– О! я-то! – сказала она, – это – другое дело!.. я ведь не в деревне жила… я и родилась-то в городе… и многое мне представляется не так, как вам… Знаете ли вы, что мне нужно, чтоб полюбить кого-нибудь так, как вы меня любите?
– Оттого-то я и спрашиваю, что не знаю.
– Хотя едва достаю головой до вашего плеча, граф, а я горда, как герцогиня… я не поддамся, как прочие, на красивые перья и на прекрасные слова… сейчас я вас выслушала… все, что вы сказали, было очень мило, и я бы солгала, если б стала уверять вас, что оно мне не понравилось… это так приятно щекочет за сердце… но чтобы полюбить, мне нужно гораздо больше!
– Чего же вам еще?
– Мне нужно встретить человека красивого, статного, смелого, щеголя, умного, искреннего.
– Ну, так что же? – спросил Гуго.
– Гм! вы очень красно рассказываете, граф! Положим, это не мешает, но надо еще, чтоб и дела отвечали словам.
– Мне не приходится слишком хвалить себя, но мне кажется, что после того, что я сделал в Сен-Сави…
– Правда, вы вели себя отлично… Рыцарь из волшебных сказок не поступил бы лучше. Но эту удаль вы показали только, защищая честь своего имени; а мне… мне бы хотелось таких же подвигов из за меня. Посмотрите на меня хорошенько: разве мне не позволительно желать этого, скажите сами?
И она подставила ему к самым глазам такое живое, хитрое и соблазнительное личико, что его так и ослепило.
– О! разумеется! – отвечал он.
– Отлично! – продолжала она, – вот это так ответ: и взгляд и выражение – все тут, как следует.
– Но какие же вам нужны подвиги?
– И одного с меня было бы довольно.
– Да укажите же мне, что именно?
– А если б и указала, вы бы не отступили?
– Нет, даю вам честное слово.
Брискетта шла все тише и тише, обламывая попадавшиеся на дороге веточки. Глазки её блестели каким-то дьявольским огнем; улыбка играла на устах; по всему было ясно видно, что ею овладела какая то безумная фантазия:
– Ну, что же? – повторил Гуго, который в эту минуту не задумался бы сразиться со сказочным драконом садов Гесперидских, чтоб только доказать свою любовь.
– Мне всегда казалось, – отвечала Брискетта, – что если б кто-нибудь решил сделать для меня тоже самое, что совершил когда-то один испанский рыцарь из одного хвастовства, то он мог бы смело взобраться на балкон домика Вербовой улицы.
– Вы там живете, кажется?
Брискетта кивнула головой вместо ответа.
– А что же именно он сделал, этот испанский рыцарь? – проговорил Гуго.
– А вы разве не знаете этой истории? Раз как-то в праздничный день, на виду у всех жителей, он храбро съехал верхом с Пустерлей.
– А потом?
– Как, а потом? Вам кажется, что этого мало? Да он двадцать раз мог сломать себе шею, этот испанец.
– Да ведь не сломал же?
– История об этом молчит.
– Ну, так вот что, Брискетта! на Пасху, в полдень, я буду на городской площади и съеду верхом с большой Пустерли.
– Значит, в будущее воскресенье?
– Да, в будущее воскресенье.
– Мне кажется, если так, то кавалер наш найдет в тот же вечер открытым окно на балконе на Вербовой улице.
Гуго хотел достать для этого случая красивого коня, на котором было бы не стыдно сломать себе шею ради хорошенькой девочки.
Дело было не очень-то легкое. Куда обратиться, чтоб достать коня, похожего на Золотую Узду, знаменитую лошадь Роланда или на славного Баярда, волшебного коня Ринальдо де-Монтобана? Несколько лет уже, как старый герцог де-Мирпуа отдал душу Богу; маркиз де Сент-Эллис скакал повсюду за своей принцессой. А в кошельке у Агриппы сомнительно было, чтоб нашлось довольно денег для покупки такого редкого коня, какой был нужен молодому графу Гуго де Монтестрюку.
Он задумался, как вдруг заметил у городских ворот лакея в ливрее маркиза. Удивляясь, зачем он тут шатается, Гуго позвал его. Лакей обернулся и подбежал с радостным лицом.
– Граф, вас то именно я и ищу! – сказал он. – У маркиза есть к вам дело.
– Разве он возвратился?
– Да, граф, только вчера. Он послал меня к вам, а когда я ехал в Тестеру, мне кто-то сказал, что вы в городе, – я и повернул сюда.
– Так маркиз меня ждет?
– В замке Сен-Сави. И чем скорей вы пожалуете, тем будет лучше. Я даже привел вам и лошадь с конюшни маркиза, чтоб вы скорей туда доехали.
– Само Небо посылает тебя, любезный! Я сяду на эту лошадь, а свою ты отдай Коклико. Я сам скажу обо всем маркизу, а за труды вот тебе экю, – ступай поужинать.
Через пять минут Гуго скакал в Сен-Сави, а вслед за ним и Коклико, не понимавший, что это вдруг за охота пришла графу так скакать.
– Отстань! – говорил Гуго, в волнении посылая поцелуи на воздух; – отстань: я еду искать средства исполнить такую затею, в которой можно добыть себе славу или потерять жизнь.
– Хороша, должно быть, затея! – возразил Коклико.
– Так ты не хочешь в ней участвовать?
– Я, как вы говорите, порядочный болван, а все-таки у меня хватает ума, чтоб не пускаться на опасные приключения по своей доброй воле!..
