Я был рад, что Ларри поехал с нами. Его присутствие мешало Элейн сочинять небылицы о моих текущих пассиях обоего пола. Так что в этот раз никто не был обвинен в том, что якобы насрал в постель.
Ричард пригласил на праздничный ужин троих студентов из академии Фейворит-Ривер; им было слишком далеко ехать домой на такие короткие каникулы — и поэтому к нашей компании присоединились две корейские девочки и неприкаянного вида японец. Все остальные были знакомы друг с другом — не считая Ларри, который никогда прежде не бывал в Вермонте.
Дом дедушки Гарри стоял практически в центре города — и в двух шагах от кампуса академии, — но Ларри все равно охарактеризовал Ферст-Систер как «глухомань». Бог знает, что подумал Ларри об окружающих город лесах и полях; начался сезон охоты на оленей, и повсюду слышались выстрелы. («Варварская глухомань» — так окрестил Ларри весь штат Вермонт в целом.)
Миссис Хедли и Ричард с помощью Джерри и Хелены взяли на себя готовку; жизнерадостная болтушка Хелена была новой подружкой Джерри; совсем недавно она бросила мужа и объявила, что ей нравятся женщины, при том что она была ровесницей Джерри (то есть ей было сорок пять) и матерью двоих взрослых детей. «Крошкам» Хелены было уже по двадцать с хвостиком; они проводили праздники с ее бывшим мужем.
Загадочным образом Ларри сразу нашел общий язык с дядей Бобом — может, потому, что Ларри было столько же, сколько было бы тете Мюриэл, если бы не автокатастрофа. Вдобавок Ларри здорово разговорился с Ричардом о Шекспире. А я с удовольствием слушал; их разговоры воскрешали в памяти картины моего детства, будто бы я снова был участником Клуба драмы в академии Фейворит-Ривер.
Поскольку теперь в Фейворит-Ривер принимают и девочек, объяснял Ричард Эббот, подбор ролей в Клубе драмы существенно отличается от тех времен, когда академия была мужским интернатом. Ричард рассказал, что раньше страшно не любил брать мальчиков на женские роли; единственным исключением был дедушка Гарри, давно уже не мальчик (к тому же у него была Элейн и еще горстка преподавательских дочек). Но теперь, когда в распоряжении Ричарда оказались и мальчики, и девочки, он досадовал на то же, что и другие режиссеры школьных театров, с которыми мне впоследствии предстояло познакомиться. Девочкам чаще нравится театр, так что девочек всегда больше. Мальчиков вечно не хватает; приходится подбирать пьесы с большим количеством женских ролей, поскольку девочек почти всегда набирается больше, чем ролей для них.
— Шекспир никогда не возражал против перестановки полов, Ричард, — с хитрым видом сказал Ларри. — Почему бы тебе не сказать своим актерам, что в тех пьесах, где преобладают мужские роли, ты будешь брать на мужские роли девочек, а на женские мальчиков? По-моему, Шекспир был бы в восторге!
(Кто точно был бы в восторге — так это сам Ларри. Он смотрел на мир, включая и Шекспира, через призму пола.)
— Очень интересная мысль, Ларри, — сказал Ричард Эббот. — Но речь идет о «Ромео и Джульетте». — (Видимо, это будет следующая пьеса Ричарда, подумал я; я пропустил мимо ушей ту часть беседы, где речь шла о расписании постановок.) — В этой пьесе всего четыре женские роли, причем две из них ключевые.
— Да, да, понимаю, — сказал Ларри; он откровенно выпендривался. — Ты прав, леди Монтекки и леди Капулетти не важны. По сути, остаются только Джульетта и Кормилица, а мужчин там десятка два, если не больше!
— Вообще идея взять мальчиков на женские роли и наоборот звучит соблазнительно, — признал Ричард. — Но они всего лишь подростки, Ларри. Где я возьму парня, у которого достанет мужества сыграть Джульетту?
— Ну как… — начал Ларри и замолчал. (Даже он не нашелся с ответом.) Помню, я еще подумал, что меня это не касается и не коснется никогда. Пусть Ричард сам с этим разбирается, подумал я; у меня были свои заботы.
Дедушка Гарри завещал мне дом на Ривер-стрит. На что мне сдался дом в Вермонте с пятью спальнями и шестью ванными?
Ричард велел мне его придержать. «Получишь за него больше, если продашь попозже, Билл», — сказал он. (Дедушка Гарри оставил мне еще и некоторую скромную сумму; так что я не нуждался в дополнительных деньгах от продажи дома на Ривер-стрит — по крайней мере, пока не нуждался.)
Марта Хедли вызвалась организовать аукцион, чтобы избавиться от ненужной мебели. Гарри завещал немного денег дяде Бобу и Ричарду Эбботу; самую большую сумму он отписал Джерри — взамен ее доли в доме.
В этом доме я родился — здесь я рос, пока мама не вышла за Ричарда Эббота. Дедушка Гарри сказал Ричарду: «Этот дом должен принадлежать Биллу. Мне кажется, писатель не будет возражать против соседства призраков — Билл ведь сможет пристроить их к делу, да?»
Я ничего не знал о призраках и о том, смогу ли найти им применение. В тот День благодарения я не мог и представить, при каких обстоятельствах мне вообще может прийти в голову поселиться в Ферст-Систер, штат Вермонт. Но я решил не спешить с окончательным решением и пока оставить дом за собой.
