тоевского, колебателя всяческих основ. Рано в нем проявились литературные способности, рано он почувствовал вкус к журналистике и совсем юным искал себя на журналистском поприще.
Семья Рейснеров проживала в Либаве, отчаянно нуждалась и жила мечтой о переезде в Петербург или хотя бы в Варшаву. Служа преподавателем законоведения в Ново-Александринском институте сельского хозяйства и лесоводства с содержанием в тысячу рублей в год, отец семейства упорно готовил магистерскую диссертацию, защита которой открыла бы ему двери в какой-нибудь столичный университет. И его труды были вознаграждены: молодой кандидат был направлен Министерством просвещения на открываемый юридический факультет Томского университета на должность экстраординарного профессор по кафедре политической экономии и статистики и награжден орденом Святой Анны 3-й степени.
Однако перенесенные жизненные неудобства выработали в Михаиле Андреевиче некую желчность, критиканство и мятежные мысли, которые он торопился немедленно донести до окружающих. В приказе министра просвещения Рейснер расценивался как лектор, «злоупотребляющий кафедрой для произнесения речей, которые побуждают относиться с неуважением и враждой к установленному в России законному порядку вещей». Запахло увольнением. Михаил Андреевич, чувствуя шаткость своего положения, подал прошение о направлении его для научной работы в Германию. Руководство Томского университета, не желая скандала, отправило его с мая 1901 года по 1 сентября 1902 года вместе с семьей в заграничную командировку в Гейдельберг якобы для изучения истории христианских государств в психологическом и социологическом аспектах. Впоследствии, чтобы показать свою лояльность действующему советскому режиму, в автобиографии Рейснер утверждал, что научная командировка была предоставлена «из желания избавиться от вольнодумного профессора и ослабить его влияние на студенчество».
В Гейдельберге научным наставником Рейснера стал известный немецкий юрист, профессор государственного права Гейдельбергского университета Георг Еллинек, один из наиболее видных представителей немецкой юридической науки, основоположник немецкой социологии права. Под влиянием наставника у Михаила Андреевича выработалась еще большая приверженность к социально-психологическому правопониманию и увлечение социологией права.
В то время в семье было уже двое детей: в январе 1899 года появился на свет сын Игорь.
Рейснеры жили беззаботно и открыто, пользуясь всеми благами европейской цивилизации. Дети росли в атмосфере любви, заботы и сознания собственной исключительности. Интеллигентные и претенциозные родители создавали в семье особую обстановку, подчеркивая свою избранность, отличность от заурядных обывателей. И не только глава семьи «медленный, приторно любезный, немного рыхлый и чересчур спокойный Михаил Андреевич» задавал подобный тон: супруга с энтузиазмом его поддерживала. Как впоследствии вспоминал воспитанник Рейснеров, Вадим Андреев, «настоящим руководителем, главной пружиной, двигавшей весь семейный механизм, была „острая неукротимая Екатерина Александровна Рейснер. Все ее маленькое тело было насыщено волей, ее ум, острый ум математика, сохранял во всех разговорах женскую гибкость и чисто женское, интуитивное понимание слабых сторон противника. Она постоянно, даже за столом, в семье, доказывала, убеждала, волновалась, жила всем своим существом“».
Лариса всегда вспоминала это чудесное время со светлой печалью. Увы! Оно быстро кончилось. Родина встретила Рейснеров равнодушно. Более того, начались служебные неприятности. «Профессиональная деятельность Михаила Андреевича, — рассказывал знакомый семьи С.С. Шульц, — всегда шла со скандалами. Он не умел влиться в коллектив, был очень честолюбив».
1902 год стал для М.А. Рейснера переломным. С этого времени начался один из самых сложных периодов его жизни, как он сам отмечает, «период последовательного полевения, сближения со студенчеством и отчуждения от профессуры», крайнего обострения отношений с учебным начальством Раздраженный вечными склоками, возникающими вокруг деятельного злоязычного Рейснера, ректор Томского университета добился увольнения этого «заносчивого либерала, заигрывающего с анархически настроенными отдельными студентами». Крах карьеры был ужасен, он наносил жестокий удар по самолюбию и жизненным планам. Однако в то время для образованного русского человека всегда оставался достойный выход — эмиграция. Тем более что были так свежи воспоминания о приятнейшей жизни в Гейдельберге. К тому же Михаил Андреевич перед отъездом в Берлин получил приглашение Н.К. Михайловского сотрудничать с журналом «Русское богатство», который редактировал В.Г. Короленко. Статьи о жизни в Германии М. Рейснер подписывал чаще всего псевдонимом М. Реус, и практически только эта деятельность давала семье средства к существованию.
Общительный Рейснер немедленно завел знакомства с немецкими интеллектуалами и социалистами: Августом Бебелем и Карлом Либкнехтом (1871–1919). В 1904 году по обращению К. Либкнехта он как специалист по русскому праву предоставил заключения для суда в связи с обвинением немецких социал-демократов в государственном преступлении против русского царя.
