— Какие чудачества? — спросил я.
Но как раз в этот момент дедушка Гарри неожиданно заговорил:
— Ох уж эти девчонки, вечно они опаздывают. Уж не знаю, где их носит. Давайте, ешьте, не стесняйтесь. Еды полно. Девчонкам найдется что поесть, когда они наконец явятся.
Гости притихли.
— Я уже сказал ему, что его девочки не придут на вечеринку, Билл. Понимаешь, он знает, что они мертвы, — но он просто сплющенная забывчивость, — сказал мне Нильс.
— Воплощенная забывчивость, — сказал я старому норвежцу; Нильс был на два года старше дедушки Гарри, но, похоже, по части памяти — и не только — на него было больше надежды.
Я спросил Марту Хедли, не заговорил ли еще Ричард. Нет, сообщила Марта, молчит с тех пор, как узнал о катастрофе. При встрече мы с Ричардом крепко обнялись, но так и не сказали друг другу ни слова.
Мистер Хедли — как обычно — ушел глубоко в свои мысли. Я не мог припомнить, когда в последний раз он говорил о чем-нибудь другом, кроме войны во Вьетнаме. Мистер Хедли прилежно вел список всех новобранцев из Фейворит-Ривер, погибших во Вьетнаме. Я уже заметил, что он поджидает меня в конце шведского стола.
— Приготовься, — шепотом предупредила Элейн. — Грядет очередной некролог.
Никакого вступления не последовало — мистер Хедли в них не нуждался. Он был учителем истории; он просто констатировал факты.
— Помнишь Мерривезера? — спросил меня мистер Хедли.
«Как?! Мерривезер?!» — подумал я. Да, я его помнил; когда я оканчивал академию, он еще не перешел в выпускной класс. Он был менеджером борцовской команды — раздавал борцам апельсины, подбирал с пола окровавленные полотенца.
— Мерривезер?! Во Вьетнаме?! Да быть не может! — вырвалось у меня.
— Да, Билли, боюсь что так, — мрачно сказал мистер Хедли. — И Тробридж — ты был знаком с Тробриджем?
— Как?! Тробридж?! — воскликнул я; в это невозможно было поверить! Последний раз я видел Тробриджа в пижаме и с зубной щеткой! Новость о том, что Тробридж погиб во Вьетнаме, ужасно меня расстроила.
— Да, Билли, боюсь, что так — и Тробридж тоже, — важно произнес мистер Хедли. — Да, увы, и юный Тробридж тоже.
Тут я заметил, что дедушка Гарри исчез — хоть и не в том смысле, в котором употребил это слово дядя Боб.
— Будем надеяться, Билл, что он не переодеваться пошел, — прошептал мне на ухо Нильс Боркман.
Только теперь я заметил мистера Поджо, бакалейщика — того самого, которому так нравились женские роли дедушки Гарри. Оказалось, что мистер и миссис Поджо тоже пришли отдать дань уважения. Миссис Поджо, вспомнил я, вовсе не была в восторге от вида дедушки Гарри в женских ролях. Это открытие заставило меня оглядеться в поисках исполненных негодования Риптонов — лесопильщика Ральфа Риптона и его ничуть не менее суровой жены. Но если Риптоны и приходили, то уже ушли, не дожидаясь конца «вечеринки», — как уходили и с представлений «Актеров Ферст-Систер».
Я отправился проведать дядю Боба; у его ног скопилось еще несколько пустых бутылок, но теперь ему уже не удавалось их нащупать.
Я решил ему помочь и пинками загнал бутылки под диван.
— Ты ведь не собираешься садиться за руль, правда, дядя Боб? — спросил я.
— Именно поэтому я уже сунул ключи от машины тебе в карман пиджака, — сказал дядя.
Но, обшарив карманы, я нашел только мячик для сквоша.
— Дядя Боб, это не ключи от машины, — сказал я, показывая ему мячик.
— Ну, кому-то в карман я их точно засунул, — сказал Ракетка.
— А от твоего выпуска есть новости? — неожиданно спросил я; он достаточно пьян, подумал я, вдруг получится застать его врасплох? — Что новенького слышно от выпуска тридцать пятого года? — спросил я дядю как бы невзначай.
— От Большого Ала никаких вестей, Билли, — поверь мне, я бы тебе сказал, — ответил он.
Меж тем дедушка Гарри уже разгуливал по дому в женском облике; но, по крайней мере, он признавал, что его дочери мертвы, а не опаздывают на вечеринку, как он заявлял раньше. Нильс Боркман следовал за старым другом по пятам, как будто оба они скользили по заснеженному лесу на лыжах и с ружьями за спиной. Боб уронил еще одну пустую бутылку, и я пинком отправил ее под дедушкин диван. Никто не обращал на эти бутылки внимания, по крайней мере с тех пор, как вернулся дедушка Гарри — на этот раз не в роли дедушки Гарри.
— Соболезную твоей утрате, Гарри, — твоей и моей, — сказал дядя Боб дедушке, который теперь был одет в поблекшее пурпурное платье, одно из бабушкиных любимых, насколько я помнил. Серо-голубой парик, по крайней мере, «соответствовал его возрасту», как позднее заметил Ричард Эббот — то есть когда снова заговорил, а это случилось еще нескоро. Нильс Боркман сказал мне, что фальшивая грудь, скорее всего, была позаимствована из костюмерной «Актеров Ферст-Систер», а может быть, дедушка Гарри стащил ее из гримерки Клуба драмы.