Призраки вытурили Элейн из ее спальни — в первую же ночь в доме на Ривер-стрит. Я лежал в своей старой спальне, и тут Элейн ворвалась в комнату и шмыгнула ко мне в кровать.
— Не знаю, что эти женщины о себе воображают, — сказала она. — Но точно знаю, что они мертвы и это их жутко бесит.
— Что ж, — сказал я. Мне нравилось спать вместе с Элейн, но на следующую ночь мы все же переместились в другую спальню, где кровать была побольше. Сам я так и не увидел призраков в тот День благодарения — да и вообще никогда не видел призраков в этом доме.
Ларри я выделил самую большую спальню; раньше она принадлежала деду — шкаф до сих пор был набит одеждой бабушки Виктории. (Миссис Хедли пообещала от нее избавиться, когда будет продавать на аукционе ненужную мебель.) Но и Ларри не увидел призраков; его беспокоила только ванна.
— Эм-м, Билл… Это та самая ванна, где твой дедушка…
— Да, — поспешно ответил я. — А что?
Ларри осмотрел уборную на предмет кровавых пятен, но стены и сама ванна были безупречно чисты. (Наверное, Эльмира драила тут все до посинения!) Однако кое-что Ларри все же обнаружил и показал мне. Эмаль на дне ванны в одном месте была сколота.
— Так всегда было? — спросил Ларри.
— Да, так было, когда я был еще маленький, — соврал я.
— Как скажешь, Билл, как скажешь, — с подозрением сказал Ларри.
Мы оба прекрасно понимали, что это за отметина. Пуля из винтовки калибра .30-30, видимо, прошила голову дедушки Гарри насквозь, когда он лежал в ванне, свернувшись калачиком. Это пуля сколола эмаль на дне ванны.
— Когда будете продавать мебель, — сказал я Ричарду и Марте с глазу на глаз, — избавьтесь, пожалуйста, от этой ванны.
Мне не пришлось уточнять, от какой именно.
— Билли, ты не сможешь жить в этом жутком городке. У тебя что, крыша поехала? — сказала Элейн. Мы лежали в постели и не могли заснуть — наверное, объелись на праздничном ужине; а может, пытались расслышать голоса призраков.
— Как думаешь, когда мы жили тут, в этом жутком городке — когда мы ставили Шекспира, — нашелся бы в Фейворит-Ривер парень, которому хватило бы мужества сыграть Джульетту? — спросил я Элейн. Я почувствовал, как и она, вслед за мной, представляет его в темноте — вот вам и призраки!
— Только один парень был на такое способен, — ответила мне Элейн. — Но он не подошел бы на эту роль.
— Почему нет? — спросил я. Конечно, она имела в виду Киттреджа; он был достаточно красив для роли Джульетты, и мужества у него хватало с избытком.
— Джульетта ничего не стоит, если она не искренна, — сказала Элейн. — Киттредж подошел бы на роль внешне, но в итоге запорол бы ее: искренность — это не про Киттреджа, Билли, — сказала Элейн.
Да, все так, подумал я. Киттредж мог бы сыграть кого угодно — он подходил для любой роли. Но искренним Киттредж не был; он никогда не снимал маску — он всегда только играл роль.
На праздничном ужине в честь Дня благодарения нашлось место и неловкости, и веселью. Начну с последнего: кореянкам каким-то образом удалось убедить японского мальчика, что мы едим павлина. (Я не знаю, как у них получилось заронить ему в голову эту идею и почему Фуми — так звали мальчика — был так поражен этим открытием.)
— Нет-нет, это ин-дей-ка, — сказала ему миссис Хедли так, как будто у него были трудности с произношением этого слова.
Поскольку я вырос в доме на Ривер-стрит, я отыскал на полках энциклопедию и показал Фуми, как выглядит индейка. «Вообще не павлин», — уточнил я. Девочки, Су Мин и Дон Хи, перешептывались на корейском и хихикали.
Потом, много бокалов вина спустя, жизнерадостная и болтливая мать двоих детей — а ныне подружка Джерри — подняла тост в честь нашего расширенного семейного состава в благодарность за то, что ее пригласили на такое «интимное» праздничное сборище. Видимо, именно сочетание выпитого вина со словом «интимный» вдохновило Хелену на краткий экспромт на тему своей вагины; или, может быть, это был панегирик вообще всем вагинам на свете.
— Я хотела бы поблагодарить вас за приглашение, — начала Хелена. А потом ее немного занесло. — Раньше я терпеть не могла свою вагину, а теперь я ее обожаю, — заявила она. Видимо, она сразу сообразила, что выразилась не совсем удачно, поскольку быстро поправилась: — Конечно, Джеррину вагину я тоже обожаю — думаю, это и так ясно! — но именно благодаря Джерри я полюбила свою вагину, а раньше я ее просто ненавидела! — Она стояла, чуть пошатываясь, с бокалом в поднятой руке. — Спасибо вам за приглашение, — повторила она, садясь.
Полагаю, дяде Бобу довелось слышать больше тостов, чем любому из присутствовавших за столом, — с учетом всех застолий, входивших в его служебные обязанности, то есть дружеских ужинов с подвыпившими выпускниками академии, — но даже дядя Боб онемел от тоста Хелены в честь по меньшей мере двух вагин.
Я посмотрел на Ларри, зная, что его уже распирает от желания высказаться; он реагировал совсем не так, как Том Аткинс, у которого слова «вагина» и «влагалище» или хотя бы мимолетная мысль о них вызывали бурный от