— Директор Чжао очень неплохой человек, — ответил Чэнь Лян-хан.
— А как ты находишь стиль его работы? — внимательно взглянул на техника Лян Цзин-чунь.
— Он умеет работать! — на лице Чэнь Лян-хана появилось почтительное выражение. — Проявляет нужную смелость при решении вопросов…
— Может быть, иногда директор принимает неправильные решения? — продолжал допытываться Лян Цзин-чунь.
— Бывает, конечно! — улыбнулся в ответ Чэнь Лян-хан. — Об этом лучше знают дежурные инженеры и инженер по оборудованию. Вот и сегодня У Кэ-сян очень обижен, — ему не хотелось продолжать этот разговор. Говорить о недостатках директора с секретарем парткома — это все равно, что говорить об этом в глаза самому директору. Он попытался перевести разговор на другую тему. — Мы ведь должны только упорно овладевать техническими знаниями. Без этого трудно хорошо работать. Поэтому остальное нас уже не касается.
— А на что обижен У Кэ-сян? — с интересом спросил Лян Цзин-чунь.
— Все из-за пятого мартена. Под там стал уже тоньше установленного стандарта, поэтому У Кэ-сян, техник и бригадир решили поставить печь на ремонт, а директор не разрешил, даже не дал согласия, чтобы наварить хоть один слой. А если под не выдержит, что тогда? Ведь нельзя же будет свалить вину на директора!
— Шихту туда уже завалили?
— Конечно, завалили. Такой приказ был.
— А можно еще спасти положение?
— Теперь все зависит от счастливого случая! Повезет, значит выдадут эту плавку! — сказав это, он поспешно отошел к мартену и стал наблюдать за плавкой.
«Как можно так поступать?» — с болью в сердце подумал Лян Цзин-чунь. Прошедшее было чувство недовольства директором вспыхнуло в нем с новой силой. Но если раньше он был недоволен только характером Чжао Ли-мина, то сейчас его возмущало то, что директор так неосмотрительно рискует мартеном и жизнью рабочих. Он знал, что неисправность пода печи может привести к аварии… От таких мыслей Лян Цзин-чуню стало не по себе. Он хотел еще поговорить с техником, но тот ушел к другим печам, и тогда Лян Цзин-чунь поспешно подошел к хлопотавшему около своего мартена Цинь Дэ-гую.
— Скажи мне, можно спасти положение, если на́чало рвать подину? — торопливо спросил он сталевара.
Цинь Дэ-гуй взглянул на взволнованное лицо парторга и с беспокойством спросил:
— С какой печью это случилось? Да говорите же быстрее, товарищ секретарь!
— Да нет, ничего еще не случилось! Меня просто интересует, что можно предпринять в таком положении!
— Ай-й-я, как напугали меня!.. — облегченно сказал Цинь Дэ-гуй и стал вытирать с лица пот висящим у его пояса полотенцем.
— Если, к примеру, под печи стал очень тонким и есть опасность, что он не выдержит, то можно принять какие-нибудь меры предосторожности, чтобы не допустить аварии? — снова спросил парторг.
— Это еще не совсем страшно! — уверенно ответил Цинь Дэ-гуй. — Надо только почаще спускаться вниз и следить за состоянием пода — вот и все меры предосторожности. Опасные места сначала покраснеют. И как только заметишь такую красноту, сразу же подводи ковш и выпускай металл из печи. Говорят, что при японцах больше половины таких несчастных случаев происходило ночью, когда люди сильнее уставали и не следили за подом.
— А вы ночью спускаетесь вниз? — с беспокойством спросил Лян Цзин-чунь.
— Обязательно, иначе я не смогу спокойно работать. Это все равно как в партизанском отряде — все время держишься настороже и часто высылаешь разведчиков. — И Цинь Дэ-гуй тут же спросил у одного из рабочих: — Как там внизу?
— Только что спускался, с подом все в порядке.
— Мы все время меняемся, — объяснил Цинь Дэ-гуй секретарю парткома, — через полчаса моя очередь спускаться вниз.
— На других мартенах поступают так же? — поинтересовался Лян Цзин-чунь.
— Некоторые не хотят лишних хлопот, а большинство считает, что вообще незачем спускаться туда, раз под в хорошем состоянии, — ответил Цинь Дэ-гуй.
— Как же так! — воскликнул изумленный Лян Цзин-чунь и решительно добавил: — Надо отдать распоряжение всем мартенам, чтобы они все время следили за состоянием пода, особенно на пятом мартене.
Цинь Дэ-гуй тут же велел одному из рабочих передать распоряжение секретаря парткома в диспетчерскую, но в последний момент задержал его.
— Товарищ секретарь, — обратился он к Лян Цзин-чуню, — мне кажется, что надо установить точный промежуток времени, через который следует спускаться вниз для наблюдения за подом. Вы согласны на тридцать минут? На своем мартене мы спускаемся каждые полчаса.
— Лучше через двадцать минут, а на пятом мартене пусть осматривают даже через десять! — напутствовал рабочего Лян Цзин-чунь. Затем он позвонил по телефону директору и рассказал о принятых им мерах.
— Меньше надо слушать болтовню техников, лучше было самому осмотреть под после выпуска стали, — сердито ответил директор и повесил трубку.
