Исходя из этой линии, советский полпред и начал формировать отношения с афганским правительством. Однако его деятельность встретила активное противодействие со стороны английской дипломатии, которая любыми способами пыталась дискредитировать советскую внешнюю политику в целом и ее представителя в частности. Федору Раскольникову пришлось приложить значительные усилия, чтобы нейтрализовать действия противников. В этом большую помощь ему оказала Лариса. Не имея возможности непосредственно воздействовать на ход дипломатических переговоров в силу восточной специфики, она на правах жены посла познакомилась с супругой эмира и его матерью и завязала с ними дружественные отношения.
Аманулла-хан имел единственную жену, что было нарушением тысячелетних традиций, бытовавших у правителей Афганистана. Сорайя происходила из знатной семьи. Ее родители Махмуд Тарзи и Асма Расмия были высокообразованными людьми, которые привили своей дочери прогрессивные взгляды, впоследствии сказавшиеся на ее собственных политических воззрениях и деятельности. После того как в 1919 году Аманулла-хан взошел на престол, Сорайя стала играть важную роль в политике и общественной жизни страны. Во время войны за независимость Афганистана Сорайя посещала раненых в госпиталях, дарила им подарки, а также с риском для жизни сопровождала мужа в мятежные провинции страны. Королева Сорайя была первой супругой монарха исламской страны, которую муж брал с собой на официальные приемы. Казалось бы, мусульманская женщина, родившая десять детей, должна полностью отдаться заботам материнства, однако Сорайя вела практически светский образ жизни: участвовала в охотах под Кандагаром, Джелалабадом и Газни, сопровождала супруга в поездках по стране и за границей, присутствовала на военных парадах и заседаниях кабинета министров. Аманулла даже сказал как-то: «Я ваш король, но я лишь министр вашего просвещения, тогда как королевой является моя жена».
Видимо, эмир не остался равнодушным к чарам супруги советского посла. Он совершал с ней долгие прогулки верхом, азартно играл в теннис. Языкового барьера не существовало — Лариса хорошо говорила на немецком и французском языках. Нельзя исключить, что их отношения выходили за рамки дружеских — в ряде источников мельком упоминается ее скандальный роман «с афганским принцем», но имя принца не называется.
Когда «афганского принца» не было под рукой, бывшая петербургская львица-комиссар разъезжала верхом по пустыне в мужском костюме с открытым лицом и пела русские песни под гармошку, шокируя крестьян-афганцев.
Скорее всего, под влиянием Ларисы, в 1928 году, когда ее уже не было в живых, на заседании Государственного совета Аманулла публично снял чадру с королевы Сорайи и предложил всем женщинам последовать ее примеру. Присутствовавшие при этом либералы бурно аплодировали, но консервативно настроенные члены Государственного совета, которых было большинство, бурно возмущались. Этот поступок использовали в агитации против падишаха клерикальные круги, подбившие афганские племена на восстание против Амануллы.
Через супругу и мать хана Лариса не только наловчилась получать ценную информацию о придворных интригах, но и могла влиять на политическую обстановку в Кабуле. Она в неменьшей степени, чем Раскольников, способствовала краху интриг англичан. Совместными усилиями супружеской чете удалось расстроить планы английских дипломатов по дискредитации советской внешней политики в Афганистане и добиться значительных успехов на дипломатическом поприще. Уже 11 августа 1921 года Лойя-джирга (Совет старейшин афганских племен) одобрила советско-афганский договор, вступивший в силу и ратифицированный через три дня эмиром.
1 сентября афганское правительство заявило об отказе от подрывной пропаганды в пределах РСФСР и Туркестанской Советской Республики.
Гибель Гумилева
Пока Лариса укрепляла связи Советской России с Афганистаном, в Севастополе летом 1921 года сошлись пути двух близких Ларисе людей: Николая Гумилева и Сергея Колбасьева. Высокий худощавый молодой человек с черными итальянскими глазами, приветливый и простой в общении, поклонялся поэту Гумилеву и пытался ему подражать. Эта встреча привела его к окончательному решению заняться литературой. Они вместе возвратились в Петроград, где Колбасьев, имевший склонность к издательской деятельности, стал, по сути, добровольным импресарио поэта. Он помог Гумилеву издать сборник стихов «Шатер». Книга печаталась на очень плохой бумаге, потому что бумаги не было вообще, даже такую достали с огромным трудом, а для обложки использовали обертку от сахарных голов — но это все-таки было печатное издание, и автор был счастлив. Гумилев ввел Колбасьева в круг петроградской творческой интеллигенции, объединившейся тогда вокруг издательства «Всемирная литература».
Революция застигла Гумилева в Европе, но он добровольно помчался в Россию — навстречу усиливавшемуся потоку беженцев. В Петербурге он с готовностью ухватился за новые возможности, предоставленные Советской властью и возобновил деятельность основанного еще во время войны Цеха поэтов, возглавил (отодвинув самого Блока) этот новоорганизованный союз, читал лекции, вел бесконечные занятия — словом, был человеком, вокруг которого так или иначе вращалась вся поэтическая жизнь. Об эмиграции, несмотря на голод, думали лишь немногие из «цеховой» молодежи. В Петербурге сейчас интереснее, полагали они.
