Виктория. (Никто не заметил, как она появилась за кулисами.) — Да ты только посмотри на себя, Гарольд! Ты же клоун-извращенец! Какой из тебя надзиратель?!
— Ну как… — начал дедушка Гарри, но продолжить не смог. Он почесывал под фальшивой грудью и одновременно обмахивал лысину париком. За кулисами было жарко.
Вот так все и вышло в тот последний раз, когда я увиделся с мисс Фрост. Боб отправился в свой кабинет за ключами от зала; ему придется пойти с нами, объяснил мой дядя, потому что только он и Херм Хойт знают, где включается свет в новом зале. (Нужно было пройти через новый зал и перейти в старый по бетонному коридору; иначе попасть в него было невозможно.)
— В мое время нового спортзала еще не было, Уильям, — сообщила мисс Фрост, пока мы брели по темному кампусу Фейворит-Ривер вместе с дядей Бобом и дедушкой Гарри — увы, уже не с миссис Уайнмиллер: Гарри снова облачился в рабочую одежду лесоруба. Нильс Боркман тоже решил к нам присоединиться.
— Мне любопытно, за что там борьба! — нетерпеливо сказал норвежец.
— Что там за борьба, — поправил дедушка Гарри.
— Ты выходишь в большой мир, Уильям, — спокойно сказала мисс Фрост. — А вокруг множество недоумков-гомоненавистников.
— Гомоумков-недоненавистников?! — переспросил Нильс.
— Недоумков-гомоненавистников, — поправил старого друга дедушка Гарри.
— Я никого еще не пускал в спортзал ночью, — сказал дядя Боб ни к селу ни к городу.
Кто-то догнал нас в темноте. Это оказался Ричард Эббот.
— Все больше народу интересуется, за что там борьба, Билл, — сказал дедушка Гарри.
— Я не планировала проводить краткий курс борьбы, Уильям, — пожалуйста, постарайся быть внимательным. У нас мало времени, — прибавила мисс Фрост — как раз в этот момент дядя Боб отыскал выключатель, и я увидел, что она мне улыбается. Вот вся наша история — у нас всегда было мало времени.
Несмотря на присутствие зрителей в лице дяди Боба, дедушки Гарри, Ричарда Эббота и Нильса Боркмана, никакого особенного зрелища не получилось. Не все лампы в старом зале работали, к тому же после окончания сезона шестьдесят первого года никто не озаботился почистить маты от пыли и песка, а на полу возле скамеек валялось несколько грязных полотенец. Боб, Гарри, Ричард и Нильс устроились на скамье домашней команды; мисс Фрост велела им сесть там, и мужчины повиновались. (Каждый из них по-своему и по собственным причинам восхищался мисс Фрост.)
— Сними ботинки, Уильям, — велела мисс Фрост; сама она уже разулась. Ногти у нее на ногах были покрыты бирюзовым лаком — а может, этот зеленовато-синий цвет называется аквамариновым.
В эту теплую июньскую ночь мисс Фрост была в белом топике и брюках-капри; брюки, такого же сине-зеленого цвета, как лак на ее ногтях, были немного тесноваты для борьбы. На мне были мешковатые бермуды и футболка.
— Привет, — неожиданно послышался голос Элейн. Я не заметил ее в театре. Она последовала за нами в спортзал — держась немного позади, — и теперь смотрела на нас сверху, сидя на краю беговой дорожки.
— Опять эта борьба, — только и сказал я Элейн, но мне было радостно, что моя дорогая подруга тоже здесь.
— Когда-нибудь к тебе начнут цепляться, Уильям, — сказала мисс Фрост. Она взяла мою шею в захват, который Делакорт назвал «воротником». — Рано или поздно к тебе кто-нибудь полезет.
— Наверное, — сказал я.
— Чем крупнее и агрессивнее твой соперник, тем сильнее тебе нужно к нему прижаться — тем ближе надо стоять, — сказала мисс Фрост. Я ощущал ее запах; я чувствовал ее дыхание у себя на лице. — Нужно, чтобы он на тебя оперся — прижался щекой к щеке, вот так. Тогда ты вдавливаешь ему в горло его же руку. Вот так, — сказала она; моя собственная рука перекрыла мне дыхание. — Нужно, чтобы он тебя оттолкнул — нужно заставить его поднять эту руку, — сказала мисс Фрост.
Когда я попытался ее оттолкнуть — когда я приподнял руку, чтобы она не давила мне на горло, — мисс Фрост проскользнула у меня под мышкой. В следующую секунду она оказалась сбоку и позади меня. Ее рука легла сзади мне на шею, наклоняя мою голову вниз; всем своим весом она обрушила меня на теплый мягкий мат. В шее у меня что-то хрустнуло; падение сильно отдалось в плече и где-то в области ключицы.
— А представь, что это тротуар или просто старый добрый деревянный пол, — сказала она. — Было бы не очень-то приятно, правда?
— Да, — согласился я. В глазах у меня кружились звездочки — впервые в жизни.
— Теперь еще раз, — сказала мисс Фрост. — Давай я несколько раз тебе покажу, Уильям, а потом попробуешь сам.
— Ладно, — сказал я. И мы повторили еще несколько раз.
— Это называется нырок со сбросом, — объяснила мисс Фрост. — Его можно выполнить с кем угодно — нужно только, чтобы он тебя оттолкнул. С любым человеком, который ведет себя агрессивно.
— Понял, — сказал я.
— Нет, Уильям, — ты только начинаешь понимать, — сказала мисс Фрост.
Мы провели в зале больше часа, отрабатывая нырок со сбросом.
— Легче проделать это, если противник выше тебя, — объясняла мисс Фрост. — Чем он выше и чем сильнее напирает, тем крепче ударится головой об мат — или о дорожку, об пол, об землю. Понимаешь?
— Начинаю понимать, — сказал я.
Я запомнил, как соприкасались наши тела, пока мы тренировали нырок со сбросом; когда начинаешь проводить прием правильно, постепенно входишь в ритм — как и много в чем еще. Мы изрядно вспотели, и мисс Фрост сказала:
— Сделаешь правильно еще десять раз подряд — и можешь идти домой, Уильям.
— Я не хочу домой — я хочу еще, — прошептал я.
— Ни на что бы не променяла знакомство с тобой, Уильям! — прошептала она в ответ.
— Я вас люблю! — сказал я.
— Не сейчас, Уильям, — ответила мисс Фрост. — Если не можешь прижать ему руку к горлу, прижми ко рту, — сказала она.
— Ко рту, — повторил я.
— Не поубивайте там друг друга! — крикнул нам дедушка Гарри.
— Что тут происходит? — услышал я голос тренера Хойта. Херм заметил горящий свет; зал для борьбы был его святилищем.
— Ал показывает Билли нырок со сбросом, Херм, — сказал старому тренеру дядя Боб.
— Я сам показал его Алу, — сказал Херм. — Думаю, Ал знает, как он делается.
Тренер Хойт уселся на скамью домашней команды — как можно ближе к судейскому столу.