Подобную историю однажды в колхозе рассказывала нам, детям, одна вдова, у которой было трое детей. Примерно такая же история, как её соседка, тоже колхозница, якобы искала своего мужа-выпивоху поздно вечером на окраине села, у речки, и тоже вышла на женщину в белом. Только та повела её к проруби, зима была, и предложила искупаться. При этом схватила её за платок головной – и в воду. Но колхозница выкрутилась, сотворила молитву и убежала от нечистой силы. После я решил, что рассказала она эту страшную историю, чтобы мы к проруби не ходили.
Иногда такие рассказы были о животных, чаще всего козлах, баранах, чёрных котах, которые оказываются вдруг в шахте или на участке добычи и говорят человеческим голосом, и тоже устраивают каверзы разные, и от золота отводят. Вот ещё одна бывальщина, рассказанная однажды у костра на рыбалке знакомым старателем:
«Робил я однажды в забое, в шахте, глубиной метров на десять, упарился, решил перекурить. Смотрю, бежит ко мне из темноты белый козленок, страшно так в глаза смотрит и говорит загробным голосом: «Что ты роешь здесь, Ипат? Могилу ты роешь. Иди домой, сын у тебя умирает!» Вылез я из шахты и бегом домой. А ведь, верно! Сынишка мой пятилетний под борону попал. Сильно поранился, но выжил! Вот оно, как бывает. После вернулся в шахту, а козлика нет. Куда делся, не знаю, знать, нечистый приходил ко мне в шахту!»
И верили люди, да и сами рассказчики после начинали верить своим выдумкам. Боялись всего, но золоту не попускались. Павел Бажов, наслушавшись таких бывальщин от деда Слышко, после книжку написал об этой нечисти, «Малахитовая шкатулка» называется, где также описал всякую нечистую силу, добрую и злую. А в основе-то – старательский фольклор.
Придумали старатели свои пословицы и поговорки про золото:
Шахтёру грязь не сало, потёр – отстало!
Где лывка, там промывка.
Золото мыть – голодным быть.
Золото моем – голосом воем.
За золотом пойдёшь – корку хлеба найдёшь.
Золото кормит, обувает и поит, одевает, нагишом и босиком водит!
Недавно я познакомился с Родионом Еремеичем Корнилициным, из старательской семьи. Невысокий, но крепкий ещё мужик, из быньговских старообрядцев, с поседевшей шевелюрой и бородой. Он встретил меня у ворот и, узнав, что я интересуюсь работой и жизнью старателей, улыбнулся приветливо и пригласил в избу.
Мы сели за небольшим столом в просторной горнице. Напротив – иконы старинного письма, лампада горит, на стене фотографии в рамках, календарь. Постепенно завязался неторопливый разговор.
– Вы, как я слышал, с детства занимались золотодобычей, хотелось бы услышать что-нибудь о старательской жизни.
Он задумался на минуту и начал спокойный обстоятельный разговор.
– Да, мои предки, дед и отец промышляли золотом. Мы раньше жили на Малой канаве, недалеко от моста, в начале Тагильской улицы. Многие тогда занимались этим делом. Для этого не надо было много инструмента и механизмов – кирка, лопаты штыковые и совковые, лом, тачка, кто побогаче – лошадь имел, и не одну. Насос для закачки воды – некоторые их делали сами, как и машерты. Старатели всё умели: и плотничать, и слесарить, а некоторые знали и кузнечную работу. Мало ли, что в лесу случится, ось у тачки или таратайки сломается, сами всё делали. Ну, а главное и необходимое приспособление – старательская кружка. Сейчас многие и не знают, что это такое. – Мой собеседник загадочно улыбнулся в усы. – Жестяная, небольшая, но крепкая, обязательно с замочком. Сделают смыв, соберут золотой песок, золотинки покрупнее и всё в кружку, под замочек, чтобы, не дай бог, кто-нибудь не позарился.
– И что, воровали?
– А как без этого, всегда найдутся любители поживиться, прихватить себе больше, чем полагается. Поймают жучка, обвяжут его суровой ниткой под брюхом и засунут в отверстие кружки, куда золото ссыпалось. Понятно, делали это ночью, тайком от артели и штейгера, то есть старшего, который руководил артелью, у костерка где-нибудь, не в избушке. Жук пролезет в дырку, уцепится лапками за золотую крупицу, а вор его тянет за нитку. Насекомое, понятно, пытается удержаться и не отпускает её, так его и вытащат вместе с золотом. И снова его туда же, в отверстие, посылают за новой крупинкой. Так и натаскает жучок на выпивку этим жуликам. Но такие случаи были редко, вороватые люди не приживались в артели, всё равно раскусят их и выгонят с позором.
– А как у вас было организовано всё? – переспросил я собеседника.
– Отец мой обычно объединял в артель две – три семьи, тех, кого хорошо знал. Шахты, дудки и шурфы обычно били опытные мужики, а на промывке песка участвовали и женщины и подростки, а порой даже дети. Всем работы хватало! Кто воду качает, кто песок шурудит. Песок и галечник вода смоет в отходы, а золото оседает на дне машерта. Туда запускают ртуть и собирают его в кружку. Если свинец попадёт, это тоже тяжелый металл, то его выжигали серной кислотой, она золото не растворяла. Другие примеси, например, слюду, выжигали при плавке. Чистое золото после сдавали в контору, получали боны и делили на всех, согласно выработанным трудодням.
