— Ты на Ромашку не сердись, — сказала я. — Это я его уговорила свежим воздухом подышать…
Договорить я не успела, он подтянул меня к себе за шею и сказал, наклонившись к самому лицу:
— Вот что, куколка, ты мне парня не порть. Я все твои приемчики вижу. Ты думаешь, я не знаю, что он вас из офиса выпустил?
Я в миг согрелась — от страха. Вот уж не буди лиха, пока оно тихо. Выронив сигарету, я попыталась вырваться из железных объятий. Может, закричать, только кто поможет?
— Я кричать буду, — предупредила я.
— Давай, — оскалился удав.
Я уже набрала воздуха в рот, но тут он меня отпустил. Я отскочила, крутя головой.
— Ну что за жизнь такая, — заскулила я, — мало того, что вся в синяках, теперь еще и шею чуть не сломали. Нельзя же так, я все же лицо пострадавшее, меня жалеть надо!
— Иди сюда, я тебя пожалею, — ухмыльнулся он, протягивая мне сигареты.
— Фигушки, — спрятала я руки за спину, — хитрый какой. Да к тебе ближе, чем на пару километров подходить нельзя — опасно для жизни.
Но курить все же хотелось, и я рискнула дотянуться до пачки. Краснов усмехнулся и щелкнул зажигалкой. Я отрицательно помотала головой и протянула руку. Усмехнувшись еще раз, он бросил ее в мою сторону. Конечно, я ее не поймала — с координацией у меня не очень. Зажигалка упала в снег, я наклонилась и тут же вновь оказалась в его объятиях.
— Ну что? — спросил он, непонятно что имея в виду.
— Ничего, — заерзала я. — Вторая сигарета из-за тебя пропала. Мне и так больно, еле хожу, а тут еще ты…
— А в снегу с мужиком, значит, не больно кувыркаться? — ехидно засмеялся Краснов.
— Мы не кувыркались, — запротестовала я, — мы в снежки играли. И потом, какой же он мужик — всего лишь большой ребенок. Он еще из детского возраста не вышел.
— А ты вышла?
— Не знаю, — скорбно ответила я. — Если и вышла, то скоро опять войду. От всех этих приключений мне точно до Кащенко недалеко. — И засопев, уткнулась носом в свитер с оленями. Вздохнув, Краснов притянул меня к себе за плечи, а я засунула руки ему под куртку, согревая озябшие пальцы.
— Давно ты Тайсона знаешь? — спросил он.
Я пожала плечами.
— Давно. Только виделись мы нечасто. Может раз в месяц, а может и реже. Когда как. Так что вроде и давно знаю, а вроде и не знаю совсем.
— И что же вы делали? — Ну, совсем, как менты, ей-богу.
— Да что? Бумажки всякие ему переводила.
— Ага, — кивнул он, — и вот так сразу, он за тебя вписался в это дело?
Я посмотрела ему в глаза. С одной стороны, пусть думает, что с Тайсоном у меня все серьезно, может, побоится трогать, а с другой — врать это…
— Да, вот так сразу и вписался, — спокойно ответила я. — Почему бы и нет. Настоящий мужчина не оставит женщину в беде.
— А он настоящий, значит?
— Хочешь, верь, хочешь, нет. Но я не вру. Я попросила помочь, он помог.
— Не верю, конечно.
— Да и черт с тобой! — тряхнула я головой, начиная злиться.
— Не верю, что не врешь.
— Я не вру, — повторила я, — никогда.
— Совсем? — удивился он.
Я кивнула.
— Надо же. Редкая ты женщина, однако. — Я скромно улыбнулась. — Редкая женщина, — повторил он опять. — Я еще такой не встречал. — В голосе послышалось восхищение или мне показалось? — Такой редкой лгуньи — поискать… и ведь врешь, как пишешь, — он встряхнул меня за воротник.
Я подняла на него широко открытые глаза.
— Да зачем мне врать-то?
— А кто утром сбежал? — грозно рыкнул он, — Я, как дурак, час из пробки выбирался. Почему ты мне не сказала про звонок? А теперь у нее все в синяках, видите ли… Лежать бы тебе сейчас в морге! — При этих словах меня передернуло. — Да тебе чудом повезло. Господи! — Он снова закурил.
Я вздохнула и ткнулась лбом в свитер.
— Ну прости, пожалуйста. Не могла я тебе сказать. Побоялась. Они бы ее точно убили.
— Ладно, — он потрепал меня легонько за волосы, — только не говори, что никогда не врешь. Не люблю.
— Я просто не сказал правду, а это не одно и тоже. Знаешь, есть ложь во спасение. Даже церковь одобряет…
— Я не церковь, — уткнул он палец в кончик моего носа, — ясно? Еще раз соврешь — знаешь, что будет? Память не отшибло? Или напомнить?
Я энергично закивала головой слева направо, что, мол, не отшибло, а потом сверху вниз, что помню.
— Точно? — прищурился он. В ответ я громко чихнула, а потом еще и еще раз. — Иди — толкнул он меня спину, — только соплей мне в доме не хватало.
— А с Вилькой я могу увидеться? — обернулась я на полпути. Он отрицательно мотнул головой. — Ну почему? — заскулила я.
— Брысь! — топнул он ногой. — Быстро в дом!
Меня сдуло, как тех собачек.
