Высокий господин встретился раз с Лудеаком и, проходя мимо друг друга, они быстро обменялись несколькими словами вполголоса, после чего Лудеак возвратился напевая за кулисы.
Граф де Шиври, в мавританском костюме, ожидал только сигнала, чтобы выходить на сцену.
– Все идет хорошо, шепнул Лудеак, подойдя к нему.
– Что вы говорите?… – спросила Орфиза, окруженная еще двумя или тремя горничными, которые то закалывали булавку в кружевной бант, то поправляли гребнем упрямую буклю.
– Я говорю, что все идет отлично, – отвечал Лудеак. – Мне кажется, даже, что последствия этого вечера превзойдут все наши ожидания.
Раздались три удара и спектакль начался.
Портной, к которому обратился Гуго по рекомендации Цезаря де Шиври, отличился на славу. Такого чудесного испанского костюма никогда не встречалось при дворе Изабеллы и Фердинанда-католика. Одушевленный новостью своего положения, ярким освещением залы, великолепием нарядов, живой интригой самой пьесы, но особенно улыбкой и сияющей красотой Орфизы, Монтестрюк играл с таким жаром, что заслужил оглушительные рукоплескания. Была минута, когда, упав к ногам взятой в плен прекрасной инфанты, он клялся посвятить себя на её освобождение с таким увлечением, с таким гордым и искренним видом, что Орфиза забыла свою руку в руке коленопреклоненного перед ней юного мстителя. Все общество пришло в восторг.
Успех этот Гуго разделял впрочем с принцессой Мамиани, окутанной в вышитое золотом покрывало и одетой в усеянное драгоценными камнями платье султанши, обманутой своим повелителем. В одной сцене, где она изливала свои страдания вследствие открытой внезапно неверности, она выразила жгучую ревность таким хватающим за душу голосом, что смело могла сравниться с первоклассными трагическими актрисами. Слезы показались на глазах у зрителей.
Между тем таинственная личность, с которой шептался Лудеак, скрывалась в углу залы, в тени драпировок. Глаза его сверкали как у хищной птицы.
Когда принцесса Мамиани появилась на сцене, он вздрогнул и наклонился вперед, как будто готовясь броситься.
– Она! она! – прошептал он.
Лицо его странно побледнело, судорожная дрожь пробежала по всему телу.
Она опять вышла на сцену и опять он вперил в нее настойчиво-пристальный взор. Грудь его поднималась; он похож был на человека, перед которым вдруг появился призрак.
К концу представления Лудеак, уже кончивший свою роль, проскользнул к нему. Незнакомец, сам не сознавая, что делает, схватил его за руку с такой силой, что тот даже удивился.
– Кого я должен похитить, скажите, которую? – спросил он глухим голосом. – Эту брюнетку в мавританском костюме, у которой столько жемчугу и брильянтов в черных волосах?…
– Принцессу Мамиани?
– Да!.. да, принцессу Леонору Мамиани!..
– Как! разве вы ее знаете?
Человек с рыжими усами провел рукой по влажному лбу.
– Я встречал ее прежде, во Флоренции… но с тех пор случилось столько событий, что она мне представляется теперь вышедшею из царства теней!.. Так не ее?
– Э! нет… другую…
– Ту, у которой голубой шарф?
– Да, блондинку, которая играет роль инфанты, – Орфизу де Монлюсон.
– А! – произнес капитан со вздохом облегчения.
– Но что с вами? Руки у вас холодные как мрамор, а лицо – как будто покрыто снегом!
– Ничего… это часто бывает со мной в закрытом месте, где большая толпа… Это проходит обыкновенно на чистом воздухе…
Он уже сделал было шаг вперед, чтоб уйти, но, одумавшись, спросил еще:
– А как зовут этого молодого человека в розовом атласном костюме испанского кавалера?…
– Граф де Шаржполь.
– Незнакомое имя… Голос, что-то такое в наружности возбудило во мне давние воспоминания… Должно быть, я ошибаюсь.
Слова эти были прерваны громом рукоплесканий: представление кончилось, занавес опустился.
Незнакомец поправил на плечах плащ и, приподняв портьеру, пошел в сад.
– Сейчас увидимся! – крикнул ему Лудеак, между тем как зрители, отодвинув кресла и стулья, бросились на встречу Орфизе де Монлюсон, показавшейся в конце галереи вместе с графом де Шиври и с Гуго.
Принцесса шла медленно в стороне, опустив руки под золотой вуалью.
Толпа окружила Орфизу и осыпала ее похвалами, сравнивая ее с богинями Олимпа. Дамы толпились вокруг Гуго и поздравляли его с успехом.
– Посмотрите, – сказала одна, взглянув на него влажными глазами, – вы заставили меня плакать.
– А я, – сказала другая, – должна признаться, что если бы со мной заговорили таким языком, с такой страстной пылкостью, с таким пленительным жаром, мне было бы очень трудно устоять.
Принцесса Леонора прошла гордо, не останавливаясь, сквозь толпу, осаждавшую ее изъявлениями восторга и удивления, и не отвечая никому ни слова, направилась прямо к дверям в конце галереи. Через минуту она скрылась в пустом саду, где цветные огни дрожали между листьями.
