Солнце садилось. Длинные тени от медленно идущих на восток смертельно усталых людей темными колышущимися столбами маячили впереди.
Искоса поглядывая на быки и фермы моста, Казаринов прикидывал, в каких местах им сегодня ночью придется закладывать толовые заряды, где на берегу удобнее всего расположиться с подрывной машинкой, если они раздобудут батарейки питания, и где можно надежнее укрыться, если мост придется взрывать огневым способом.
Миновав мост, Казаринов остановил группу.
– А теперь, братцы кролики, давайте прикинем, где нам придется сегодня ночью ползать на животе по фермам моста. – Григорий легко сбежал по крутому откосу к реке и махнул рукой бойцам, которые, следуя за своим командиром, тоже спустились. У самого обреза воды стояли железобетонные устои, на которых лежали фермы крайнего левобережного пролета моста.
– Стой! Куда прешь?! – громко окрикнул Казаринова часовой, из-под плащ-палатки которого торчал ствол автомата.
– Что, своих не узнаешь? – переходя на шутливый тон, произнес Казаринов, направляясь к мосту.
– Стой!.. Стрелять буду!.. – грозно крикнул часовой и вскинул перед собой автомат.
Казаринов остановился и дал знак своим бойцам не следовать за ним. Откуда-то из-под моста навстречу Григорию неторопливо, вразвалку шел высокий, лет тридцати мужчина в командирской фуражке и командирской плащ-накидке.
– Ты что, лейтенант, ослеп? Прешь прямо на часового!.. Или, драпая, забыл устав караульной службы? – Заметив взгляд Казаринова, скользивший по фермам моста, он спросил уже с явным раздражением: – Чего глаза-то о фермы моста ломаешь? Уж не ты ли, случайно, его строил?
– Не знаю, кто строил этот мост, а рвать его придется мне.
Если бы Казаринов знал, что он имеет дело с командиром подрывной команды резерва Главного Командования, то, пожалуй, он ответил бы гораздо спокойнее и вежливее. Однако грубость командира, сквозившая в его словах, в резком тоне, во взгляде, задела Казаринова. На языке его уже вертелся желчный ответ.
– Лейтенант, предупреждаю подобру-поздорову: скорее уводи отсюда своих архаровцев… Иначе пожалеете. Дуйте свой дорогой, пока охрана моста не нарвала вам уши.
Это вывело Казаринова из себя.
– Я не вижу под плащ-накидкой знаков различия, но, судя по вашему хамству, они не могут быть командирскими, – язвительно бросил Казаринов.
– Ах, ты даже так можешь, стригунок?! – присвистнул человек в плащ-накидке и, как бы невзначай, небрежным жестом сбросил ее с левого плеча.
Только теперь Григорий увидел, что перед ним капитан инженерных войск.
– Ваши документы?!
– Кто вы такой, чтобы проверять мои документы?
– Я старший командир по охране моста! – резко ответил капитан. – В моей власти задерживать всех подозрительных лиц, которые околачиваются у моста!
– Никто не мешает вам охранять мост, который я буду взрывать завтра утром. У меня на это есть предписание высшего командования!
– Где это предписание? Предъявите!
– Только не вам! Вы ведь всего-навсего караул.
Капитан повернулся в сторону темных кустиков, клочками разбросанных по левому берегу, поднял руку и помахал ею над головой. Не прошло и минуты, как из-за ближних кустов, словно вырастая из-под земли, выскочили четыре здоровенных красноармейца с винтовками и стремглав кинулись к капитану.
– Обезоружить! – раздраженно приказал капитан четырем подбежавшим красноармейцам, которые, не теряя ни секунды, кинулись на Казаринова.
Оставшись без пистолета, Григорий пожалел, что был так резок с капитаном, наделенным, как оказалось, полномочиями весьма значительными. «Да, с этими тиграми шутки плохи… Разорвут, если по ошибке сочтут за диверсантов», – подумал Казаринов и решил спокойно объясниться с капитаном.
– Зачем пороть горячку, капитан? Можно объясниться и без нервных эксцессов. – Казаринов достал из планшета письменное предписание о подготовке моста к взрыву и протянул его капитану. – Почитайте.
– Предъявите этот мандат там, куда вас отведут мои бойцы. – Повернувшись к красноармейцам, капитан приказал: – Срочно доставить лейтенанта в штаб дивизии!
– А этих… с мешками? – спросил долговязый красноармеец с эмблемой инженерных войск в петлицах, пальцем показывая на бойцов Казаринова.
– Что у вас в ранцах? – не глядя на Казаринова, спросил капитан.
– Тол, бикфордов шнур, кабель и подрывная машинка.
– Ранцы отобрать, всех взять под охрану! – распорядился капитан. – До выяснения, что за артисты к нам пожаловали.
– Зачем же оскорблять, капитан? – с укоризной проговорил Казаринов. – Как и вы, мы выполняем приказание командования.
– С жалобой на меня можете обращаться к вышестоящему командиру. Вас отведут к нему два моих бойца.
– Даже под охраной? Как арестованного?
– Пока как подозрительную личность. – Резко махнув рукой двум красноармейцам, стоявшим ближе к нему, капитан распорядился: – Селезнев и Конкин, отведите лейтенанта в штаб дивизии! К полковнику Реутову. Скажите, что задержаны при попытке подвести под опоры и фермы моста заряды со взрывчаткой. – Капитан повернулся к Казаринову: – Я правильно формулирую рапорт?