Сойдя с коня у дверей замка, Гуго встретил маркиза, который его ждал и бросился к нему в объятия.
– Ах! мой дорогой Монтестрюк, – вскричал маркиз, подводя его к накрытому столу, – перед тобой – несчастнейший из смертных!
– Так это, от несчастья-то ты сюда и вернулся?
– А ты не веришь? страшное несчастье! – продолжал маркиз разрезая отличный пирог.
– Принцесса?…
– Ты попал в самую рану, друг мой… Ах! эта принцесса! А выпьем-ка за её здоровье, хочешь?
Маркиз налил два стакана, выпил свой залпом и продолжал:
– Славное кипрское вино; рекомендую его тебе для печальных случаев. Итак, я был в Ажаке и окружал ее самым предупредительным вниманием, как вдруг один местный дворянин позволил себе взглянуть на нее слишком близко. Я послал вызов наглецу и мы сошлись на месте. Должно быть, я еще плохо оправился от нанесенной тобой раны в руку: с первого же удара разбойник проколол мне плечо, а вечером я уже лежал в постели, в лихорадке и с фельдшером для компании.
– Неприятное общество!
– Вот! ты отлично это сказал с первого же слова; а можешь ли сказать еще, что случилось на другой день?
– Еще бы! само собой разумеется! Принцесса, тронутая этим несчастьем и навлекшею его ревностью, поспешила тайком к постели…
– Принцесса уехала и не возвращалась!
Гуго расхохотался.
Маркиз стукнул сильно кулаком по столу.
– Как, ты смеешься, бездельник! – вскричал он. – Мне так сильно хочется вызвать тебя немедленно, чтоб ты меня уже доконал совсем… Посмотрим, будешь ли ты смеяться, когда я умру!..
– Ну, – отвечал Гуго, с большим трудом принимая серьезный вид; – еще неизвестно, кто из нас умрет скорей!.. Ты вернулся как раз во время, чтобы помочь мне в такой затее, из которой я, может быть, живым и не выйду…
– Ну, уже наверное не помогу, чтоб отучить тебя смеяться, животное, над несчастьем ближнего… Что там за затея?
– Я поклялся съехать верхом с большой Пустерли, сверху вниз.
Маркиз подскочил на стул.
– Да ведь это сумасшествие! – вскричал он.
– Знаю, и потому-то именно я и взялся за это.
– Ручаюсь, что тут замешана женщина?
– Разумеется.
– Ну, так я поберегу на будущее убедительные речи, которыми хотел было тебя огорчить… А для кого же эта безумная затея?
– Для Брискетты.
– Хорошенькой девочки с Вербовой улицы? Ну, приятель, у тебя вкус недурен! Я не могу смотреть на нее, чтоб не позавидовать счастью того негодяя, которого она полюбит… У неё такие глаза, что она кого хочет сведет в ад и станет еще уверять, что это рай… Было время, что я, как только придут черные мысли, шел прямо в лавку к её отцу… Бывало, посмотришь, как она ходит туда и сюда, да послушаешь, как поет, что твой жаворонок… ну, и горе пройдет прежде, чем она кончит – бывало свою песенку.
– Значит, ты находишь, что я прав?
– Еще бы! я и сам съехал бы вниз со всех больших и малых Пустерлей, и опять наверх бы взъехал, если б только принцесса Мамиани…
Маркиз остановился, вздохнул и, положив руку на плечо товарищу, продолжал:
– А чем же я могу услужить твоей милости в этом деле?
– Мне казалось, что нужно к этому дню, а именно к Пасхе, доброго коня, чтобы и красив был, и достоин той, которая задала мне такую задачу… я надеялся на тебя…
– И отлично вздумал! Выбирай у меня на конюшне любого испанского жеребца… есть там темно-гнедой; ноги – как у дикой козы, а крестец – будто стальной. Он запляшет на камнях Пустерли, как на ровном лугу, на травке… Его зовут Овсяной Соломинкой.
Маркиз взял бутылку мальвазии и, налив свой стакан, сказал:
– Когда подумаю, что у каждого из нас есть своя принцесса, мне так приятно становится. За здоровье Брискетты!
Он осушил стакан и налил опять:
– За твое здоровье, любезный граф; нельзя знать, что случится… Если ты умрешь… я ничего не пожалею, чтоб утешить твою богиню…
– Спасибо, – сказал Гуго, – какой же ты добрый!
Темно-гнедого в тот же вечер привели в Тестеру. Его маленькие копыта оставляли едва заметный след на песке. У него была гибкость кошки и легкость птицы. Агриппа вертелся вокруг него в восторге от безупречных статей животного; но когда ему сказали, для чего назначается этот чудесный конь, он изменился в лице.
– Боже милостивый! и зачем это я сказал вам, что вы влюблены! – вскричал он. – Да что она, совсем полоумная, что ли, эта Брискетта?…
– Нет, мой друг, но она прехорошенькая.
Коклико и Кадур тоже узнали, в чем дело. Коклико нашел, что это безумие, а Кадур – что это очень простая вещь.
– А если он убьется! – сказал Коклико.
– Двух смертей не бывает, – возразил араб.
Однако же решено было ничего не говорить графине де Монтестрюк.
Расставшись с Гуго у самых городских ворот, Брискетта была в восторге. Её влюбленный был настоящий рыцарь и притом молоденький, как паж. Уже не в первый раз говорили Брискетте о любви. Много дворян ходили в лавку к её отцу, который был