У распахнутых парадных дверей Брендон замедлил шаг, но, миновав их, направился через парк к черному ходу. Он вовсе не собирался афишировать свое появление. Конечно, заметив его, прислуга несколько удивилась бы, но не посмела бы остановить — в конце концов, у гостей порой возникают странные фантазии. Брендон решил найти какой-нибудь уголок и оттуда вести наблюдение. Как только представится возможность, он отведет Присциллу в сторонку и они побеседуют.
При мысли о времени, проведенном ею в обществе Эгана, в висках у него застучало. Через что ей пришлось пройти с того момента, как они расстались? Какой род наказания за измену уготовил ей Эган?
Брендон не мог дождаться минуты, когда наконец увидит ее. В последнее время ему почти не удавалось думать ни о чем другом. Страх за Присциллу сменялся надеждой, что все как-то обошлось. Но более всего Брендон мечтал о будущем, о том, как все вернется на круги своя, как они будут вместе.
Если подлец Эган хоть один раз ударил ее, если даже занес кулак…
Ничего, уговаривал он себя, скоро все выяснится.
— Что ж, теперь мы можем идти. — Стюарт остановился на пороге спальни Присциллы. — Самое время: небольшое опоздание — признак хорошего тона.
Он был в безупречном фраке, белоснежной сорочке со светлым шейным платком, завязанным по моде, то есть чуть-чуть небрежно. Вид у него был на редкость импозантный. Вечернее платье, по поводу которого он и мадам Баррэ когда-то разошлись во мнениях, теперь красовалось на Присцилле. Его сшили из изумрудного атласа, с очень низким декольте, почти вызывающим. Тесный корсаж едва позволял дышать. Карие глаза Стюарта прошлись по Присцилле сверху вниз и одобрительно засветились. Впрочем, в этом взгляде было что-то, кроме одобрения… Желание? Она невольно подумала, что до сих пор не чувствует никакого влечения к мужу.
Присцилла молча оперлась на руку мужа. Они прошли по коридору, спустились по лестнице и пересекли просторный вестибюль. Ее поглощала одна мысль: она обязана выполнить свой долг.
Экипаж уже ожидал у входа, кучер держал кнут наготове. Присцилла опустилась на мягкое сиденье, обтянутое красным бархатом, механически отметив, что оно очень удобное. Под мерное цоканье лошадиных копыт по булыжной мостовой супруги Эган беседовали обо всем и ни о чем — черта, характерная для их отношений с самого первого дня.
Почему-то Присцилле вспомнились письма, которыми они обменивались в течение двух лет, и ей стало грустно. Она сожалела об этом времени как об утраченном сокровище. Тогда Стюарт, казалось, искренне желал воплотить в жизнь ее мечты. Что же случилось теперь?
Инстинктивно стремясь оживить когда-то существовавшее между ними понимание, Присцилла едва не упомянула о встрече с Рози Коннорс и о том, как странно та отреагировала на фамилию Уиллз. Но Стюарт о чем-то напряженно размышлял, поэтому Присцилла воздержалась от упоминания, а вскоре впереди показались огни, которыми сиял чуть в стороне от Мэйн-стрит особняк «Мелроуз».
Оттуда доносились звуки веселья, музыка и смех. Архитектура этого и впрямь прекрасного особняка сочетала два стиля: георгианский и эпохи греческого Возрождения. Вокруг простирался безупречно ухоженный парк, прямая кипарисовая аллея вела к парадному входу, где целая толпа слуг принимала гостей и провожала их в дом.
— А, Стюарт! Чудесный вечер, не правда ли? — воскликнул Джон Мак-Мурран, приближаясь к супругам в вестибюле. — Рад, что ты нашел время выбраться на мое скромное торжество.
— Твое приглашение — закон для меня, а визит в твой дом — удовольствие, — с тонкой улыбкой ответствовал Стюарт, сердечно пожимая руку хозяина. — Позволь представить тебе мою жену Присциллу.
— Рада познакомиться, — сказала та, спрашивая себя, почему в груди что-то сжимается всякий раз, когда Стюарт представляет ее таким образом.
Хозяйка дома склонила голову и улыбнулась ей, после чего дамы обменялись банальными фразами. Когда все условности были соблюдены, супруги Эган вошли в огромный зал, где гремела музыка и пары кружились в танце под причудливыми хрустальными люстрами. Внутреннее убранство особняка выказывало тяготение к французскому стилю: меблировка, камины из египетского мрамора, гигантские зеркала в золоченых рамах, имитирующих виноградные лозы, и совсем уж невероятный круглый стол, опиравшийся вместо ножек на мраморных цапель с изумрудами вместо глаз.
— Потанцуешь со мной, дорогая?
Присцилла подчинилась очередному приказу и послушно вошла в круг танцующих. После нескольких довольно живых мелодий вроде шотландки и польки Стюарт сделал передышку. От желающих пригласить Присциллу на танец теперь не было отбоя, и какое-то время она наслаждалась вечером, а вернее, возможностью находиться вдалеке от мужа, от его непрестанного контроля и бесконечных требований. Присцилла давно уже не ощущала такой легкости, не смеялась шуткам так весело. Мужское внимание помогло ей отвлечься и рассеяться.
