— Конечно, — сказал он, — я тебе пообещаю. Все что ты хочешь, дорогая, — он повернулся. В руке блеснула вороненая сталь.
— Мамочки, — охнула Вилька, расплываясь по дивану.
— Послушай, — бросилась я к нему, — не надо. Я все поняла. Я все отдам.
— Конечно, — кивнул он головой, — отдашь. Куда ты денешься. — И приставил пистолет к Вилькиной голове. Щелкнул затвор. Я завизжала, что есть силы, повиснув у него на руке. Он стряхнул меня легко, как тряпку. Я упала на пол и снова вцепилась в его руку.
— Ну, пожалуйста. Не надо! Нет! О, господи! Я все сделаю, все, что хочешь… — зарыдала я, размазывая слезы по лицу. — Не трогай ее. Я тебя умоляю…
— Ты мне надоела, — Краснов поднял меня за шкирку. — Если б ты знала, как я от тебя устал. От твоего вранья бесконечного…
— Я больше не буду, — всхлипнула я. — Никогда. Честное слово. Хочешь, я поклянусь…Краснов заржал. Махнул рукой Ромашке и тот вытащил бледную Вильку за дверь. Краснов толкнул меня на диван.
— Так, где документы?
— У соседа моего спрятаны, на антресолях, — прошептала я, всхлипывая.
— Самое надежное место, — кивнул Краснов. — Собирайся, поехали.
— Ага, — закивала я, вскакивая с дивана.
— На, сопли вытри, — протянул он платок. Я высморкалась, утерла слезы. — Пошли, — кивнул он. Я послушно поплелась следом.
Краснов молчал всю дорогу, я тоже. Меня все еще трясло от пережитого. Я мрачно косилась на него и думала: «А я тебе еще жизнь спасала, сволочь, такая». Поднявшись в квартиру Иваныча, я забрала документы, отдала их Краснову и скукожилась в углу машины. Партия была проиграна вчистую. И будущее рисовалось самыми мрачными красками.
Глава 10
— Чего нахохлилась-то? — спросил Краснов на обратном пути. Я промолчала, решив, что больше никогда и ни за что не стану разговаривать с гнусным аспидом. — Понятно, — нахмурился он и потянулся ко мне рукой, — теперь будем мировую скорбь изображать?
Я дернулась в своем углу, как ошпаренная.
— Отстань от меня, садист чёртов!
— О, как! — удивился Краснов. — Даже так?
— Ты мне надоел. Вот ей-богу! — вскинулась я. — Как я от тебя устала! Давай прикончи меня уже поскорей, чего зря мучить-то? Мне уже до лампочки… — Краснов засмеялся. — Ах, тебе смешно? — И тут я на него бросилась, хотела вцепиться в волосы, но изверг ловко перехватил мои руки, прижал к себе, продолжая все также мерзко смеяться. — Отпусти, — приказала я, силясь вырваться. — Ну, отпусти, сейчас же!
— Ага, — сказал Краснов, сжимая еще сильнее.
— Отпусти, — попросила я, поняв, что силы не равны, отнюдь. — Пожалуйста.
— Тебя еще воспитывать и воспитывать, — шепнул мне Краснов в ухо, но все же отпустил.
Я опять задвинулась в угол, молча глотая слезы. Краснов зыркнул на меня пару раз, но с вопросами больше не лез. Так мы и ехали, пока у Краснова не зазвонил мобильник.
— Здорово, — сказал он кому-то в трубку. — У меня. Что ей будет-то. Мы же договорились, что ты в мои дела не лезешь. Переживаешь, говоришь? — Я навострила уши. Уж не обо мне ли речь? — Так теперь поздно переживать. Теперь это мой заяц, — засмеялся Краснов. — Ладно. Не съем я ее. Верну в целости и сохранности. Что ты говоришь? Ах, вот как. Это другой разговор. Я сейчас своих ребят пришлю. Давай. Увидимся.
Я покосилась в его сторону, но спрашивать, конечно, ничего не стала. Вот еще!
— Леш, — обратился Краснов к водителю, — едем на Ваську, в офис.
Ох, как меня любопытство разобрало. Что за странный звонок. Неужели это Толик звонил? Я люблю тебя, Толик. Я приободрилась, будущее уже не казалось таким безнадежным.
В офисе Краснов усадил меня в кресло, сказав: — Сиди.
И я сидела, а куда деваться? Есть между тем хотелось все сильнее, а на часах уже почти полночь, между прочим. А день был такой длинный, а кроме чашки кофе утром, да пары бутербродов в доме Краснова, я так ничего за день и не съела. К'н'и: гo'ч: eй'.нe'т У меня аж в глазах мутилось, как есть хотелось. Но не просить же его, в самом деле. А Краснов сидел за столом, разглядывал документы, звонил кому-то, кажется, заму своему, что-то делал на компьютере. Ромашку и еще пару ребят он услал куда-то, скорей всего к тому, кто звонил по дороге.
— Эй, ты чего бледная такая? — оторвал он глаза от бумаг.
Я хотела было промолчать, но сил бодаться с кем бы то ни было, не осталось, поэтому я просто сказала: — Есть хочу. Я с утра ничего толком и не съела. Из-за тебя, — последнее я произнесла почти про себя, но он все равно услышал.
— Ты, пожалуй, так в обморок у меня свалишься, — обеспокоился Краснов. — Ладно, я уже почти закончил, еще немного и поедем. Накормлю тебя, хоть ты и не заслужила.
Ага, не заслужила. А кто шкуру твою, там, на рынке спас? Забыл уже? Но вслух я, конечно, ничего не сказала, кивнула головой и только.
Это немного вылилось еще в полтора часа.
