У Романова разболелась голова. Ему надо было по-быть одному. Он на минуту закрыл глаза, потер лоб.
— Знаете, не время сейчас все это обсуждать.
— Что ж, вы правы. Говорить так у нас теперь стало не принято, — покачал Яхонтов головой и грустно улыбнулся. — Не положено. Даже с убийцами мы обязаны теперь играть в демократию.
— Знаете… Ладно. Идите. Там Кудинов и эти… Ждут вас. И мне тоже потом напишите объяснение.
Яхонтов вздохнул и вышел. Навстречу ему поднялась забытая им в коридоре женщина с ребенком. Следователь взглянул на нее, нахмурился, потом вспомнил:
— А… Все в порядке. Муж дома. Иди. Да хорошенько за ним поглядывай. — Он прошел к Кудинову.
Там все стояли и ждали его.
— Садитесь, — пригласил Кудинов.
Яхонтов сел.
Кудинов очень устал.
Может, именно поэтому он не испытывал никакого волнения. Он просто молчал и думал, смотрел на «мастера симфоний», смотрел серьезно и сосредоточенно.
— Что ж, — не выдержал и усмехнулся Яхонтов. — Начинай, допрашивай…
Глаза их встретились.
— Допрашивать вас я не буду и не имею права. Я по делу Маркина могу только просить вашего объяснения. По поручению партийного бюро я могу вас только спрашивать. Вы согласны дать объяснения и ответить своим товарищам по партийной организации?
— Я всегда готов отвечать на вопросы как гражданин и как коммунист.
— Вот и хорошо. Я так и думал. На собрании вы говорили о своем непосредственном участии в аресте Маркина и Бельского в чужой квартире. Что они делали, когда вы вошли?
— Крали, — слабо улыбнулся Яхонтов. Вопрос показался ему глупым.
— Какие предметы?
— Дамские туфли.
— Почему вы думаете, что они эти туфли крали? Они что, держали их в руках, прятали себе за пазуху или в карманы?
— Держали в руках.
— Вы хорошо помните, какие это были туфли?
«Решил на деталях путать? Странно… — подумал Яхонтов. — Зачем?.. Что ему даст, если я и ошибусь? Как хорошо, что я подробно расспросил бабку!»
— Дамские, черные, лакированные, на высоких каблуках, тридцать шестой размер. Очень хорошо помню.
— Вы потом не откажетесь?
— Здесь столько свидетелей, — окидывая глазами Бокалова, Скорнякова, Курченко и других, попробовал пошутить Яхонтов.
Однако шутку его не приняли.
Никто не улыбнулся, и разрядки не произошло. Все глядели на него и молчали.
«Ну Скорняков… я ему опасен. А Бокалов? Кудинов? Эти? Им-то до Маркина что? Или у Скорнякова есть рука, а я не знаю?»
— И что же? Пару этих туфель держали одновременно и Маркин и Бельский?
«И этот… перед ними выслуживается, — вскинул он глаза на Кудинова. — Да, видно, у него рука, и я буду бит!» Яхонтов, с трудом сосредоточиваясь на вопросе, ответил:
— Бельский держал в руках одну туфлю, а Маркин, кажется, вторую. — Яхонтов заколебался и подумал: «А может, я не уловил в этой истории какой-то важной пружины?»
— Это вам кажется или вы точно помните? — деловито спросил Кудинов.
— Какое значение имеют туфли? — Яхонтов возмутился. — Ты по существу дела спрашивай!
— Так-так… Значит, вы не решаетесь ответить на этот вопрос? Вы точно помните?
Яхонтова выводило из равновесия это деловитое спокойствие Кудинова, словно этот мальчишка заранее знал нечто такое, что неизбежно погубит его, многоопытного следователя.
— А вот хозяйка квартиры показывает, — Кудинов придвинул листы, как бы приглашая Яхонтова удостовериться, — что правую туфлю, когда она в субботу пришла домой, она обнаружила на своем месте. Вы ее туда не клали? Может быть, Сафронов? Милиционер? Понятые? Нет? Не припоминаете? Но ведь, кроме вас троих и Маркина с Бельским, до ее прихода в квартире никого не было.
— Простите, я ошибся. Теперь я определенно вспоминаю, что Бельский стоял у окна и держал в правой опущенной руке туфлю.
— Так-так. Что же, он стоял и смотрел, как вы входите?
«Мое «так-так» повторяет! А я еще его учил. Рад, скотина, дорвался!»
Яхонтов с горечью глянул на Кудинова:
— Да, стоял и смотрел! И не танцевал от радости!
— А Маркин в этот момент тоже стоял, смотрел, как вы входите? Или, быть может, он сидел или даже лежал?
— Лежал.
— На полу?
— На полу.
— Вы не волнуйтесь. Я просто спрашиваю. Что же Маркин делал на полу?
— Не знаю.
— Но вы совсем недавно утверждали, что Маркин в момент вашего появления крал туфлю, которая лежала в шкафу. Непонятно, зачем, если он действительно это делал, он лег на пол. Может быть, он их не крал и вы тогда ошиблись?
«Э-э!.. Да они обеляют не себя, а Маркина! — понял Яхонтов, и в голову ему пришла страшная догадка: — А вдруг связи у родителей Маркина и они ждут, когда я на нем сломаю зубы! Да, кажется, я попал в положение… Но ничего, еще посмотрим!..» Яхонтов задумался, старался вспомнить, где же он слышал эту проклятую фамилию «Маркин»: в министерстве? главном управлении? областном? Но где-то в этих кругах он ее слышал.
— Я жду ответа, Яхонтов.
— Я сам удивился, зачем он валяется на полу.
Все молчали.