А. Бебель представлял собой тип выдающегося деятеля международного рабочего движения, верного последователя идей К. Маркса. В то время он уже прославился знаменитой книгой «Женщина и социализм», в которой с прогрессивных позиций рассматривал взаимоотношениях мужчины и женщины, рассуждал о браке и семье, о воспитании детей. Он пророчил, что в социалистическом обществе «женщина подымется на высоту полного совершенства, о котором у нас еще нет никакого правильного представления, так как до сих пор в истории развития человечества не было такого состояния». Можно представить, какой горячий отклик находили идеи Бебеля у просвещенных супругов Рейснер.
К. Либкнехт, крестник К. Маркса и Ф. Энгельса, известный своей мученической смертью, близко сошелся с Рейснерами. Особенно теплые отношения связывали его с Екатериной Александровной. Дело в том, что потеряв жену, погибшую во время операции, он женился на уроженке Ростова-на-Дону Софье Борисовне Рысс, приехавшей на стажировку в Германию. Женщины сблизились, семьи Рейснеров и Либкнехтов много времени проводили вместе. «На всю жизнь запомнила Лариса, как она ходила в гости к старой «тетушке Либкнехт». О дымящемся кофейнике, который появлялся на столе во время этих посещений, о сладком пироге, которым потчевала ее «тетушка», она рассказывала, как будто это было вчера. Эти воспоминания послужили основой той теплой привязанности, которую Лариса Рейснер питала к Германии. Дети рабочих из Целендорфа, с которыми она ходила в школу, рассказы работницы Терезы Бенц, помогавшей ее матери по хозяйству, — все это жило в воспоминаниях Ларисы», — впоследствии рассказывал в воспоминаниях о ней Карл Радек[14].
Годом позже Рейснер организовал в Европе кампанию в связи с событиями 9 января и арестом Горького. В том же году он вступил в большевистскую партию и участвовал в знаменитой Таммерфорсской конференции РСДРПб), где познакомился с Лениным. Впрочем, никаких значимых последствий это знакомство не имело.
В берлинское время 7-8-летняя Лара начинает понимать сложность жизни: не хватает денег, тяжело болеет мама. Она рассказывает об их с братом взрослении: они «были выкормлены легким и разрушительным гением анализа, царившего в семье. Они знали жизнь в десять лет, умели оценивать без ошибки все отчаянные схватки и наводнения, бросавшие их шаткое гнездо с места на место. Они привыкли видеть отца и мать в позе вечной обороны, в постоянном одиночестве, вызванном непримиримостью критериев, приложенных к жизни». Но «их шаткое гнездо» жизнь забрасывала в вовсе не плохие места. Сочувствие к неглупому энергичному Рейснеру проявил Максим Максимович Ковалевский (1851–1916). Юрист, социолог, историк, читавший лекции в Оксфорде и Стокгольме, он жил за границей, после того как его отстранили от преподавания в Московском университете. Ковалевский пригласил Михаила Андреевича для работы в своей школе в Париж.
Лара, самостоятельная, бойкая девочка, училась во французской школе, свободно говорила на немецком и французском языках, хорошо ориентировалась в незнакомых местах, Частые отлучки отца и недомогание матери делали ее «маленькой хозяйкой» дома Рейснеров. На фотографиях того времени она выглядит очень хорошенькой и решительной.
Но вот опять идейные разногласия Михаила Андреевича с его покровителем Ковалевским — и Рейснеры вынуждены переехать в Берлин. Новая школа, новые порядки. Домашние были угнетены неприкаянностью, нарастала ностальгия, родина виделась такой милой и желанной. Вечерами семья ходила на Bannhof (вокзал), чтобы хотя бы взглядом проводить поезда, отходящие в Россию.
И вот — о, счастье! Как результат первой русской революции в мае 1907 года объявлена амнистия политическим эмигрантам. Михаилу Рейснеру согласно его прошению разрешено чтение лекций в Петербургском университете. Он зачислен приват-доцентом[15] на кафедру истории, философии и права.
Пока не было городской квартиры, Рейснеры снимали дачу на Черной речке. Здесь взрослеющей Ларе — «всей в движении, в поисках и противоречиях» — предстояло познакомиться со многими незаурядными людьми, отпечаток личности которых навсегда наложится на ее характер, взгляды и склонности.
Это, прежде всего, Леонид Андреев (1871–1919), пожалуй, самый известный, скандальный писатель в стране. Он с восторгом приветствовал первую русскую революцию, пытался ей активно содействовать: работал в большевистской газете «Борьба», участвовал в секретном совещании финской Красной Гвардии. В феврале 1905 года за предоставление квартиры для заседаний ЦК РСДРП царские власти заключили его в одиночную камеру. Благодаря залогу, внесенному Саввой Морозовым, ему удалось выйти на свободу. От преследований властей Андрееву приходилось скрываться за границей, в Германии. Там в 1906 году он пережил одну из самых страшных трагедий своей жизни — смерть при рождении сына любимой супруги Александры Михайловны Велигорской («дамы Шуры», как величал ее М. Горький), внучатой племянницы Тараса Шевченко, которую он «так долго ждал, о которой так много, много мечтал и так горько плакал в своем безысходном одиночестве…». Следствием переживания стали пессимизм и безысходность, отразившиеся в произведениях 1906–1908 годов, особенно в «Иуде Искариоте».