Стоя под горячим душем, я мучительно пыталась принять решение. Пойти рассказать про конверт, сдаться на милость победителя? Ведь все равно, сейчас он выспится, отдохнет и опять станет задавать вопросы. А если я отвечу правду, что нашла документы в своем ящике … что мне будет? С одной стороны — повинную голову меч не сечет, но с другой стороны от этого крокодила всего можно ожидать. Вот уж истинно крокодил — холодный, неподвижный, лежит себе бревнышком, а попробуй сядь, расслабься и все — хап, и ням-ням. Видела я по телевизору — бросок и нет олененка, только пузырики. Жуть-то какая! Самое главное — они дрессировке не поддаются. Люди-то, конечно, думают, что поддаются, даже вон представления устраивают, но что думают крокодилы, вот вопрос! У них же эмоций нет, поди догадайся. Я вспомнила внезапные переходы Краснова от насмешливого спокойствия, к ярости и обратно. «Боюсь я его», — сказала тогда Вилька. «И я боюсь, — прошептала я, греясь под теплыми струями, — ужасно боюсь, и чем больше узнаю, тем больше боюсь».
Так и не придя ни к какому решению, я вылезла, завернулась в махровый халат, висевший тут же в ванне, и устроилась на широкой кровати с книгой в руках. Если бы не мрачные мысли, и не сознание того, что находишься, по сути, в плену, в этом доме можно было бы неплохо провести парочку дней, а то и больше. Здесь была, как это называет Вилька, особая аура — аура покоя. Хотя это и странно, учитывая кому принадлежат сии владения. Но все равно, хотелось лечь, закрыть глаза и ни о чем не думать. Но думать было необходимо. И почему-то все чаще приходила мысль сдаться, рассказать все Краснову и пусть делает с этим, что хочет… Там, в саду, он так бережно обнимал мои плечи… «Ну да, а до этого чуть шею тебе не сломал», — пришлось напомнить себе. И что будет, если все ему рассказать? Что сделает он с нами, когда функция наша окажется выполненной? Отпустит или избавится, как от ненужных свидетелей? Свидетелей чего? Мы же ничего и не видели? А может еще хуже — сначала позабавится, а потом. … Тьфу ты! Плохо, когда у человека богатое воображение, а у меня оно очень богатое — куча картин, одна страшнее другой пронеслись у меня в голове. Ну, ведь не Чикатило же он, в самом деле?
Как мне не хватало сейчас Вильки и ее мудрой головенки. Почему, почему он нас разъединил? Из вредности или?.. О, боже! он же нам очную ставку сделает, и мы завремся и… и все. Даже если я все расскажу, реакция его будет непредсказуема. Надо было колоться тогда, в саду, и это бы выглядело естественно. Но меня подвело его благодушное настроение. Я решила, что смогу еще какое-то время поводить его за нос. Ну что ж, расплата грядет. Жалко только Вильку. Она-то за что должна платить? За то, что много лет тому назад угостила меня сигаретой? Воистину, курить опасно для жизни. Выберусь, если — брошу обязательно. Нет, никаких если — я выберусь, я обязана. И не, потому что так уж дорожу своей жизнью, но на мне лежат определенные обязательства… Нет, нельзя об этом думать, не сейчас. Я тряхнула головой, отгоняя ненужные мысли. После прогулки опять захотелось есть и даже очень. Наверное, опять придется колотиться в дверь.
Я оделась и уже подошла к двери, но тут она сама открылась. Ромашка.
— Рома? А я как раз хотела пойти чего-нибудь поесть попросить, — я смущенно улыбнулась.
— Можно, — сказал Ромка, — Горыныч как раз обед приготовил. Во! — он показал большой палец.
— Кто?
— Горыныч, повар наш. Он раньше в китайском ресторане работал, «Золотой дракон» называется. Мы его теперь Горынычем зовем.
— Китаец, что ли?
— Да нет, наш.
— Ну, пойдем тогда скорее, а то у меня сейчас спазмы начнутся. — От нетерпения я даже начала подпрыгивать.
— Подожди, — Ромашка как-то смутился, — там, это… зовет он. Идти надо. — Он нахмурился, наверное, ему стало стыдно вести на допрос голодного человека.
Да, незавидную роль отвел ему шеф. Интересно, что связывает этого странного, не сказать больше, очень странного парня, с Красновым? Он даже по имени его старается не называть. Боится так или очень уважает? В некоторых религиях не принято называть имени бога, дабы не прогневать. Может и… На самом деле мне было фиолетово, почему Ромка не называет своего шефа по имени, просто было очень страшно и думать о том, что сейчас произойдет не хотелось.
Мы пришли. В комнате был Краснов, Вилька, ну и Ромашка. Это и радовало и пугало. Вилька, как всегда, сидела бледная и понурая. Удивительно, как ловко у нее соображала голова в спокойной обстановке, и какой тупой она становилась в минуты опасности. Я же наоборот, соображала лучше в стрессовой ситуации, а в мирное время иногда и плевой задачи не могла решить. Мы с ней прекрасно дополняли друг друга. Не в этом ли причина нашей многолетней дружбы?
— Документы где? — прервал мои размышления Краснов.
Я глянула на Вильку, она виновато понурилась. Понятно. Запираться, следовательно, бессмысленно.
— Я их спрятала, — заявила я. Вильку он, конечно, запугал. Но не учел, что та не знает, куда я спрятала конверт. Мы с ней так договорились. — Я их тебе не отдам, пока ты не пообещаешь, что ты нас отпустишь и больше никогда не появишься на моем пути…
Краснов в это время отвернулся к окну и слушал меня, кивая головой.