Были тогда и начальники участков, которые отводили места добычи и контролировали сдачу золота. При хорошей добыче начальник сам порой делал съём металла. Это всё делалось, чтобы не продавали золото перекупщикам. Были всегда такие ловкачи, поднимут цену чуть повыше казённой и скупают его, а после перепродают ещё дороже и большую выгоду имели. Особенно они гонялись за самородками.
– А вам попадались?
– Нет, не случалось. Крупинки большенькие снимали, а самородков не находили.
А вот Иван Коновалов, наш знакомый, однажды нашёл такой весом около шестисот грамм. Иван Рякшин в году тридцать девятом нашёл, кажется на втором увале, самородок около килограмма.
– А вы знали семью Храмковых с Большой канавы?
– Как же, знал. Тоже старатели были, кержаки. Семья у них была большая, так что они в основном семьёй и работали.
Я припомнил случай, как Сашка Храмков, он был моим одногодком, хвастался в школе, что нашёл самородок, величиной с его большой палец. При этом он показывал свой корявый загнутый палец, угощал нас конфетами, что-то типа подушечки, и говорил хвастливо: «Тятя обрадовался, похвалил за острый глаз и купил мне целый килограмм!».
После мой товарищ по школе Василий Васильев, который жил рядом с Сашкой, говорил, что Храмковы постоянно мыли золото на Леснушке, и что Сашка, видимо, там и нашёл свой самородок. «А другие соседи, – продолжал Васильев, – Тюменевы, Фёдор и его отец, пробили шахту прямо в нашей улице, у своего дома. Нароют песка, и у речки моют золото напротив своих окошек. Потом закидают шахту брёвнами и досками, чтобы скотина не провалилась и до следующей добычи».
– Да, – подтвердил мой собеседник, – была там у них шахта, прямо в улице. Быньги на золоте стоят, кругом всё подрыто. Но мы, в основном, мыли на Старом Быньговском пруду и около Горловского. Там добывал золото и мой дед Савва Антонович. Работал удачно и выстроил дом. Но были и такие «добытчики», потрафит ему с золотом, начинают пьянствовать или в картишки играть. – Родион Еремеевич улыбнулся, погладил бороду. – Был такой Архип Николаевич Заворохин, весёлый человек. Подкопил однажды денег, поехал на ярмарку коней купить. А там наскочил на картёжников и стал играть, любил он это дело.
– Так ведь там шулера собирались! – заметил я, – специально приезжали в это время, простаков ловить. Много об этом написано в книжках. Что ж он, не знал об этом?
– Да, как не знал, но азартный был человек. Вот он им и проиграл все деньги, и даже пиджак свой. Один из игроков сжалился над ним, вернул пиджак и денег на дорогу дал, так и приехал Архип ни с чем! А однажды, здесь уже, добыл золотишка, дом новый построил, но попал по-пьянке к картёжникам, стал играть и проиграл свой новый дом. Приходит и говорит жене: «Давай собирайся, переезжаем в старую избушку! Я ведь дом-то проиграл!».
«Да ты совсем ополоумел, пьяница!» – запричитала жена. «А, …ничего, что его жалеть, он же ещё не конопаченный!»
Посмеялись. Я, в свою очередь, припомнил, как брат рассказывал про другого старателя Петра Маркина, который также азартный был игрок. Как начнет проигрывать, всё спустит с себя – и коня, и кашовку и даже тулуп свой! А однажды проиграл дом вместе с огородом и задами, но где-то занял червонец и отыгрался.
Золото редко кому приносило удачу, кто проигрывал его, кто пропивал. Но были и степенные, серьёзные золотодобытчики, которые жили разумно, строили хорошие дома, держали лошадей, коров, мелкую скотину и птицу, пахали пашню, садили огород. Но таких было не много. Добыча золота требовала много времени. Работали с весны до глубокой осени, так что на своё подворье его не оставалось, там работали, в основном, женщины и дети. Да и сама старательская азартная работа накладывала отпечаток на их характер. Их отличала бесшабашность, риск, надежда не на строгую системную работу, а на случайную удачу, авось найду хорошее золото!
– А были случаи, когда погибали в шахте люди? – спросил я своего собеседника.
– Как же без этого! – задумчиво ответил он. – Нас однажды самих с отцом завалило в забое, торопились, плохо поставили крепь, еле выкарабкались на свет божий. Но не только в шахте давило, простывали люди в работе, сырость, холод, вспотеешь, затем поостынешь на ветру, вот и хворь. А кто в шахтах руду долбил или бурил всухую, те от силикоза умирали. Так что редко старатели доживали до глубокой старости, – печально закончил мой собеседник.
Мы вышли с ним на улицу. Прямо перед окнами, в двадцати метрах от избы, протекала Ближняя Быньга. За ней высокий увал, сразу видно, что насыпной, дальше Старый пруд.
– Вот, всё это выработки, – Родион Еремеевич показал рукой на возвышенность с западного берега пруда. – Прямо здесь, на берегу, мыли золото круглый год. Зимой ставили на лёд избушку или сарайчик, натопят печку и промывают песок, который с лета заготовляли. А вот там, ниже пруда, за плотинкой, кузница стояла, ещё, говорят, при Демидовых была поставлена. Крутились водяные колёса, от них работали молоты, которые ковали сталь. Иногда в засуху воды не хватало, тогда и перекрыли Дальную Быньгу, её у нас Бунаркой называли. Старое русло было у кожевенного завода. А сюда, к пруду, её по канаве пустили, которую сами выкопали кайлами и лопатами. А улицы с тех пор называют Большая и Малая канава.