В это время в недрах ЧК родился очередной иезуитский план. В рамках борьбы с эсеровской оппозицией было решено создать подставную Петроградскую боевую организацию. Ее руководителем «назначили» сына известного в России юриста, почетного академика Н.С. Таганцева, профессора географии Владимира Таганцева. В нее собрали всех подозрительных новой власти людей. Большинство эсеров были связаны с интеллектуальной элитой семейными узами, дружескими отношениями, денежным финансированием. Однако многие из участников никогда не встречались и даже не знали о существовании друг друга. Дело «Петроградской боевой организации (ПБО) В.Н. Таганцева» — одно из первых сфабрикованных в Советской России дел после революции 1917 года, когда массовому расстрелу подверглись представители научной и творческой интеллигенции.
К счастью, Сергей Колбасьев избежал сетей ОГПУ по таганцевскому делу. А Гумилеву не повезло. Он предчувствовал свой конец. Георгий Иванов рассказывал, что как-то две молодые студистки встретили Гумилева, одетого в картуз и потертое летнее пальто с чужого плеча. Его вид показался им очень забавным, и они расхохотались. Гумилев сказал им фразу, которую они поняли только после его расстрела: — «Так провожают женщины людей, идущих на смерть».
Сам Таганцев в своих показаниях дважды говорил о близости поэта к советским идеям. И, тем не менее, изворотливый и хитрый следователь Якобсон записал: «Гражданин Гумилев утверждал курьеру финской контрразведки, что он, Гумилев, связан с группой интеллигентов, которой последний может распоряжаться и которая в случае выступления готова выйти на улицу для активной борьбы с большевиками, желал бы иметь в распоряжении некоторую сумму для технических надобностей».
Об арестованном Гумилеве заботились три женщины, которые старались поднять его дух и поддержать тело, писали записки и носили передачи в тюрьму — его жена Анна Энгельгардт, дочь известного фотографа Ида Наппельбаум и писательница Нина Берберова, подруга поэта Владислава Ходасевича. Мария Федоровна Андреева сделала смелую попытку спасти поэта через Луначарского, заставив того ночью напрямую позвонить Ленину. Но «самый человечный человек» ответил: «Мы не можем целовать руку, поднятую против нас».
После расстрела поэта Луначарский плакал, грозил отставкой, но продолжал преданно и небрезгливо служить власти.
Многие полагали, что к устранению Гумилева приложил руку всесильный в то время в Петрограде председатель Петросовета Григорий Зиновьев, усмотревший некий намек на себя в одном из стихотворений поэта.
Позже появились рассказы о том, что Гумилев, расстрелянный по распоряжению Зиновьева, встретил смерть с такой спокойной улыбкой, что палачи его были потрясены. Это предположение никем не оспаривается, но кажется сомнительным, поскольку свидетелей его гибели отыскать не удалось. Весьма правдоподобным выглядит рассказ о последних минутах Зиновьева. Когда в 1937 году, во время Большого террора, его тащили на расстрел, то, по воспоминаниям зама Ягоды Ежова, он не мог идти сам, в конце концов, его пришлось нести на носилках. При этом он отбивался, кричал и умолял позвонить «товарищу Сталину».
Советский журналист и искусствовед Натан Федоровский, утверждал, что Гумилев как контрреволюционер был расстрелян якобы собственноручно Ф.Э. Дзержинским.
«Не мог ценить он нашей славы,
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал».
Гумилева расстреляли в ночь с 24 на 25 августа в районе поселка Бернгардовка у порохового склада близ Ржевского полигона. Обстоятельства казни точно неизвестны, хотя на этот счет ходило много версий. Место захоронения также известно лишь приблизительно.
Этим роковым августом 1921 года Россия потеряла сразу двух своих величайших поэтов.
Весной 1921 года Александр Блок и Федор Сологуб просили выдать им выездные визы. Вопрос по ходатайству Максима Горького и Луначарского рассматривало Политбюро ЦК РКП(б). В выезде было отказано. Луначарский досадовал: «Мы в буквальном смысле слова, не отпуская поэта и не давая ему вместе с тем необходимых удовлетворительных условий, замучили его». Многие полагали, что особо негативную роль в судьбе поэта сыграли В.И. Ленин и В.Р. Менжинский, запретив больному выезд на лечение в санаторий в Финляндии. Это, могло продлить его жизнь. Позже самому Александру Александровичу разрешение на выезд издевательски предоставили, но не дали разрешения его жене, зная, что без нее он не поедет.
7 августа 1921 года в своей квартире в Санкт-Петербурге, изнуренный нуждой и многочисленными болезнями, Александр Блок скончался.