— Давайте смягчим шведские выплаты, господин канцлер! Ну и так же территорий забрали… еще и французы… — Александра Павловна так мило улыбнулась, будто просила о нелепице.
— Я всецело ваш, прекраснейшая королева, кроме двух моментов: я безнадежно люблю свою жену; и, как государственный муж, принадлежу государю и России. А в остальном… — я развел руками.
— Не были бы вы наделены столь большим числом талантов… Тогда заключите со шведскими верфями выгодные договоры, — продолжала настаивать королева, мать Петера Карла.
Я лишь улыбнулся.
Швеция приняла большинство наших условий, не могла принять. Была признана независимая Финляндия, причем с Лапландией. Отошли земли и к России. К примеру по линии Кирена-Абиску на самом севере Скандинавского полуострова стали русскими. Я даже не поленился прописать в договоре то, что все острова, воды, что находятся на севере Норвежского моря, все русские. Флота шведы лишились, конституцию новую приняли, где прописаны исключительно дружеские отношения с Россией. Было прописано и то, что русским компаниям не должно никакого чиниться препятствия как в разработки недр Швеции, так и в других предприятиях. Будем не только принуждать силой, но и делать невозможным существование шведской земли без России.
— Правильно говорят, что вы железный канцлер, — улыбнулась Александра Павловна, и покинула меня не солоно хлебавши.
«Я это прозвище и запустил в народ,» — подумал я.
— Его Императорское Величество! — произнес распорядитель и в зал вошел Павел.
— Я принял решение, граф… Вы остаетесь канцлером, но железную дорогу до Москвы и телеграф вы доделаете уже в этом году! И да, не ослышались, Канцлер Сперанский Михаил Михайлович я дарую вам Орден Иоанна Иерусалимского второй степени, а еще орден Андрея Первозванного. Я все вижу и работу вашу оценил! — провозгласил император, а у меня чуть было слезы не навернулись от неожиданных наград, но что важнее — признание моих заслуг в целом.
Так что, в путь! Еще много работы!
Глава 3
Глава 3
Ливерпуль
1 мая 1800 года (Интрелюдия)
— Пролетарии всех стран соединяйтесь! — кричали в толпе, шедшей громить текстильные фабрики Дрингвотера.
— Даешь всеобщее избирательное право! — провозгласила толпа очередной лозунг.
Рабочие и разного рода праздно шатающиеся люди уже который день бунтуют у текстильных фабрик Ливерпуля. Что более всего подзадоривает бунтарей, что власти находятся недоумении, ничего пока не предпринимая, да, и не понимая в целом, что с этим сейчас делать. Нет военных, которые могли бы разогнать всех крикунов, ну а полиция… Ее мало, она оказалась не столь решительной, а теперь на улицах Ливерпуля и вовсе нет закона, кроме того, какой принимает Центральный Рабочий Комитет.
Рядом с Манчестером базировался полк гусар, который мог ещё утром, когда людей на улицах города было не так много, решить вопрос митинга кардинальным образом, разгоняя всех собравшихся. Но прошёл слух, что французы готовят высадку в районе Ливерпуля. Вот из Манчестера вышли все вооруженные силы, а также дислоцирующиеся недалеко, в Йоркшире, пехотные полки. Все направились в Ливерпуль.
Между тем, время у протестующих немного. До Ливерпуля недалеко, а скоро станет понятно, что никакой французской десантной операции не будет, вернуться гусары и наведут порядок. И пусть оргкомитетом протестующих было установлено, что нельзя никого выпускать из города, чтобы информация о происходящем не просочилась, все равно, дня три, может четыре, и начнется подавление бунта. Подготовленные несколько сотен бойцов из рабочих и различного люмпенизированного населения с удовольствием взяли на себя функции такой вот народной милиции.
Но в самом городе творилась просто вакханалия. Вчера прозвучали лозунги сократить рабочий день до десяти часов в день. Даже просто объявить о своих намерениях — это уже казалось просто феноменальным достижением. Сегодня, когда вопреки мнению многих, не пришла армия и не разбила протестующих, то есть полностью бездействуют власти, лозунги становились всё более и более смелыми.
— Рабочие тоже люди! — закричал один англичанин, не так, чтобы идеально выговаривая английские же слова.
— Всеобщее избирательное право! Мы имеем право! — кричал другой активист рабочего движения.
Толпа, состоящая всего-то из семи сотен оголтелых мужиков, ворвалась на главную фабрику «Дрингвотер», круша все станки и механизмы. Эта фабрика отличалась особой механизацией, здесь были даже установлены три новых паровых машины. И сейчас всё это ломалось, крушилось, поджигалось.
— Долой машины! Дайте людям работу и возможность кормить свои семьи! — продолжали декламировать лозунги.
Двое мужчин стояли чуть позади от этого всего, их задачей не было крушить и поджигать. Вернее, не так. Они крушили, но сознание и психику людей, они поджигали их сердца и внушали обострённое чувство справедливости.
— Карл, может, тебе взять всё-таки какое-то другое имя? — спросил один мужчина, состоящий в оргкомитете рабочего движения у другого, также входящего в Центральный Комитет.
