В одном немецком городке — страница 45 из 67

– Разве? Ну что ж…– Он снова рассмеялся.– Я хочу сказать, его слова никогда нельзя было принимать на веру. Итак, мой первый день здесь. Микки Краб приводит меня к нему. Мы с Микки уже все обошли. «Теперь,– говорит Микки,– заходим в последнюю гавань»,– и мы спускаем ся вниз, к Лео. «Это Корк,– говорит Микки.– Только что прибыл к нам в шифровальную». Так я познакомился с Лео.– Прервав свой рассказ, Корк уселся на вращающее ся кресло возле двери и откинулся на спинку с видом важ ного чиновника, которым он видел себя в мечтах.– «По рюмочке вишневки»,– предлагает Лео. Считается, что нам здесь пить не положено, но Лео на это всегда плевать хотел, и не потому, чтобы сам любил выпить, заметьте. «Надо отметить прибытие новичка. Вы, случайно, не поете, Корк?» «Только в ванной»,– ответил я, и они рассмеялись. Он пытался завербовать меня в хор, понимаете? Это всегда производило на всех впечатление. Весьма набожный господин этот мистер Гартинг, подумал я. Не слишком ли уж? «Хотите сигару, Корк?» – «Нет, благодарю».– «Тогда сигарету».– «Не откажусь, мистер Гартинг». И вот мы сидим там у него, как самые что ни на есть заправские дипломаты, потягиваем вишневку, и я думаю: да, вы тут недурно устроились – прямо по-царски. Кресло, ковер, карты на стенах – полная экипировка. Между прочим, учтите, Фред Энгер забрал отсюда кучу всего, когда уезжал. Половина-то вещей – конфискованные. От них «освободили» кое-кого. Совсем как в старые времена, во время оккупации. «Ну, что нового в Лондоне, Корк? – спрашивает Лео.– Или все по-старому?» Это он, понимаете, помогал мне освоиться, хитрюга чертов. «Как там наш старик-швейцар из главного подъезда – все так же важен, когда приезжают послы?» И ведь, знаете, попал в самую точку. «А камины? По-прежнему каждое утро топят камины, а, Корк?» «Да что же,– говорю я,– все в общем-то идет неплохо, как ему и положено, все в свое время». Словом, несу какой-то бред. «О! Вот как? – говорит он.– Дело в том, что всего несколько месяцев назад я получил письмо от Ивена Уолдебира, и он сообщил мне, что там проводят центральное отопление. А этот старикашка, который вечно торчит у десятого подъезда? Он и сейчас днем и ночью там, а, Корк? И все читает вслух свои молитвы? Только что-то нам от его молитв не слишком много проку». Поверите, я уже готов был называть его «сэр». Ивен Уолдебир возглавлял в то время Западное управление и, можно сказать, был приравнен к богам. Ну а потом он опять перекинулся на хор, и экспортера-голландца, и на разные прочие вещи: все, что только в его силах, он во всем готов помочь. Наконец выходим мы оттуда, и я смотрю на Микки Краба, а он, того и гляди, уписается. Сложился от хохота пополам. «Лео? – говорит он.– Лео? Да он в жизни не переступил порога министерства иностранных дел. Он и в Англии-то с сорок пятого года не был».– Корк умолк и покачал головой.– А все равно,– повторил он с добродушной улыбкой,– не приходится его винить, верно? – Он встал.– Я хочу сказать, что мы все видели его проделки и тем не менее попадались на удочку, разве не так? И Артур, и… Ну все, словом. Это как с моей виллой,– простодушно добавил он.– Я знаю, что никогда мне ее не иметь, а все-таки не теряю надежды. Я хочу сказать, что, видно, так надо – иначе нельзя жить, нельзя жить без иллюзий.

Вынув руки из карманов плаща, Тернер поглядел сначала на Корка, а потом на ключ, который сжимал в своей мощной ладони; казалось, его раздирали противоречивые чувства и он был в нерешительности.

– Какой номер у Микки Краба?

Он взял трубку и набрал номер; Корк с сомнением и испугом наблюдал за ним.

– Они же не хотят, чтобы вы продолжали его разыскивать,– с беспокойством заметил Корк.– Право же, я думаю, что они на это не рассчитывают.

– А я, черт побери, и не собираюсь его разыскивать. Я собираюсь пообедать с Крабом, сесть вечером на само лет, и никакая сила на свете не заставит меня хотя бы один лишний час пробыть в этих стенах, где слоняются призраки.– Он швырнул трубку на рычаг и вышел из комнаты.

Дверь в кабинет де Лилла была распахнута настежь, но самого де Лилла не было за письменным столом. Тернер нацарапал записку: «Зашел попрощаться. Прощайте. Алан Тернер». Рука его дрожала от гнева и унижения. Через вестибюль небольшими группами не спеша проходили сотрудники и исчезали за дверью на залитой солнцем улице: все направлялись в посольскую столовую, чтобы пообедать или перехватить бутерброд. У подъезда стоял «роллс-ройс» посла. Гонт что-то говорил шепотом Медоузу, стоя у двери, но при виде Тернера сразу умолк.

– Вот,– сказал он, протягивая Тернеру конверт.– Вот наш билет.– На лице у него было написано: отправляйтесь туда, откуда прибыли.

– Если вы готовы, я к вашим услугам, старина,– донесся голос Краба, как всегда, откуда-то из темного угла.– Вот он я!

Официантки в столовой были вышколенные, необычайно молчаливые, сдержанные. Краб заказал улиток, которые были, по его мнению, очень хороши. Они заняли столик в маленькой нише; на стене, унося мысли к нсгам и греховным соблазнам, висела гравюра в рамке: танцующие нимфы и пастухи.