– Совершенно верно, товарищ капитан. Только прошу вас с моими бойцами обращаться по-человечески.
До штаба дивизии добирались больше часа. Раза три Казаринов и сопровождавшие его красноармейцы спотыкались о телефонные провода. Один из конвоиров, чернявый, поскользнувшись на мокрой глине бруствера, скатился в глубокий окоп, откуда его пришлось вытаскивать. Не доходя до опушки леса, за которой располагался штаб дивизии, другой конвоир попросил у Казаринова закурить.
– Если, конечно, не последняя. У нас уже второй день перебой.
Казаринов высыпал в огрубелые ладони красноармейцев остатки махорки и закурил сам.
– Давайте, товарищ лейтенант, постоим, перекурим, а то уже скоро штаб. Там у них насчет этого строго, – сказал чернявый красноармеец, которого капитан назвал Селезневым.
Все трое прикуривали от одной спички, зажженной под длинной полой шинели рыженького молчаливого красноармейца. Курили жадно, по-воровски, оглядываясь по сторонам, загородив огонек самокрутки ладонью так, чтобы он не был виден ни с боков, ни сверху.
– Вы, товарищ лейтенант, не обижайтесь на капитана. Золотой души человек, – сказал Селезнев.
– А что же он набросился на меня?
– Это он с горя. Уж очень жалко ему этот мост. Ведь наш капитан по специальности – инженер-мостовик. До войны строил мосты и тоннели, а тут, как нарочно, получилось так, что к этому мосту капитан имел какое-то отношение. Не то диплом в институте по нему защищал, не то диссертацию. Под горячую руку вы ему попались, товарищ лейтенант.
– Так вы что – только охрану моста этого несете или… – спросил Казаринов, который до конца еще не уяснил себе, какие функции выполняет группа капитана.
– Если б только охраняли… – вздохнув, ответил Селезнев. – Мы только и делаем, что мосты взрываем. Уже взорвали пять таких и два еще поболе, чем этот. Мы никому не подчиняемся, окромя штаба фронта. А вы этого не поняли и пошли в амбицию. А капитан у нас – порох.
– И давно здесь стоите? – Теперь Казаринову была понятна нервозность капитана.
– Почитай, больше месяца… Думали, что уж этот-то мы рвать не будем. А оно вишь как получается. Вы не заметили, что капитан наш весь седой? А когда закладывали тол под первый мост, он был, как и я, чернявый. И взгляд был не такой колючий. Ночами почти не спит. Все курит и курит… Ну ладно, пошли… Я бычок пока заплюю. Еще разочка четыре курну, когда вас сдадим. – Селезнев аккуратно загасил самокрутку и положил бычок за отворот пилотки, которая, как успел заметить Казаринов, когда было еще светло, в нескольких местах желтела подпалинами. – Не обижайтесь, товарищ лейтенант. Разрешили бы нам угостить вас молоденькой кониной – мы бы вас от пуза накормили.
– Где раздобыли-то? – спросил Казаринов, идя следом за Селезневым.
– О, этого добра у дороги – хоть отбавляй.
– Раненых лошадей подбираете или строевых режете? – чтобы не молчать, спросил Казаринов.
– Само собой, раненых. Ездовых не губим. И все срезает распроклятущая «рама». А стрелять по ней не разрешают.
Миновали трех часовых, пока Казаринова довели до штабного блиндажа полковника Реутова.
Слушая сбивчивый рапорт Селезнева, Реутов так сморщился, словно его простреливало в пояснице. Рядом с начальником штаба сидел подполковник Воскобойников – начальник связи дивизии.
Приказав красноармейцам-конвоирам минут десять «подышать свежим воздухом», Реутов подошел к Казаринову.
– Ваше предписание! – резко проговорил полковник, подозрительно оглядывая Григория. Потом кивнул в сторону связного, сидевшего рядом с телефонистом у печурки, и приказал: – Немедленно позови лейтенанта Сальникова!
Григорий положил на стол письменный приказ о подготовке к взрыву моста через Днепр.
– Почему написан от руки?
– Там, где писался этот приказ, нет не только пишущих машинок, но даже чернил, а потому писали химическим карандашом. – Казаринов протянул Реутову удостоверение. Тот долго рассматривал его, несколько раз бросив при этом пристальный взгляд на лейтенанта.
– Кто вас послал с этим заданием? – спросил Реутов.
– Непосредственно мой командир полка. Но сам приказ о подготовке моста к взрыву исходит от командарма генерала Лукина. Так мне было приказано доложить при необходимости.
– От командарма девятнадцать? – На листе бумаги, лежавшем перед ним, Реутов крупно вывел: «К-арм 19 Лукин».
– От командарма девятнадцать, – твердо ответил Григорий, решив, что упоминание командного положения генерала Лукина придаст его словам больше весомости.
– Какое же отношение имеет к нам генерал Лукин, командарм Западного фронта, когда наша дивизия входит в состав Резервного фронта? Это во-первых. Во-вторых: да будет вам известно, лейтенант, мост через Днепр находится в полосе обороны нашей дивизии.
– Я получил приказ, товарищ полковник, и выполняю его так, как предписывает мне воинский долг! – твердо ответил Казаринов. – Если получилась несогласованность на уровне выше, чем взвод – а я командую саперным взводом, – то в этом не моя вина. И прошу вас написать письменно то, о чем вы только что сказали мне устно.