— Поехали, — наконец сказал он. Я вылезла с кресла, в котором дремала и, пошатываясь, поплелась за ним. Натянула куртку, поправила шарф. На меня накатила волна оцепенения. Мне уже было все равно, куда ехать, с кем ехать.
Мы вышли на улицу, дверь за нами закрылась, и я привалилась плечом к Краснову, не особо сознавая, что делаю. Он обнял меня рукой и сказал: — Ладно, скоро дома будем. Накормлю тебя. Хочешь свинину по-корейски?
— Издеваешься? — буркнула я. — Я сейчас скончаюсь на месте, а он мне про свинину по-корейски рассказывает…
— Леша, заводи, — махнул Краснов водителю. — Слушай, — тряхнул он меня легонько за воротник, — давай уже заканчивай на меня дуться.
— С ума сошел? Заканчивай… Я еще и не начинала, — я поправила прядь, упавшую на глаза. — Ты хочешь, чтоб я забыла, как ты ей пистолетом в голову тыкал? Да никогда… Если б я знала, черта с два я бы там на рынке тебе жизнь спасла. Но тебе же это фиолетово, да? Ты, небось, про это уже забыл? Шовинист, проклятый…
— Ну, разошлась! Не забыл. А что подругу твою напугал, так сама виновата — говорил, не играй со мной в эти игры, мала ты еще со мной тягаться.
— Ты не ее, ты меня напугал, — тихо сказала я. — Я почему-то решила, что ты нормальный, а ты оказался…
— Кем? — спросил Краснов, приподнимая мой подбородок. — Кем я оказался?
«Вот сейчас он меня поцелует, — подумала я, — а я даже „кыш“, сказать не могу».
Мы еще целовались, когда страшный грохот накрыл нас с головой. Краснов упал на землю, закрывая меня своим телом. Что-то с шипением падало вокруг. Я съежилась, ожидая какой-нибудь железяки или кирпича на голову. Краснов приподнялся и рывком поднял меня на ноги. На месте Мерса пылал огненный столб.
— Черт, черт, черт, — оглянулся он и вдруг повлек меня не ко входу в офис, а совсем в другую сторону, на улицу.
Я все оглядывалась на огненное зарево, не в силах представить, что только что там сидели живые люди, а сейчас даже страшно представить… как это — гореть заживо. Я споткнулась, упала, Краснов поднял меня, потащил дальше, я опять упала. Чертыхнувшись, он перекинул меня через плечо и потащил через арку. Висеть мешком было очень неудобно, когда Краснов выскочил на улицу, я заколотила его по спине. Тот остановился, спустил меня на землю. Мимо шли прохожие, многие останавливались, с любопытством заглядывая во двор.
— Куда мы? — спросила я, прижимаясь к нему. — У тебя кровь на лбу.
— Ерунда, осколком зацепило. Валить надо отсюда, — сказал Краснов, доставая телефон. — Здесь сейчас ментов будет… Нет у меня сил с ними сегодня разбираться.
— Это единственная причина? — не поверила я.
— А что?
— Да нет, — пожала я плечом, — просто я подумала, что машины так просто не взрываются. Кто-то из твоих «друзей» хотел тебя на тот свет спровадить. Радуются сейчас, небось, а ты их обломать хочешь, мол, жив, здоров, чего и вам желаю. А может они где-то рядом сейчас, пока твои бойцы приедут, они нас уже того…
Краснов спрятал телефон, оглянулся на толпу, которая становилась все больше, вдали уже послышался вой сирены. Заметил:
— Но и здесь торчать — смысла нет.
— Есть место, где можно отсидеться. Недалеко и никто про него не знает. Ручаюсь. Пойдем. — Я взяла его под руку, и мы неторопливо зашагали по тротуару. Идти, слава богу, действительно было не далеко.
— Проходи, — открыла я дверь, — только веди себя прилично, здесь интеллигентные люди живут. — Он хмыкнул и прошелся по комнате.
Я разделась и побежала в ванну, а когда вернулась с аптечкой в руках, он вертел в руках Вилькину фотографию в рамке.
— Понятно, — поставил он ее обратно на полку.
— Только не начинай опять, — взмолилась я.
— Ну, да. Ты опять не соврала, а просто не сказала правду, я помню.
— И где бы ты сейчас прятался? — возразила я. — Так что не надо. Иногда и полезно соврать. Для жизни.
— Ты, все же неисправима. Я начинаю думать, что тебя надо изолировать.
— Садись, — приказала я, — сейчас я тебя сама заизолирую. И приготовься, будет очень больно. Только руки убери — я боюсь.
— Куда? — удивился он, разводя руки в стороны.
— Вот туда. И держи их там подольше, — я открыла пузырек с перекисью.
— Ой-ой, — его руки обхватили мои бедра.
— Отпусти сейчас же, — прикрикнула я, обрабатывая глубокую ссадину на лбу.
— Не могу. Мне же больно. Я должен за что-то держаться, — и он стиснул меня еще крепче.
— Врешь ты все, Краснов, — сказала я, залепляя рану пластырем, — ты не чувствителен к боли — я помню.
— Глупый пучок перьев, — он уткнулся лицом в мою грудь.
Ну, уж это слишком! Я выскользнула и сказала:
— Остынь. Я все равно не верю.
— Во что? — он потрогал пластырь на лбу.
— В то, что ты способен видеть в женщине разумное существо, а не бесплатное приложение к кухне.
— Не такое уж оно и бесплатное, — хмыкнул он. — Кстати, о кухне. Может, ты что сварганишь, в порядке исключения? Я смирюсь даже с горелой яичницей.
Мы съели яичницу, не горелую, кстати, а очень даже приличную и выпили кофе.