— А я уж думала — хана мне, — призналась я. — А ты Краснову звонила?
— Позвонила, а он злой чего-то такой… Я ему сказала, что с нами произошло, а он как начал материться… Ты что с ним сделала, а?
— Да так… — пожала я плечами. — Ты ящик мой проверила?
— Ой, — возбужденно вскричала Вилька, — да. Там конверт был с какими-то бумагами. Я к тебе поднялась, стала ждать звонка, думала, может, и правда, он тебя отпустит, но потом поняла, что нет. И что-то мне так страшно стало, сижу, реву. Всю ночь проревела. А утром мне на мобильник позвонили, сказали, что это из больницы, что ты в аварию попала и лежишь в реанимации.
— Ну, как можно быть такой доверчивой? — всплеснула я руками.
— Да голос такой старушечий, знаешь, типично, медсестринский, я и поверила… Выбежала, как сумасшедшая и помчалась, а возле больницы меня и прихватили.
— Что мы теперь делать будем?
— Конверт где?
— У тебя, на антресоли запихнула.
Я задумалась. Идти домой было небезопасно, а с другой стороны, вряд ли близнецы доберутся туда раньше нас. Да у нас и поддержка есть в лице Иваныча. Я ему позвонила, попросила проверить, нет ли засады. Иваныч уверил, что все в порядке. Мы доехали до дома, бросили машину возле подъезда и рванули вверх по лестнице. Закрылись на все замки, щеколды и приготовились к длительной осаде. Я с удовольствием приняла горячую ванну. А потом мы с Вилькой принялись за конверт. Ничего особенного там не оказалось. Банковские документы и только.
— Может, это имеет отношение к пропавшим деньгам? — высказала предположение Вилька. Я пожала плечами. А при чем тут кот? Деньги и ошейник это из разных опер, так я понимаю.
— Конверт надо спрятать, — решила я. — Это наша страховка.
Потом позвонил Краснов, рыкнул в трубку нечто нечленораздельное и примчался минут через двадцать. Летел что ли? Ворвался в квартиру ураганом, схватил меня за плечи и долго тряс, как грушу, у меня чуть голова не отвалилась. Вилька перепугалась, я тоже, если честно. Потом отпустил, махнул рукой, пообещав разобраться с нами позже.
А потом нас посадили в машину, и мы долго-долго ехали и приехали в огромный загородный дом. Да и не дом даже, а целая резиденция за массивным забором, с охраной, камерами и прочими атрибутами красивой жизни.
— Живут же люди! — вздохнула Вилька.
Полюбоваться, правда, местными достопримечательностями нам не дали, развели по разным комнатам и заперли. А я, между прочим, так поесть толком и не успела. Часик я еще высидела, борясь с чувством голода, но потом поняла, что кормить нас и не думают. В комнате, конечно, имелся телевизор, но телепрограммой сыт не будешь, тем более, когда рекламу такую вкусную гоняют, про пельмени, да селедочку. От нее есть захотелось еще сильнее. Я не выдержала и принялась колотить в дверь ногой. И только начала присматривать что-нибудь тяжеленькое, как дверь открылась.
— Ромик! — обрадовалась я. — Почему меня заперли? Я что в плену? Где Краснов?
— Уехал, — ответил Ромашка и прошел в комнату. — Злой он, — сказал он хмуро.
— Ничего, Ромик, — уверила я, — отойдет.
Он глянул на меня, и, ох, как мне не понравился этот колючий глаз.
— Вы зачем из офиса удрали?
Я вздохнула:
— Не верю я ему и, вообще, никому не верю. Вы тут в свои игры играете, а нам что делать?
— Ага, — кивнул Ромашка. — Ох, и разозлился же он, — добавил он.
Еще бы, я бы тоже разозлилась, подумала я, вспомнив свой трюк в пробке. Наверное, ревел, как галапагосский варан, с удовольствием подумала я, хотя я не знаю, ревут они или нет.
— Я есть хочу, — призналась я. — У меня с утра маковой росинки во рту не было. Принеси хоть что-нибудь. Я согласна даже на три корочки хлеба.
— Ладно, — сжалился Ромашка, — пойдем на кухню.
Дом казался пустым. Я с любопытством вертела головой по сторонам. До сих пор мне не приводилось бывать в загородных резиденциях богатеньких Буратин. На кухне я сделал себе пару бутербродов, налила кофе, Ромашка тоже присоединился к трапезе.
— Пойдем, — поднялся он, — а то приедет, не дай бог…
— Слушай, а у тебя книжки никакой нет? — спросила я. — А то этот телевизор я уже видеть не могу, а кто знает, сколько еще взаперти сидеть. Я хоть почитаю чего.
— Ну, вообще-то здесь есть библиотека, — кивнул Ромашка. — Пойдем.
И, действительно, в доме имелась неплохая библиотека. Неужели ее кто-то читает? Порывшись на полках, я подобрала парочку романов.
— Про любовь? — поинтересовался Ромашка.
— Нет, я детективы все больше уважаю, — показала я обложку Агаты Кристи и Рекса Стаута.
— Читал, — сказал Ромашка, — одобрив мой выбор, — интересно.
Я выглянула в окно. Здесь, за городом, все еще лежал толстый слой белого снега.
— Красиво! — вздохнула я. — Снежки, наверное, сейчас хорошо лепить. Воздухом бы подышать… — Правда, видно, говорят, что взглянувшие в лицо смерти, начинают больше ценить жизнь. Мне так, например, стало очень жалко впустую потерянного времени.
— Пойдем, — сказал вдруг Ромашка, — прогуляемся.
— А можно? — засомневалась я.
