— Это плохо? — Пойми тут, то ли смеется, то ли… Может, обидеться?
Он пожал плечами.
— Может плохо, может хорошо. Я не знаю, — он улыбнулся. — Знаю только, что идеалисты не живут… долго.
— В смысле? — не поняла я.
— В прямом. Либо гибнут… за идеалы. Либо… меняют их, к чертовой матери.
Я нахмурилась, соображая, чтобы ему ответить. Хотя он, конечно, где-то был прав. Он опять засмеялся и, протянув руку, взлохматил мои волосы.
— Прическу испортишь, — увернулась я.
— Чем можно испортить атомный взрыв на макаронной фабрике?
— Ну вот, а говорил, что постараешься? — надулась я.
— Наоборот, мне нравится. Живенько так…
Я засмеялась, а потом вздохнула: — Если честно, я абсолютно не представляю, что мне с тобой делать. Правда-правда, — уверила я, в ответ на его сомнительную усмешечку. — Ты же не будешь отрицать, что мы с тобой из разных социальных кругов? И то, что мы вместе, это просто игра случая. Каприз судьбы, так сказать. Финт ушами. У нас нет этих, как его… точек соприкосновения, вот. И это просто еще чудо, что нам местами есть, о чем поговорить. А в остальном? У тебя твой бизнес, дела, в которых я ничего не понимаю, да и не хочу понимать. Ты свалился на мою голову, как… — я замолчала, подбирая слова.
— Согласно твоей теории, куколка, я твое наказание.
— За что? — ужаснулась я.
— За строптивый характер.
Я удивилась, но промолчала. По-моему, так женщина без характера — это нонсенс. А строптивость все же лучше стервозности. Не ценит и ладно. Краснов покосился в мою сторону и вскоре припарковался у тротуара прямо под запрещающим знаком. Я неодобрительно посмотрела, как он скрылся в стеклянных дверях некоего заведения. Задумавшись я пропустила момент его появления.
— Держи, — Краснов плюхнулся на сиденье и сунул мне что-то в руки.
— Ой! Это что? — уставилась я на громадный веник в гофрированной бумаге.
— Сборная солянка, — хмыкнул Краснов. — Выбери, что нравится, остальное можешь выкинуть.
— Дурной, — улыбнулась я, опуская нос в гущу букета, — скажешь тоже, выбросить…
— Это тоже тебе, — показал он на коробку на заднем сиденье. — Я тут подумал, ну его этот ресторан. Поехали лучше домой. Чай пить. — И он плотоядно подмигнул.
— А… — растеряно пожала я плечами, живо представив, что он имел в виду под невинным предложением попить чаю. Как-то вчера все произошло спонтанно и почти бессознательно, ну, с моей стороны, во всяком случае. А вот как с ним сегодня себя вести я не представляла и немного занервничала.
Машина въехала во двор. Кругом было тихо, но я знала, что незримое око камер смотрит на нас. Вообще-то неприятно, но таковы уж реалии красивой жизни.
— Держи торт, я дверь открою.
— Слушай, у меня же не тридцать три руки, — запыхтела я, пытаясь одновременно удержать и торт, и букет.
— Дай сюда, — отобрал он торт и веник, — сейчас все уронишь, прости господи.
Я засмеялась, глядя на эту картину: засунув букет под мышку, он пытался открыть дверь и при этом не уронить торт.
— Дай сюда, — взяла я у него коробку, — сейчас все уронишь, прости господи.
Смеясь, мы ввалились в дом, тут же застыв на месте от панорамы, раскинувшейся перед нами.
Полуголая Вилька с визгами носилась по холлу, перепрыгивая через диван и кресла, а за ней, с громкими индейскими воплями, махая как копьем, метелкой для пыли, носился Ромашка, тоже в одном полотенчике на бедрах.
Я открыла рот и привалилась к стене, выкатив глаза. Краснов застыл с букетом наперевес. Тут сладкая парочка соизволила нас заметить. Вилька охнула и затормозила, как вкопанная, сзади на нее налетел обалдевший Ромашка. «Папа!» — растерянно гаркнул он, почему-то басом. Вилька взвизгнула и умчалась вверх по лестнице, по пути зацепив Ромкино полотенце. Тот выкатил глаза и судорожно закрылся метелкой.
— В индейцев играем, сынку? — спокойно спросил Краснов. — Ну-ну. — И сунул цветы ему в руки.
Ромашка моргнул глазами, заалел веснушками и улепетнул прочь, прикрываясь букетом.
— Торт давай, — Краснов попытался вытащить из моих рук коробку: я так вцепилась в веревку, что ему пришлось разогнуть мне пальцы.
— Ой, мамочки, — наконец, смогла произнести я, шумно вздохнув и вдруг начала оседать, падая от беззвучного хохота.
Краснов подхватил меня одной рукой, другой поставил торт на тумбочку и громко крикнул:
— Детишки, большой белый вождь, со своей скво, покидает вигвам!
Потом схватил меня в охапку, вытащил за дверь и усадил в машину. Идти я, решительно, не могла, сгибаясь от приступов смеха. И еще долго вздрагивала, закрыв лицо руками. Наконец я раздвинула пальцы и глянула не него в щелочку.
— Просмеялась? — сурово спросил он и, вдруг, тоже засмеялся: — Сукин сын, — проворчал он, — ну весь в меня!
— Вот уж точно, — вздохнула я, но тут же испуганно замахала рукой, увидев его угрожающе сдвинутые брови: — Ты что, это я так — гипотетически.
— Смотри у меня, — погрозил он, — а не то я этому Чингачгуку оторву что-нибудь.