Яхонтов чувствовал на себе пристальные взгляды семерых людей, которые сурово слушали этот своеобразный полудопрос. Кудинов сделал большую паузу, и он понял: сейчас последует главный вопрос, к которому его подводили.
— Каким же образом вы вообще попали в эту квартиру? Ведь дом сорок довольно далеко от отделения… это участок майора Ковалева. Однако вы не опоздали, попали туда как раз вовремя. Что, собственно, побудило вас отложить дела и заняться несвойственной вам работой? Вы ведь и Сафронова уговорили бросить свои дела, в которых он увяз по уши, и бежать туда.
Яхонтов почувствовал, как все замерли в напряжении. «Так вот мне какую пилюлю приготовили! — покачал он головой. — Вот куда хотят повернуть!» С укором посмотрел он на Кудинова.
— Напрасно вы стараетесь сделать из мухи слона…
— Отвечайте по существу!
— Так, Кудинов, с товарищами не разговаривают.
— Вы меня не учите! — неожиданно почти крикнул на него Кудинов. — Поучили. Хватит! И вы мне не товарищ. И никому здесь больше не товарищ. И запомните — завтра будет собрание. И мы будем докладывать. Чистосердечное признание может еще помочь вам понять вашу вину. Будьте хоть сейчас, перед собой порядочны.
— В чем же я не порядочен? Не зарывайтесь! Я, знаете ли, не преступник! Выход следователя на место происшествия преступлением никогда не был. Это наоборот — поощряется инструкциями.
— Откуда же вы узнали о предстоящей краже? Отвечайте на вопрос.
— Я — лично от Сафронова. А откуда узнал он, очевидно, лучше спросить у него.
Кудинов насмешливо посмотрел на него.
— Интересно. Как раз на последнем собрании Сафронова ругали за то, что он последним узнает о происшествиях на своей территории. Это было при вас. И вы поверили? Какая наивность! Может быть, вы все-таки сознаетесь? Вы знали о звонке Маркина! Мы ведь и Сафронова подробно расспросим. И вам не будет стыдно, если выяснится, что вы еще и лжец?
У Яхонтова на секунду рот приоткрылся от изумления. «Так и режет, стервец! Без ножа режет! Ребеночек, ничего себе!» Но он тут же закрыл его, твердо посмотрел в глаза Кудинову.
— Вы порете чушь. Больше вопросов нет? — Яхонтов быстро поднялся, пошел к двери, взялся за ручку.
— Минутку.
— Да, минутку, — загораживая выход, остановил его Курченко.
— Вы подпишите ваше объяснение. Закрепим на бумаге.
— Да, подпишите, — Курченко нагловато улыбнулся Яхонтову в самое лицо. — Закрепим.
Яхонтов обернулся, посмотрел на Кудинова, сел, взял ручку.
— Я вас знал другим, Кудинов. Умным и порядочным человеком. И мне больно за вас. Зарываетесь. Так свою работу в коллективе не начинают.
Кудинов выслушал, кивнул.
— Я учту. Вы пишите.
36
Уже затемно Трайнов зашел в отделение.
— Ну как тут мои с комиссией? — показывая глазами наверх, спросил он седого и толстого дежурного Козырькова.
Дежурный был давнишним приятелем Трайнова. Пользуясь минутой относительного затишья, он ел сваренное вкрутую яйцо и пирожки, захваченные из дому, причмокивая и запивая чаем. Застигнутый за таким мирным занятием, дежурный смутился. Он торопливо сунул остатки пирожка в рот, спрятал кружку с чаем под стол и не очень внятно произнес:
— Все разбираются.
— Ну-у?.. Все разбираются? — Трайнов покачал головой, потом серьезно спросил: — Слушай, Козырьков, а ты не боишься, что тебя когда-нибудь разорвет от еды? Как ни приду, ты все ешь. Когда же ты с задержанными разбираешься?
Дежурный поперхнулся и покраснел.
— Нет, надо сказать твоей жене, чтобы она тебе на дежурствах разгрузочные дни устраивала.
Козырьков гневно глянул на двух милиционеров у барьера. Те отвернулись, и он увидел их дрожащие от беззвучного смеха спины. Козырьков надвинул на глаза фуражку, взял журнал учета задержанных и обмакнул ручку в чернила.
Когда Трайнов начал подниматься по лестнице, сверху прямо на него быстро бежал Яхонтов. Они чуть не столкнулись, и оба остановились.
— Что это ты летишь сломя голову? Чуть не сшиб, — Трайнов сердито поправил завернутый в газету березовый веник. — Тебя что, ошпарили?
Яхонтов стоял и всматривался в хитрое лицо начальника. «Ишь как глядит — сама простота! А может, спустят еще на тормозах? Скоро сдавать дела. Конец месяца!»
— Что молчишь? Ну как тут работает без меня комиссия? — Трайнов с удовольствием разглядывал Яхонтова. — Я уж и то удивляюсь, как это ты на лишний час задержался. Не заболел случаем? Или, может, пожевали тебя немного?
«Издевается? Нет, спустят на тормозах, — решил Яхонтов. — И все равно, все равно мы еще повоюем. Не первый снег на голову, видали и не такое!» — Он не ответил, сбежал с лестницы и заспешил по коридору — скорее на улицу.
Трайнов насмешливо посмотрел ему вслед.
— Будь здоров! Гляди не споткнись…
В кабинете Ковалева Кудинов и Бокалов просматривали переписку, о которой говорил майор. Денисенко стоял рядом и удовлетворенно улыбался не столько самому содержанию писем, сколько лицу Бокалова, задумавшегося над ними. Скорняков, скрестив руки на груди и наклонив голову, решительно расхаживал от окна к сейфу и обратно.