— Пойдем. Под мою ответственность.
— Ура! — обрадовалась я. — Снежную бабу слепим. Морковку ей вставим.
— Куда? — выкатил Ромик глаза.
— Ой, дурак! — засмеялась я. — Морковку вместо носа, понял?
Мы вышли во двор.
— Подожди, — остановил меня Ромашка, — я сначала тебя с пацанами познакомлю, а то чего доброго хватануть могут, — и негромко свистнул.
Пацанами оказалась небольшая свора пинчеров. Блестя упругими телами и сверкая белыми клыками, они пронеслись по двору небольшим торнадо и послушно сели по команде.
— Это Пиня, это Чери, — показывал он на сидящих псин.
— А это, наверное, Добер и Маня? — засмеялась я.
— Деби, — поправил он. — Я придумал. Здорово?
— Все гениальное просто, — улыбнулась я. — А погладить можно?
— Можно. Только не корми ничем. Не возьмут. А то и покусают. Сам учил!
Мы обогнули дом, и вышли в сад.
— Это бассейн, — показал Ромашка на стеклянный купол, — а там оранжерея.
— И сауна наверняка есть? — усмехнулась я.
— Да всего тут навалом — и баня, и сауна, и джакузи. Даже корт есть, — небрежно махнул он рукой.
— Вот тоска-то! — вырвалось у меня.
— Почему? — удивился Ромашка. — Хорошо ведь!
— Скучно, когда все есть. Стремиться не к чему.
Он ненадолго задумался, а потом сказал:
— Когда ничего нет, тоже тоскливо.
— Ну да. Короче, нет в жизни счастья — и так плохо, и так нехорошо. Ну что будем лепить или что? — И я скатала маленький снежок.
Ромашка с сомнением посмотрел на это дело и проворчал:
— Что мы дети что ли?
Я засмеялась. Давно ли Ромик перестал девочек за косички дергать, а туда же. Господи, чего это дети так быстро хотят вырасти? Так я размышляла, а сама тем временем скатала уже приличный снежный ком. Ромашка по началу равнодушно стоял поодаль, но потом не выдержал, и вскоре у нас вышла отличная снежная баба, вернее братан. Мы вылепили ему ушки, пальчики в растопырку, цепь на шее и пистолет за поясом.
— Как живой! — залюбовался Ромашка. — У тебя талант.
— Да ладно, — засмущалась я, довольная, однако, похвалой. — Морковку бы ему еще.
— Нет, — возмутился Ромашка, — морковку пацану — западло.
— Тогда — вот, — я подобрала с земли сосновую шишку и вставила ее вместо носа. — Порядок?
— Без базара. — Он отошел на пару шагов оценить шедевр издалека. — Что дальше? Еще одного?
— Давай, — согласилась я, скатывая снежок. — Смотри, птичка полетела.
Ромашка послушно задрал голову, снежок смачно влепился ему прямо в лицо.
— Ах, ты… — заорал он, — догоню — убью.
— Дыхалки не хватит, — показав язык, я бросилась наутек.
Так мы носились по саду какое-то время, громко визжа и топая. Визжала, конечно, я, а парень топал ботинками сорок пятого размера. Пинчеры заливисто лаяли, стремясь хватануть снежок зубами. Под конец мы выдохлись и, пытаясь насовать друг другу побольше снега за шкирку, рухнули в снег. Сверху весело наскакивали песики, тыкаясь в лицо мокрыми носами, норовя лизнуть в ухо. Мы барахтались, пока не услышали:
— Вы не замерзли, детишки?
Я повернула голову — Краснов стоял, засунув руки в карманы, в накинутой на плечи куртке. Собаки, радостно виляя хвостами, бросились к хозяину. Он успокоил их движением пальца. Ромашка, смущенно опуская глаза, слез с меня и поднялся. Я тоже села, тяжело дыша и отдуваясь. Вид у меня, наверное, был тот еще. Ромашка топтался рядом.
— Не сиди на снегу — простудишься, — сказал Краснов, доставая пачку из кармана. — Дай зажигалку, — приказал он Ромашке.
Тот двинулся к нему, но тут я протянула руки и сказала чарующим голосом:
— Ромочка, помоги подняться, пожалуйста, — вложив, в голос столько нежности, сколько нет и у сотни памперсов «Хаггис».
Секунду Ромашка качался из стороны в сторону, не зная кому отдать предпочтение. Но потом как-то резко мотнул головой и, повернувшись ко мне, бережно поднял на ноги.
— Спасибо, — так же нежно прошептала я и стала отряхивать снег с куртки, а Ромашка тем временем подскочил к Краснову и чиркнул зажигалкой.
Прикурив, он коротко бросил:
— Иди. — Не задавая вопросов, Ромашка побежал в сторону дома. Так же коротко Краснов отослал собак: — Место! — Потом с любопытством уставился на меня. Я скромно потупилась и попыталась пригладить лохмы. — Твоя работа? — спросил он, рассматривая снежного братана.
— Наша, — улыбнулась я. — Нравится?
— Похож, — сказал Краснов, одобрительно кивнув головой.
Я осмелела и попросила сигарету. Сигарету он дал, а зажигалку достал из кармана, свою, между прочим. Зачем, спрашивается, было просить у Ромки?
— Тебя всегда так слушаются? — пошутила я.
— И даже лучше, — серьезно ответил он.
Без фирменного костюма, в свитере крупной ручной вязки, выглядел он вполне безобидно. Совершенно нормальные человеческие глаза. Встреть такого на улице — обычный питерский мужик на дачку едет. Да, короля играет свита, антураж… и деньги, сделала я вывод. Снег за воротником растаял и холодил спину.