– Вы были с ним в тот вечер в КЈльне. В тот вечер, когда он ввязался в драку.

– Нечто феноменальное,– сказал Краб.– Ей-богу. Вам разбавить водой? – спросил он и капнул по нескольку капель воды в каждый стакан – словно пролил скудные поминальные слезы над могилой трезвенника.– Не знаю, что на него нашло.

– А вы часто проводили с ним вечера? Краб неуверенно ухмыльнулся; они выпили.

– Это было пять лет назад, понимаете ли. У Мэри захворала мать, и она стала то и дело улетать к ней в Англию. А я оставался на положении, так сказать, соломенного вдовца.

– И вы стали время от времени сматываться из дома по вечерам вместе с Лео – выпить, подцепить девчонку, верно?

– Более или менее.

– В КЈльн?

– Обождите, старина,– сказал Краб.– Вы, черт возьми, прямо как следователь.– Он отхлебнул еще виски и, когда алкоголь разлился по жилам, поежился, словно плохой актер с запоздалой реакцией,– Господи! – сказал он.– Ну и денек. Господи!

– Ночные кабаки в КЈльне лучше, чем здесь?

– Здесь этого себе не позволишь, старина,– сказал Краб, нервно оглянувшись.– Или вам придется сначала напоить половину правительства. В Бонне надо быть чер товски осторожным. Чертовски осторожным,– без особой нужды повторил он и потряс головой для большей убедительности.– В КЈльне куда проще.

– И девчонки лучше?

– Я этим не занимаюсь, старина. Уже который год.

– Но Лео был до них охотник, верно?

– Он любит девчонок,– сказал Краб.

– Значит, в тот вечер вы отправились в КЈльн. Ваша жена была в Англии, и вы решили кутнуть вместе с Лео.

– Мы просто сидели за столиком. Выпивали, и все.– Он подкрепил свои слова жестом.– Лео рассказывал про армию: вспоминал, так сказать, былое. Странная штука. Он любил армию. Да, да, Лео ее любил. Ему надо было оставаться там, я так считаю. Но только они бы не оставили его: кадровым – ни за что! Ему не хватало дисциплины, я так считаю. Он же был мальчишка, в сущности. Как и я. А когда ты молод, тебе все нипочем. Это приходит позже. В Шерборне лупили меня как собаку. Жуть. Колоти ли почем зря – сунут голову в раковину и держат, а те, что постарше, чтоб им сдохнуть, молотят по спине. Но мне было наплевать тогда. Я думал, что такова жизнь.– Он тронул Тернера за руку.– Я ненавижу их теперь, старина,– прошептал он.– Я и не знал, что это сидит во мне. А потом вдруг вылезло наружу. Сейчас бы я мог перестрелять этих подонков за здорово живешь. Истинная правда.

– Вы встречали Лео, когда были в армии?

– Нет.

– Так откуда вы его знаете?

– Мы как-то столкнулись в Контрольной комиссии. В МЈнхенгладбахе. В четвертой группе.

– Это когда он работал по разбору претензий?

Огорошенный вопросом Тернера, Краб реагировал на него совершенно в духе того животного, с которым была созвучна его фамилия. Он весь съежился и, казалось, прямо на глазах начал обрастать незримым панцирем, под которым и замер, ожидая, пока минует опасность. Понурив голову, сгорбив спину, он поглядывал на Тернера краем розового глаза из-под полуопущенных век.

– Значит, вы выпивали и разговаривали?

– Да, помаленьку. Ждали, когда начнется кабаре. Я люблю хорошее кабаре.– Внезапно он принялся рассказывать абсолютно неправдоподобную историю о том, как он во Франкфурте во время последней конференции свободных демократов привел к себе какую-то девчонку.– Полное фиаско! – горделиво объявил он.– Чего она только не вытворяла, эта чертова мартышка, а у меня – просто никак.

Значит, драка разгорелась после кабаре?

– Нет, раньше. Возле стойки бара собралась компания немцев,– шумели, горланили песни. Лео это пришлось не по нутру. Он начал поглядывать на них. Начал рыть землю копытами. Потом вдруг крикнул официанту: «Zahlen»,– счет. Так вот, ни с того ни с сего. И во всю глотку притом. Я ему говорю: «Эй, старина, что случилось?» А он ноль внимания. «Я еще не хочу уходить,– говорю я.– Сейчас выйдут девочки, хочу поглядеть». Как об стену горох. Официант приносит счет. Лео пробегает его глазами, лезет в карман и кладет на тарелку пуговицу.

– Какую пуговицу?

– Просто пуговицу. Вроде той, что официантка нашла тогда, на столике в вокзальном буфете. Обыкновенную дерьмовую пуговицу, деревянную, с двумя дырками.– В нем до сих пор кипело возмущение.– Какого черта, кто же это оплачивает счета пуговицами! Годится это? Я подумал было, что это забавы ради. Даже рассмеялся поначалу. «А где же все остальное, что было на ней надето?» – спросил я его. Я все считал, что он шутит. Только он и не думал шутить.

– Дальше.

– «Получите,– говорит он.– Сдачи не надо». И встает со стула как ни в чем не бывало. «Пошли отсюда, Микки,– говорит он.– Здесь воняет». Тут они и налетели на него. Боже милостивый! Фантастика! Я глазам своим не поверил. Подумать, что Лео такое может. Уложил троих, а четвертый сбежал. И тут кто-то как треснет его бутылкой по голове. Общая свалка. Прямо как где-нибудь в Ист-Энде. Он умел постоять за себя, ничего не скажешь. Но, в общем, они его одолели. Опрокинули спиной на стойку и давай обрабатывать. В жизни такого не видал. И все молча, никто ни слова. Без всяких там «будешь знать!» В полном молчании. Система. Очухались мы уже на улице. Ле