«Чудны дела твои, господи», — вспомнила я бабушкину присказку.
— И куда мы теперь?
— Да найдем место, не переживай.
— В отель я с тобой не поеду, так и знай. Я девушка с принципами, знаешь ли, — возмутилась я.
— Понятно, — покосился он, — ко всем прочим недостаткам, у тебя еще и принципы имеются…
— Разве это плохо? — спросила я.
— Отлично, — подмигнул он.
— А торт наш где? — вспомнила я.
— Сейчас другой купим. Пусть детишки лопают, им калории нужнее, — засмеялся он.
— Это твоя квартира? — нахмурилась я, переступая порог.
— Моя, — ответил он, пытаясь снять с меня шубу. — Проходи.
Я обернулась:
— Как-то это аморально. Не находишь?
— А на даче было бы морально? — довольно таки искренне удивился Краснов.
— Ты говорил, что она там не живет.
— Она и здесь не живет и не жила никогда. У нее другая квартира.
— Ты неисправим, Краснов, — я огляделась вокруг. Могу представить сколько таких, как я тут перебывало. Но вслух ничего не сказала. Он же все равно не поймет моих душевных терзаний.
Потом мы пили чай. От нервов я схомячила два куска торта и задумчиво ковыряла третий. Краснов торт есть отказался, а вот коньяк себе налил и теперь крутил бокал в руках, изредка делая мелкие глоточки. Я тоже немного отхлебнула, но злоупотребить напитком не решилась, желая сохранить ясность восприятия действительности.
— Сосед твой, кстати, оклемался, скоро выпишут, — сообщил Краснов.
— О! — обрадовалась я. — Он же меня предупредить хотел — сроду ведь Матильдой не называл, если б я сразу сообразила…
— А чего, говоришь, этот мужик хотел-то? — спросил Краснов. — Ошейник?
— Ну да. И даже, наверное, не сколько его, сколько понять, кто их так подставил. Ведь тот, который кота вез, его родственник какой-то, а у них же, наверное, эта, как ее, кровная месть. А потом он кота позвал, Мирчан, вроде, тот и вылез из-под дивана. А этот на него посмотрел и говорит: «Для выставок уже не годится, ухо порвано» Может, поэтому и поверил, что я его раненного подобрала на улице. Я не знаю. Но то, что меня грохнуть должны были это факт, но почему-то не грохнули… — я пожала плечами.
Краснов жестко усмехнулся краем рта, и так посмотрел… Я вспомнила Ромашку. «Краснов энд сан» — подумала я. Как же я раньше не замечала? У них же повадки один в один. Жесты, манера говорить, словечки эти… А глаза? Действительно, это слепой надо быть, чтобы не догадаться. Да уж, вот она проблема поколений — папе с сыночком на одной территории с девушками неудобно тусоваться. Вот они и мигрируют туда-сюда, с дачи на квартиру и обратно. Схема, видно, налажена… Эх! Как-то я себя не комфортно чувствую, прямо какой-то мадам Батерфляй…
Мы пили кофе, сидя на большом уютном диване перед телевизором. Я искоса поглядывала на его профиль, пытаясь вызвать у себя хоть какие-то чувства, и вздыхала. Как-то с чувствами не очень получалось. Даже камин, с весело потрескивавшими березовыми полешками, не помог. Вроде бы романтично: он, она, полумрак, шампанское… Ох, нет, шампанского не было. Может в этом дело? Беда просто. Что делать?
— Ты чего дергаешься? — вперился он в меня взглядом. — Дергаешься, — утвердительно повторил, в ответ на мое неуверенное пожатие плечом. — Перестань, — ободряюще улыбнулся он. — Здесь безопасно. Абсолютно.
— Не знаю, — робко улыбнулась я в ответ. — Привыкла уже, вот и дергаюсь.
«Ну, я-то знаю, чего дергаюсь, а вот ты чего дергаешься?» — думала я, глядя на его метания по программам. Не зная его, можно предположить, что у него те же проблемы, что и у меня.
— Перестань, — взмолилась я, — давай хоть что-нибудь посмотрим.
Он кивнул и протянул мне пульт. Я нашла какой-то американский боевик. Мы смотрели молча, вздыхая каждый про себя. Если бы он хоть как-то проявил инициативу что ли, я бы знала, что делать. А так…
— Пойду я, наверное, спать, — вздохнула я, устав от напряжения, носившегося в воздухе.
— Конечно, — как-то, кажется даже, обрадовался он.
Но заснуть, как назло, не получалось. Валялась, как бревно, в полудреме прислушиваясь к тишине, теребя пальцами цепочку с акульим зубом. Да, после визита горцев, я отыскала в недрах шкатулки со всякими побрякушками свой индийский талисман и повесила на шею. Может тот дервиш был шарлатаном, может праведником, но слова его мне сейчас вспоминались как никогда: «Смерть ходит кругами. Тебе нужен защитник» Вот и пусть защищает.
А Краснов, видимо, где-то мирно дрых, не подозревая о моих душевных терзаниях. «Какого черта! — я села и нервно рассмеялась, — А ты думала, он тебя домогаться начнет? Как бы не так! А он-то умней тебя будет. Быть жертвой обстоятельств — легко и просто. Не виноватая я — он сам пришел…» Еще не осознав, что делают, ноги сами понесли меня вон из комнаты. Крадучись, я прошла в холл, пытаясь в темноте определить направление.
Краснов так и уснул на диване, закинув руку за голову и свесив другую на пол. Угли в камине неярко алели, давая слабый свет. Я осторожно присела на краешек и тихонько коснулась его обнаженной груди.