— А почему это немец, который родился, жил и работал в Англии должен скрывать своё имя? — возмущался Карл Маркс.
— Да мне, дружище, плевать, будь ты хоть русским, — отвечал ему бывший рабочий текстильной фабрики, сменивший свое настоящее имя на другое, Джон Луд.
— Ты, действительно, хочешь меня обидеть? Или, Джон, ты забыл, каков мой кулак на вкус? — Карл Маркс сделал вид, что обиделся. — Не смей называть меня русским!
— Прости, товарищ, ты прав, куда там русским, в трудовом законодательстве, чтобы выдвигать такие требования. И я рад, что ты у нас есть. Так побуждать людей к стачкам и митингам у нас раньше не получалось, — сказал Луд и подал руку для рукопожатия товарищу Марксу.
Василий Дмитриевич Капустин с большим удовольствием пожал руку этому человеку. Он сам сделал Джона Луда. Не было человека с таким именем, несмотря на то, что ещё год назад при подготовке к засылке в Англию, утверждалось, что некий Луд должен существовать и его желательно найти и вступить с ним в сговор. Нет Луда? Так его можно создать! Как, впрочем, и луддизм, само движение, направленное не только на уничтожение механизмов, но и достижение прав трудящимися.
Василий Капустин ещё некогда прибыл с группой товарищей, которые привезли Ольгу Жеребцову. Без особого труда удалось взять деньги, которые Ольге выдавал раннее убитый посол Уитворт. Ольга? Умерла от передозировки наркотиками. Что-то она сильно увлеклась этой гадостью!
У Жеребцовой оказалось два миллиона фунтов — это просто огромнейшая сумма, которая даже не нужна была для тех дел, ради которых был заслан Капустин и ещё пятеро товарищей в Англию. Не вся она пошла на организацию рабочего движения. Для этих нужд с лихвой хватило полмиллиона фунтов. Зато сейчас в банках Англии на разные имена и во многих ячейках находилось полтора миллиона фунтов, способных, если понадобится, многое совершить на Туманном Альбине.
Ранее, перед самой отправкой, куратор прочитал письмо от некого важного господина. Все догадывались, что это сам канцлер Сперанский давал напутственное слово.
Так вот, в этом письме, которое названо было писавшим, как шальное, значилось, чтобы те, кто отправляется в Англию для начала там рабочего движения, представились двумя именами: Карл Маркс и Фридрих Энгельс.
И вот теперь Капустин и есть тот самый Карл Маркс, обладая несомненным ораторским мастерством, рассказывал много небылиц, про то, как могут жить рабочие и, что именно они куют для Англии будущее. А еще кричал про объединение всех пролетариев и аграриев, и всех, кто ущемлен.
— Что дальше? — спросил Джон Луд.
— Нужно усиливать натиск, власти должны пойти на любые уступки, — отвечал Капустин.
— Вчера я в это не верил и ждал гусарских сабель. Но сегодня… Я верю тебе, Карл, — сказал Луд.
Ситуация в Англии складывалась самым лучшим образом, чтобы поднимать бунт в рабочей среде, да хоть и народные волнения. Дело в том, что финансовая стабильность Великобритании была сильно подорвана. Как только французы вошли в Индию, ещё ничего там не совершив, фунт стал резко падать в цене. Были и другие причины инфляции в Англии, например то, что англичане плохо понимали, что такое «инфляция», учились, кстати, по русскому учебнику.
Но не это было самым главным. Англия лишалась своих рынков сбыта. Россия уже не покупала много товаров, Франция, тем более, Швеция, даже Соединенные Штаты Америки и те отказывались от английских товаров, не желая ссориться с другими политическими и экономическими европейскими игроками, — странами, которые так или иначе, но действуют против Англии.
Огромное количество уже произведённых товаров лежало на складах фабрик и заводов. Это провоцировало почти что банкротство перспективных и ранее получавших сверхприбыль предприятий. Английское правительство даже начало субсидировать предпринимателей, чтобы те, хотя бы, расплачивались по долгам с самим же государством. Были те промышленники, которые деньги, полученные от государства, начинали выплачивать в качестве зарплаты своим рабочим. Понимающие люди в Англии есть, они осознают, что без квалифицированных рабочих все фабрики и заводы — всего метериалы, из которых они сделаны.
Однако, буквально недавно, ситуация стала немного, но меняться. Бизнес, моментально реагирующий на любые возможные изменения в политике, смотрел на будущее уже не такими печальными глазами. Всё вело к тому, что Россия откроет свои рынки английским товарам и в Швецию, и в Финляндию, и в саму Россию. Именно так виделось в ближайшее будущее. Поэтому, промышленники посчитали нужным сохранить ту касту профессиональных рабочих, без которых производство будет просто невозможно.
И вот такие ушлые предприниматели оказались самой главной занозой в том, чтобы поднять людей на сопротивление, используя дешёвые лозунги, когда машины обвинялись в том, что они забирают хлеб и возможность заработка у рабочих. Утверждалось, что уже скоро лишь один из десяти рабочих будет работать на фабриках, другие же будут попадать по