Лян Цзин-чунь нахмурился. Опасность, угрожающая пятому мартену, не давала ему покоя. Сначала он собирался после разговора с Цинь Дэ-гуем уйти домой, но сейчас решил остаться на заводе на всю ночь. Ему хотелось самому проследить, как будет выполняться его распоряжение. Он вернулся к себе в кабинет и стал звонить жене. Пришлось довольно долго ждать, пока она подошла к телефону.
— Случилось что-нибудь на заводе? — с беспокойством спросила Цю Би-юнь.
— Нет, просто есть неотложные дела, которые требуют моего присутствия.
— Какие это дела? Ты должен следить за своим здоровьем, слишком не переутомляйся!
Лян Цзин-чунь положил трубку и почувствовал, что он действительно устал. Однако мысли о пятом мартене не давали ему покоя, и он снова направился в мартеновский цех. В коридор доносились громкие голоса из кабинета директора, там возбужденно обсуждали вопрос о качестве стали.
Лян Цзин-чунь переходил от мартена к мартену, трудовой энтузиазм рабочих придал ему бодрости, и он вовсе не хотел спать. На некоторых мартенах в его присутствии брали пробу, и он с интересом наблюдал за бурлящим металлом. Бригадиры, техники и подручные, глядя на пробу, по каким-то одним им известным признакам определяли температуру металла. Лян Цзин-чунь с интересом присматривался к их работе. «Если почаще бывать около мартенов, — подумал он, — можно стать заправским сталеваром».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Субботним вечером после ужина Сунь Юй-фэнь вместе с подругами пошла в универмаг купить зубную пасту и мыло. На прозрачном голубом небе не было ни одной тучки, заходящее солнце окрасило багрянцем западную часть небосклона, легкий ветерок шевелил ветви деревьев, неустанно трещали цикады. На баскетбольной площадке время от времени раздавались громкие выкрики, из заводского района доносились далекие свистки паровозов, которые как бы подчеркивали тишину, покой и радость, царящие здесь, в жилом районе. Изредка по дороге быстро проезжал одинокий велосипедист. По тротуарам люди шли медленно, обмахиваясь на ходу веерами и перебрасываясь шутками. Во всем чувствовалась атмосфера наступающего воскресного дня.
У входа в универмаг Сунь Юй-фэнь столкнулась с Дин Чунь-сю, которая уже выходила с покупками. Они уже давненько не виделись, и им было о чем поговорить. Особенно страдала от того, что ей некому излить душу, Дин Чунь-сю. Она сразу же сообщила сестре, что у Юань Тин-фа все время очень плохое настроение и он по всякому поводу злится. Иногда он приходит, садится на кан, и слова от него не добьешься: сидит, понурив голову, и только курит сигарету за сигаретой. Приготовишь ему получше поесть, а он и внимания не обращает на то, что ему подали…
— В чем же дело? На работе что-нибудь не в порядке? — не дослушав сестру, спросила Сунь Юй-фэнь.
Дин Чунь-сю подошла к ней поближе, словно хотела сообщить что-то по секрету, и, понизив голос, сказала:
— Я же говорю тебе, что все началось с того вечера, когда к нам приходил секретарь заводского парткома, — здесь она невольно улыбнулась, вспомнив, как ее расхвалили в стенгазете. — Он с Юань Тин-фа о чем-то говорил на улице, и после этого муж вернулся в очень плохом настроении. Кажется, секретарь парткома критиковал его.
— За что? Разве он плохо работает? — еще более удивилась Сунь Юй-фэнь.
— Кто же знает, за что? — нахмурила брови Дин Чунь-сю. — Я знаю только, что рабочие жаловались на него начальству, а почему — не ведаю. Спросишь его, а он сразу злится. Я думала, что тебе следовало бы поговорить с ним, но не стала звать тебя, боялась, что ты очень занята. Сейчас ты свободна? Пойдем к нам, посидишь, давно ты у нас не была.
Сунь Юй-фэнь обернулась и увидела, что ее подруги уже вошли в универмаг.
— Мне надо догнать их и купить кое-что, а через несколько дней я обязательно навещу вас.
— Никак не пойму, что они там делают, — продолжала сетовать Дин Чунь-сю. — Этого Цинь Дэ-гуя снова расхвалили на все лады, ты видела? Несколько дней тому назад в газете был напечатан даже его портрет!
— Я видела, — спокойно ответила Сунь Юй-фэнь. — В газете было написано, что он отличной работой заслуживает почета.
— Хорошо, пусть он заслужил это. Но тогда почему подвергают критике Юань Тин-фа? Ведь с какой стороны ни возьми, муж ни в чем не уступает Цинь Дэ-гую, — рассердилась Дин Чунь-сю.
— Значит, есть какие-то причины, — попыталась успокоить сестру Сунь Юй-фэнь. — Начальство не может одного безо всякой причины критиковать, а другого расхваливать, — но в душе она сама удивлялась, почему критикуют такого заслуженного передовика производства, как Юань Тин-фа. Однако вслух своих сомнений она не высказала.
— Я все же никак не могу с этим примириться, — скривила губы Дин Чунь-сю. — Он ведь все-таки отличник производства, почему же с этим не хотят считаться? Если бы он работал кое-как, разве мог бы он стать отличником производства? — раньше она сама считала, что ее мужа следует немного покритиковать за пренебрежительное отношение к женщинам, да и вообще не плохо время от времени одергивать. Но его подавленное состояние и все ухудшающееся настроение заставили ее подумать, что, пожалуй, секретарь парткома немного перегнул палку или погорячился.