И вот они уже более недели находятся на пункте сбора, а обмундирование и вооружение так и не получили. Странное дело, но ахвицер даже зачитал бумагу, из которой стало понятно, почему людей и на довольствие не поставили и не одели. Виданное ли дело, сообщать солдату, что происходит в офицерской среде! Стало быть… подумали многие… и впрямь они свободными людьми становятся.
Уже были арестованы десять интендантов, которые должны были отвечать за хранение и пополнение армейских магазинов. Кто из бывших крестьян, нынче солдаты взял с собой немало еды, тот пока живет и не тужит, даже порой и делится. Всё же не бедственные люди собрались, а большей частью крепкие хозяйственники. У них и колбасы имеются, и сало, и сухари нашлись.
— А ну, братцы, всем встать! — выкрикнул поручик Малой. — Изготовиться получать обмундирование с оружием!
— Эко раскомандовался Малой, — пробурчал Кондрат. — Давно ли от меня затрещину получал, как первогодка!
— Так нынче же он ахвицер! — подняв указательный палец кверху, сказал Иван.
— А ну, угомонились! — грозно пробасил Петро. — Выучился и стал офицером, так все могут, кабы не лясы точить, а учиться и тренироваться.
Не совсем было привычно мужикам подчиняться нынче тому, с кем раньше солдатскую кашу делили. Однако, ничего не попишешь. Никола Малой оказался самым смышлёным во всем солдатском обчестве. Он быстро и в унтер-офицеры выбился, а после бумагу подал, по которой Малого взяли даже на годичные курсы в Луганскую школу стрелков. Ну, а по окончании оной, Малой стал прапорщиком. С отличием окончил ту школу, с грамотой хвалебной пришёл.
— Так-то братцы, нам наше оружие дают! Тое, что мы на учениях мяли, — рассматривая десяток ружей, воскликнул Кондрат.
— Мяли? Жонку ты мял, тетеря! — усмехнулся Петро.
На самом деле, обоз с провиантом, фуражом, вооружением и боеприпасами по какому-то непонятному стечению обстоятельств был задержан в Харькове. И сейчас началось расследование, почему именно так произошло. Командир дивизии полковник Сухомлин, вроде бы как ушедший в отставку, но согласившийся оставаться в резерве, начал бурную деятельность.
Ну, не нравилось ему быть помещиком, сидеть на земле да попивать чай с баранками. Пару месяцев так провёл время, а после тяготиться стал. Так что, когда стало понятно, что в ближайшие две недели в пункте сбора под Полтавой так и не будет ни оружия, ни провианта, Сухомлин направил всех своих офицеров на покупку еды, а также приказал распечатать все армейские магазины резервной дивизии, которые предназначены были не для использования в бою, а только при учениях, но теперь были направлены всё-таки для вооружения солдат.
Полковник счёл, что обмундирование — это второе дело, наудивление мужики на пункт сбора прибыли почти поголовно в добротных сапогах, да и не голыми. А вот если прикажут выдвигаться куда на войну, именно к этому всё идёт, то хотя бы с оружием нужно решать. Впрочем, обозы из Харькова уже должны были выйти, но полковнику предписано явиться в Киев не позднее чем через три недели, нет время ожидать обозов, пусть уже в Киев идут сразу.
А недавно организованная канцлером Сперанским Военная Прокуратура уже начала расследование по факту злоупотреблений и манкирования своими обязанностями интендантов. И за эти преступления во время войны законом приписывается и конфискация имущества, и большие сроки на каторге. Строго с этим в армии стало.
Многих из офицеров полковник Сухомлин знал лично, они были его соседями. Офицерам также, как и их солдатам, выдавалась земля. Причём, без крепостных. Они должны были заключать со своими же солдатами ряд, по которому крестьяне обязаны платить небольшую, но деньгу. Ну, а на своей земле помещик был волен делать всё, что угодно. Если хочется, покупает крепостных, а нет, так всем выдавались рекомендации по обустройству поместий, причём, если действовать именно по этим рекомендациям, то в недавно образованном Банке Вспомоществования Развитию Помещичьих Хозяйств дадут беспроцентный кредит, а также помогут с приобретением уже готовых сахарных заводов, маслобоен, инвентаря, семян или ещё чего.
Более того, можно было заказать в этом банке достойного управляющего, который прошёл бы Белгородскую школу управления. Правда, за это нужно было банку платить десятую долю от всей прибыли. И все отставные офицеры, которые воспользовались подобной опцией, в один голос говорят, что при найме доброго управляющего поместье может приносить доход уже через год, ну, может, два года, в два раза больше чем то, что было заявлено.
— Братушки, нынче будет зачитано обращение государя нашего всемилостивейшего Павла Петровича, — когда мужики перестали быть мужиками, а стали солдатами, взяв свои ружья, сказал прапорщик Малой.
Случилась абсолютная тишина. Все солдаты, унтер-офицеры — все были готовы слушать, что же скажет их любимый государь, за которого они готовы хоть кому глотку порвать.
— Верноподданные мои любимые! — Малой сделал паузу.