Дойдя до темного угла, где уже не слышно было праздничного шума, она замедлила шаг и поникла головой на груди. Теперь ее уже не поддерживало больше волнение игры и гордость знатной дамы; она вспомнила все, что перенесла во время спектакли, и две слезы, медленно набиравшиеся под веками, скатились по её щекам.
В эту минуту перед ней встала тень на повороте аллеи, и тот самый незнакомец, который только что ушел так поспешно от Лудеака, прикоснулся к ней рукой и вывел ее из печальной задумчивости.
– Орфано! – вскрикнула она, здесь вы!
– Да, тот самый Орфано, который любил вас так сильно и думал уже, что у него в сердце ничего ни осталось, кроме пепла! Я увидел вас на сцене, слышал, что ваши уста произносили какие-то стихи, и всё существо моё вздрогнуло! Я уже не надеялся никогда вас встретить после того памятного, давнего дня, когда вы оттолкнули ногой любовь мою. Я нахожу вас… вы плачете и я чувствую снова, что вся кровь в моих жилах все-таки по-прежнему принадлежит вам!
– Да, давно это было!.. Сколько лет прошло? не знаю уже; но если я заставила вас страдать, то за вас хорошо и отмстили, поверьте мне!
И, склонив голову, хриплым голосом, с побелевшими губами, как будто говоря сама с собой, она продолжала:
– И я тоже узнала, что такое ревность; и я тоже узнаю теперь, что такое слезы!.. Как он смотрел на нее! Каким голосом он говорил ей эти стихи, в которых каждое слово – признание! и как она счастлива была, слушая его! Любовь облекала ее будто новой красотой. И все это возле меня, которой, он даже и не замечает!
Она прислонилась к дереву и помолчала с минуту.
– Не нужно ли отмстить за вас, поразить, наказать? Скажите одно слово, я готов! – прошептал Орфано.
Принцесса взглянула на него, как бы пробуждаясь от сна; потом, сделав усилие овладеть собой, сказала:
– Что вы здесь делаете?… Что привело вас сюда?… зачем? С какой целью?… Какими судьбами вы очутились в Париже?… Что вас выгнало из Италии?… Откуда вы пришли? куда идете?
Горький смех искривил губы Орфано.
– Спросите лучше у этого увядшего листа, что я попираю ногой, какой ветер сорвал его с дерева? Спросите у него, куда полетит он? Причина моего несчастья носит имя… которое вы знаете. Ее зовут Леонорой… Я бежал от её гнева, я бежал от её презрения… и с того дня я блуждаю туда и сюда, по воле какой-то фантазии или какого-то бедствия; сегодня ведет меня ненависть, завтра – меня толкает вперед бешеное желание убить кого-нибудь или самому быть убитым… То, чем я был прежде, я оставил там, где вас знал… я спустился под гору, оборвался… что за дело, чем бы я мог быть?… вы не хотели любить меня!
– И теперь Орфано де Монте-Россо, владевший дворцами и замками, стал искателем приключений, неправда ли?
– И целый сонм дьявольских страстей воет вслед за ним! Маркиз стал разбойником.
Лицо его отуманилось.
– Ах! если б вы захотели, однако же! – продолжал он, – если бы жалость тронула ваше сердце, какого человека вы сделали бы из меня!.. Для вас все мне показалось бы легким!..
– Но могла ли я, скажите сами, принять руку, окровавленную злодеянием?… Ах! мое сердце возмутилось при мысли о том. какое имя вы мне предлагаете… сумели ли вы сохранить его, скажите?
– Оставим это, – отвечал итальянец, топнув сильно ногой. – Прошедшее умерло!.. Я отдался душой и телом приключениям…. Каждый день бывает новое, кончается одно, другое тотчас начинается! Когда у меня нет своих, я охотно берусь за чужие.
– Уж не в том ли роде что-нибудь привело вас и сюда?
– Тьфу! просто – безделица!.. какая-то женщина, как я догадываюсь, противится своему обожателю; ну, вот я и взялся ее похитить, чтоб избавить ее от скучных размышлений…
– Орфиза де Монлюсон, может быть?
– Да, так именно ее мне назвали… Блондинка, которая была бы и хороша, если б вас не было рядом с нею… Легкое насилие поможет её счастью… и все окончится свадьбой… Может статься, сказали мне, что кавалер, взирающий на нее нежными очами, бросится наперекор нашим планам… Мне поручено не щадить его… и на меня не рассердятся, если удар шпаги свалит его слишком сурово наземь.
– А вы знаете этого кавалера?
– Я сейчас его видел… Судя по его взгляду, он далеко пойдет, если только ему дадут время…. его зовут, кажется, граф де Шаржполь.
Принцесса едва удержала крик, готовый вырваться у неё, и, сделав шаг в сторону, чтобы скрыть лицо свое в тени деревьев, сказала:
– Если б я положила свою руку на вашу, Орфано, и если б я попросила маркиза де-Монте-Россо оказать мне услугу; если б я попросила его в память любви его к Леоноре в то время, когда он виделся с нею в садах отца её, во Флоренции, – скажите, оказал ли бы он ей эту услугу?
Что-то влажное показалось на глазах павшего дворянина; он смиренно протянул свою голую руку.
– Правда? как тогда, вы положите вашу обожаемую ручку вот на эту?
– Можете взять ее, если поклянетесь сделать сегодня то, что я скажу.
– Клянусь!
Тонкая, белая ручка принцессы опустилась в грубую руку авантюриста. Он медленно поднес ее к губам.