Через некоторое время, однако, она устала и подумала было передохнуть, но в этот момент заиграли вальс и седеющий профессор Мартин Дуган, не на шутку увлеченный ею, тотчас оказался рядом. Присцилла тоскливо обвела взглядом зал, еще надеясь спастись бегством. Сейчас она обрадовалась бы даже обществу Стюарта, но того в обозримом пространстве не было. Вокруг кружились пары, у стен оживленно беседовали гости, повсюду сновала чернокожая прислуга, разнося подносы с шампанским и изысканными закусками. Ни следа Стюарта.
— Прошу извинить меня, сэр, но миссис Эган обещала этот танец мне, — вдруг раздался рядом до боли знакомый властный голос.
— О, прошу прощения! — Дуган тотчас раскланялся. — Надеюсь, вы не возражаете?
Присцилла пошатнулась, но ее удержала сильная рука, ухватив чуть повыше локтя. Казалось, высокая фигура воздвиглась перед ней как живой упрек, и она желала бы отвести взгляд, но не могла. Глаза, пронзительно-голубые даже в приглушенном освещении бального зала, смотрели враждебно, укоризненно.
— Ты, должно быть, спятил… — через силу вымолвила она.
— Из чего это следует? — На его губах заиграла саркастическая усмешка. — Из того, что я хочу потанцевать с красивой женщиной? Это вполне естественное желание.
— Что ты здесь делаешь? Как вошел сюда?
— Через дверь. — Рука легла ей на талию.
Не спрашивая согласия своей дамы, Брендон повлек ее в круг танцующих.
— Однако я надеялся на совсем иной прием после столь долгой разлуки, — продолжал он все с той же улыбкой. — Воображал горячие слова любви, возможно, даже слезы счастья. Где же все это, Присцилла? Я глубоко разочарован.
— Зачем ты здесь? — с отчаянием спросила она, едва не споткнувшись. — Что тебе от меня нужно?
— Я явился с благородным намерением вызволить прекрасную даму из рук злодея, грубо похитившего ее. А все потому, что я наивно воображал себя ее рыцарем. Чего только не приходило мне в голову! Я даже не знал, в безопасности ли она, и не находил себе места от страха, глупец. — Он хмыкнул и сильнее стиснул руку Присциллы в своей. — И что же нашел наш олух на белом коне, добравшись до черного замка? Разодетая в пух и прах пленница танцует со своим похитителем, заливисто смеется и вообще проводит время как нельзя лучше. Королева бала, ни больше ни меньше.
— Тебе нельзя здесь оставаться… вообще нельзя было приходить сюда… А если тебя узнают?
— Кто может меня узнать, если я ни с кем здесь не знаком? Твой дражайший супруг уверен, что меня вынули из петли и похоронили. А ты? Ты тоже была в этом уверена?
Присцилла не ответила, но, отстранившись, окинула Брендона взглядом с головы до ног. В отлично сидящем на нем вечернем костюме, в дорогих, тщательно начищенных ботинках, с модной прической, он выглядел джентльменом до кончиков ногтей. Брендон и танцевал, как джентльмен, только лучше всех, потому что двигался с ему одному присущей кошачьей грацией. Он и говорил, как джентльмен… но еще и убивал, и соблазнял чужих жен, а это уже совсем другое. Нет, он все же не джентльмен.
Его лицо по-прежнему казалось ей красивым. Но теперь она знала, что перед ней преступник, человек вне закона, убийца. Каменно твердое бедро этого преступника вклинилось между ее ног. К счастью, пышные складки юбки скрыли это от посторонних взглядов. Присциллу обдало жаром, и она в самом деле споткнулась.
— Похоже, королева бала утомлена, — с насмешливой заботой в голосе проговорил Брендон. — Ей просто необходим освежающий глоток вечернего воздуха.
— Но я не пойду с тобой никуда…
Однако Брендон так глянул на Присциллу, что слова протеста застряли в горле. Хватка на талии ясно давала понять, что ее согласия никто не спрашивает. «Какое право он имеет сердиться, — в смятении думала Присцилла, — какое право имеет выказывать гнев? А ведь это так и сквозит в каждом его движении, в каждом слове. Это я, обманутая и соблазненная, должна быть в ярости!»
Так или иначе, ей оставалось лишь последовать туда, куда увлекал ее нежданный гость, — на полутемную террасу. Но и там он не замедлил шага. Закричать? Но к чему это приведет? Брендон остановился только тогда, когда они оказались в уединенном уголке парка, рядом с дубом, низко склонившим ветви под тяжестью плюща.
— Как тебе удалось спастись? — спросила Присцилла, едва почувствовала себя свободной (она даже ухитрилась задать вопрос спокойным тоном, хотя для этого потребовалось изрядное усилие).
— Ты, конечно, думаешь, что я убил тюремщика, шерифа и еще человек десять, когда совершал побег? — Брендон засмеялся резким невеселым смехом. — Ничего подобного не случилось.
«Боже мой, а ведь я и в самом деле так думала!»
— А тебе не приходило в голову, радость моя, что меня просто-напросто могут оправдать? Потому что я невиновен? Помнишь, что ты кричала Эгану в тот день? Или это были просто слова?
«Я говорила тогда о презумпции невиновности. О том, что вину нужно доказать, а потом уже карать человека».
Присцилла отвела взгляд, внезапно ощутив, что больше не в силах прямо смотреть ему в глаза. Такого ледяного холода она прежде в них не видела.