На глазах молодого офицера проскользнули слёзы. Плакал не только прапорщик, который более остальных получил свою порцию идеологической обработки во время прохождения курсов в школе стрелков, плакали многие мужики.
Все остальные слова были уже не важны. Они готовы умирать, но вот государь говорит в своём послании, что он не хочет их смертей. Государь говорит, что он хочет для них жизнь, достойную жизнь, и чтобы они вернулись с войны, но вернулись как героические победители.
— Воюйте умело, воюйте смело, за благое дело, останьтесь живыми, но не посрамите Россию, — еле сдерживаясь, чтобы уже в голос не зарыдать, читал поручик Малой.
— Ура! Слава царю-батюшке! — закричали в одном месте, чуть позже, вторя, начали кричать в другом, восхваляя государя.
Скоро вся дивизия, расположенная на Большой площади под Полтавой, кричала, как в один голос:
— Слава царю!
* * *
Белорусские земли
19 июля — 21 августа 1800 года
— И как вам эти чувства, когда возвращаешься на родину, с которой ранее пришлось бежать? — спросил один мужчина, восседая на пегом коне.
— Это сложно, ваше величество, — отвечал другой мужчина, но уже на вороном коне.
Разница во внешности у этих прославленных политиков и военачальников была огромная. Один был высок и статен, другой уже усапел обзавестись изрядным животом. Но ещё большей разницей было то, с каким настроем эти люди пришли сюда, на гору, чтобы любоваться просторами долины реки Неман и находящимся в десяти километрах города Гродно.
— Ваше императорское Величество, у меня столь много чувств и все они настолько разные, что я не могу определиться, что именно внутри меня побеждает, — отвечал на вопрос Наполеона Бонапарта Тадеуш Костюшко. — С одной стороны, я поддался на уговоры и вновь получаю шанс освободить свою Родину, с другой…
— Но ведь здесь рядом ваше родовое гнездо⁉ — воскликнул Наполеон, пребывавший в приподнятом настроении. — Как же можно грустить!
— Так и есть. Я родом из этих мест, может, только немного южнее, — сказал Тадеуш. — И места эти я знаю хорошо. Шесть лет… Прошло не так много времени, когда фельдмаршал Суровый заливал кровью предместья Варшавы, а словно в иной жизни было.
— Ваше настроение вгоняет меня в полное уныние! Я ждал иных чувств от вас, — раздражённо выпалил французский император и даже демонстративно отвернул голову.
— Прошу простить меня, Ваше Величество. Я, как каждый честный человек, с болью понимаю, что нарушаю данное мной же слово. Я, пообещав русскому императору более не воевать против России, всё равно привёл на эту землю тысячи поляков, — сокрушался лидер последнего польского восстания Тадеуш-Анжи Артур Бонавентура Костюшко.
— Зато под ваши знамёна… Именно под ваши, месье великий сын польского народа, пришло более восьмидесяти тысяч молодых польских мужчин. После французских сил это самый большой воинский контингент величайшей из всех, что ранее видела история, армии, — сказал Наполеон, и дёрнул своего коня прочь.
Французскому императору определённо была неприятна та ситуация, что кто-то рядом с ним вообще может грустить. Как же грустить! Вот она, Россия! Как бы не кричали поляки, что все вокруг польское, эти земли, на которых уже находился Наполеон — Россия. Принадлежат же территории Российской империи, но уже сюда пришел он, император Франции и теперь… Может, Польша, может быть и Великое княжество Литовское.
Все было неоднозначно. Бонапарт играл на патриотических чувствах и поляков и литовцев, он и пруссакам намекал, что все заигрывания с возрождением Речи Посполитой — лишь вынужденное дело, временное. И многие верили. Если людям говорить о том, что они хотят услышать, то слушатели безоговорочно верят говорящему. Поляк шел воевать в армию Наполеона, чтобы получить новые земли, забрать у русских помещиков в Малороссии и Белоруссии весьма даже обустроенные поместья, ну и за то саблю точил поляк, чтобы Речь Посполитую вернуть. Были и те, кто хотел конкретно Великое княжество Литовское, отдельное от Польши государство…
А были… Русские, если можно так называть людей, которые готовы воевать против своего же Отчества, какими бы мотивами и лозунгами подобные предатели не прикрывались. И воевали эти «русские» так же за деньги, как и все остальные, собственно, но тут оправданием было то, что одни «русские» шли освобождать других «русских» от крепостничества, гнета императорской клики и всякое подобное, пропитанное вроде бы как и либеральными лозунгами.
А что русские могут противопоставить такому войску, величайшему из всех, по крайней мере, по количеству воинов⁉ Ну не стоит же верить Курфию Руфу и Ариану, которые писали о миллионах персидских воинах? Там было явное преувеличение, сейчас же, как бы не преуменьшение, так как прусские города, польские села — везде сейчас французские отряды, которые устремлены на Восток.
По мнению Наполеона, почти ровным счётом ничего русские не могут сделать. Французский император ожидал намного более деятельного сопротивления со стороны русских. А они не могут даже собрать свои силы в кулак, вынуждены воевать на два фронта, ресурсы же России не бесконечные. Мало того, русским пришлось сильно дробить свои силы, прикрывая множество направлений вероятного удара Наполеона.