Сморщенная и изуродованная артритом рука, подавшая дяде Бобу новую бутылку, явно не принадлежала рыжей официантке. Это оказался Херм Хойт — он был всего на год старше дедушки Гарри, но выглядел куда более потрепанным.
Херму было шестьдесят восемь в 1961 году, когда он тренировал Киттреджа; уже тогда ему было пора на пенсию. Теперь ему было восемьдесят пять, и он пятнадцать лет как отошел от дел.
— Спасибо, Херм, — тихо сказал Ракетка, поднося бутылку к губам. — Билли тут спрашивал про нашего старого друга Ала.
— Как там твой нырок со сбросом, Билли? — спросил тренер Хойт.
— Я так понимаю, вы ничего от нее не слышали, Херм, — ответил я.
— Надеюсь, ты его отрабатывал, — сказал старый тренер.
Я принялся рассказывать Херму Хойту длинную и запутанную историю об одном бегуне, которого встретил в Центральном парке. Он примерно мой ровесник, сказал я тренеру, и по виду его ушей — и по заметному напряжению мышц шеи и плеч во время бега — я догадался, что он занимается борьбой. Когда я заговорил с ним об этом, он решил, что я тоже борец.
«Нет-нет, мне более-менее удается разве что нырок со сбросом, — сказал я. — Я не борец».
Но Артур — так звали борца — меня неправильно понял. Он решил, что я когда-то боролся и теперь просто скромничаю, преуменьшая свои успехи.
При каждой встрече Артур заводил шарманку (ох уж эти борцы) о том, что мне непременно надо продолжать тренировки. «Тебе надо поднабрать еще приемов в дополнение к твоему нырку — еще не поздно!» — сказал он. Артур тренировался в клубе в районе Централ-Парк-Саут — по его словам, там было много парней «нашего возраста», которые все еще занимались борьбой. Артур был уверен, что я найду подходящего партнера в своем весе.
Энергия Артура, не собиравшегося позволить мне «бросить» борьбу просто потому, что мне уже за тридцать и я не соревнуюсь в команде, была неукротима.
«Но я никогда не состоял в борцовской команде!» — попытался объяснить я.
«Слушай, я знаю многих наших ровесников, которые никогда не участвовали в соревнованиях, — сказал Артур. — И все же они продолжают бороться!»
В конце концов, рассказывал я Херму Хойту, уговоры Артура и рассказы об этом его чертовом клубе настолько меня утомили, что я открыл ему правду.
— Что именно ты сказал этому парню, Билли? — спросил тренер Хойт.
— Что я гей — или, если быть точным, бисексуал.
— Господи… — сказал Херм.
Еще я сказал, что один бывший борец, мой любовник, меня кое-чему научил — строго для самозащиты. Что бывший тренер этого бывшего борца тоже кое-что мне подсказал. «Только нырок со сбросом, и все?» — спросил Артур. «И все. Только нырок», — признался я.
— Господи, Билли, — повторил старый тренер Хойт, качая головой.
— Такие дела, — сказал я Херму. — В общем, я не отрабатывал нырок.
— Я знаю только один борцовский клуб в районе Централ-Парк-Саут, — сказал Херм Хойт. — Довольно неплохой.
— Когда Артур разобрался, что за история связана с этим нырком, он, похоже, потерял интерес к этой затее, — сказал я тренеру Хойту.
— Может, это была и не лучшая идея, — сказал Херм. — Я не знаю, что там за ребята занимаются в этом клубе, — теперь уже не знаю.
— Наверное, не каждый день к ним приходят геи упражняться в самозащите — как вы думаете, Херм? — спросил я.
— Билли, а этот Артур читал твои книжки? — спросил Херм Хойт.
— А вы что, читали? — удивился я
— Господи, ну конечно. Только не спрашивай меня, о чем они! — сказал старый тренер.
— А мисс Фрост? — неожиданно спросил я. — Она читала мои книги?
— Настойчивый, а? — сказал тренеру дядя Боб.
— Она в курсе, что ты писатель, Билли. Все твои знакомые в курсе, — сказал тренер.
— Меня тоже не спрашивай, о чем ты пишешь, Билли, — сказал дядя Боб. Он уронил пустую бутылку, и я загнал ее под диван. Женщина с рыжими волосами принесла Ракетке новую бутылку. Я вдруг сообразил, где видел ее раньше; все официантки на «вечеринке» работали в столовой академии Фейворит-Ривер. Когда я учился в школе, ей было за сорок. Она явилась из прошлого, которое навсегда останется со мной.
— Так вот, Билли, об этом спортивном клубе — конечно, он не чисто борцовский, но борьба там была вполне на уровне. Пожалуй, там ты мог бы попрактиковать свой нырок, — сказал Херм Хойт. — Может, стоит спросить этого, как его, Артура — после стольких лет практика тебе точно не повредит.
— А вдруг эти борцы из меня котлету сделают, Херм? — спросил я. — Разве это вроде как не лишит смысла то, ради чего вы с мисс Фрост вообще меня учили?
— Боб заснул и обоссался, — внезапно заметил старый тренер.
— Дядя Боб… — начал я, но Херм Хойт схватил Ракетку за плечи и встряхнул.
— Боб, прекрати ссать! — заорал тренер.
Боб распахнул глаза; во всем отделе по делам выпускников не бывало еще сотрудника более обалдевшего.
— España, — пробормотал Боб, глядя на меня.
— Господи, Боб, тише ты, — сказал Херм Хойт.
— España, — повторил я.
— Он там — и он сказал, что никогда не вернется, — сообщил дядя Боб.
— Кто? Кто там? — спросил я своего пьяного дядю.