От Марфы Петровны Приходько слышал, что немцы хватают всю молодежь в селах. Юноши и девушки прячутся в лесах, а немцы арестовывают их родителей. Знакомая история!
26 июня
В тридцатых годах на факультете социального воспитания Харьковского университета был один студент с довольно характерной внешностью: малого роста, пятиугольное лицо с веснушками, курносый, рыжие волосы, жидкие усики, подрезанные спереди и висящие по бокам в виде сосулек, нежный тенорок. Производил он впечатление дурачка. Он часто без всякого повода останавливал меня на улице и подобострастно жал мне руку. После окончания учебного заведения он рассказал, что устроился где-то учителем.
Сегодня я его встретил на Николаевской площади. Он меня остановил. Вид у него был не приниженный, а скорее надменный. Говорил он уверенно. «Где же вы устроились?» – спросил я, чтобы что-нибудь сказать. «Теперь я священник вон в том монастыре!» – ответил он гордо. «Вот как! Вы и раньше этим делом занимались?» – «Нет. Я всегда был религиозным, но священником я стал только теперь. Много приходится работать! Огромные задания! Нужно приблизить церковь к государству и семье!» – «Много верующих?» – спросил я. «Почти все верующие! Но еще много дефектов. Некоторые священники берут взятки, другие плохо себя ведут! Надо это выкорчевывать! Я принялся за это дело. Вы меня знали дурачком. Это я так прикидывался! Будь я дурачком, я бы вуз не кончил. Меня сильно травили!» – «Очевидно, вас преследовали за вашу религиозность?» – «Да, вероятно! Но я сумел надуть советскую власть и достиг своей цели!» – «Ну! Всего хорошего! – сказал я. – Я рад за вас, что вы наконец устроились по призванию». Моей иронии он, конечно, не понял. А я подумал: «Да, правы были большевики, когда они толковали о бдительности. Вот какая змея выросла в недрах советского вуза. Человек много лет прикидывался юродивым, чтобы кончить высшее учебное заведение и начать деятельность, объективно направленную против советской власти».
29 июня
Я заболел. У меня высокая температура. Несмотря на это, пришлось идти в музей. Доктор Бентенридер просил меня провести занятия с сорока «добровольцами», находящимися на службе у немцев. Я впервые соприкасался с так называемыми «добровольцами». Меня удивляло то, что такое огромное число пленных записывается в «добровольцы». Только из-за пайка или по идейным побуждениям? Вот что было для меня неясным.
В мои объяснения я подпустил немного советской пропаганды. Например, на замечание одного парня о том, что много денег было вложено в музей, я ответил:
– Да! Особенно после революции 1917 года. Создателем музея является академик Воробьев, портрет которого висит в коридоре и который бальзамировал труп Ленина, хранящийся в мавзолее в Москве.
Затем я совершенно случайно сказал:
– Станьте в три ряда, товарищи!
Потом я спохватился, что употребил слово «товарищи», и прибавил:
– Извините! Я хотел сказать «граждане».
Многие «добровольцы» стали улыбаться так мило, так тепло – чисто русские лица! А один из них сказал:
– Ничего! Пускай будет «товарищи». Мы это любим!
Когда «добровольцы» выходили из музея, один совсем молодой парень с очень милым лицом сказал мне:
– А вот мы так думаем, что у Гитлера такая морда, что он совсем похож на неандертальца!
– Ну! Ну! Молодцы! – ответил я, чтобы что-нибудь сказать, ибо разговор на эту тему с незнакомцем мог представить опасность. А вдруг этот «милый парень» – агент гестапо! Так вот они какие, эти добровольцы! Я убедился по некоторым данным, что они немцев ненавидят. Вполне очевидно, что большинство из них при первой же возможности перейдет на сторону советской власти.
30 июля
Я уже целый месяц болею брюшным тифом. За это время я никого не видел, и поэтому записей в дневнике почти не было.
13 августа
Харьков эвакуируется. Выезжают госпитали, уезжает управа. Однако немцы стремятся скрыть эту эвакуацию от населения. Сегодня меня посетил доктор Бентенридер. Он теперь занял крупную должность врача при немецком штабе. Я его спросил, как обстоит дело с эвакуацией города. Он мне ответил, что об этом не может быть речи. По его данным, около Чугуева прорвались советские танки. Этот прорыв уже ликвидирован, и городу не угрожает никакой опасности. Бентенридер заявил мне, что он придет меня еще навестить и принесет мне лекарства.
15 августа
Доктор Бентенридер не пришел, а прислал мне какую-то женщину, которая передала мне лекарства (кофеин) и сообщила, что доктор Бентенридер выехал из города.
18 августа
Уехали довольно многие мои знакомые. Некоторые были враждебно настроены к советской власти, и им, пожалуй, следовало уехать, а другие бегут совершенно напрасно. Немцы распространяют слухи, что большевики зверски расправятся с гражданами, оставшимися в Харькове, приводят примеры сел, где все население якобы было вырезано большевиками, говорят о том, что доктор Голованов, покинувший Харьков в марте 1943 г., был арестован, что его судили в Москве показательным судом и что он был приговорен к двадцатилетней каторге. Все эти данные, конечно, пугают население. Кроме того, немцы предупреждают, что они не оставят камня на камне от города. У них якобы уже приготовлены 1200 самолетов, которые разбомбят Харьков, как только в него вступят советские войска.
Вероятно, эта немецкая пропаганда побудила многих людей бросить все свое имущество и покинуть Харьков. К числу людей, которым, безусловно, не следовало эвакуироваться, относится Вера Евгеньевна Тимофеева. Это старая, почтенная учительница. Она воспитала много поколений детей. У нее учились и мой сын, и моя дочь. Она не имела никакого контакта с немцами и у них не служила. Она эвакуировалась, потому что ее дочь служила секретарем в управе. Думаю, что советские власти не тронули бы ни мать, ни дочь. Тимофеева бросила свой домик, расположенный на углу Лермонтовской и Пушкинской улиц. Я заходил туда сегодня. Квартира уже зверски разграблена жителями. Ценная мебель поломана: например, из зеркального шкафа выбито зеркало. Богатейшая библиотека разграблена, причем какие-то женщины растаскали книги на топливо. На полу валяются разрозненные номера журналов, остатки французских и немецких книг. Словом, разгром! Да! Тимофеева сделала большую глупость, поддавшись панике. С ней эвакуировалась ее добрая приятельница, учительница Канисская, которая, насколько мне известно, тоже не имела никакого отношения к немцам. И куда они поедут? В Полтаву. Но ясно, что и Полтава будет взята. В Кременчуг? Но и там их догонят советские войска. А за пределы Украины в Германию немцы этих беженцев не пустят. Рано или поздно они будут находиться в пределах досягаемости советских войск. Так ведь лучше встретить советскую власть в своем родном городе, чем быть на положении беженца.
Уехал фотограф Рева с семьей. Уехал он из-за дочери, которая служила у немцев переводчицей.
Уехала семья Макаровых. Они все служили у немцев: сын – санитаром в госпитале, мать – переводчицей, одна из дочерей, кажется, в качестве врача.
Бежал доктор Ефимов. Ему, пожалуй, следовало бежать, так как он вел себя непримиримо по отношению к советской власти и настойчиво проводил линию своих хозяев-немцев.
Бежал и профессор Тихомиров. Скатертью ему дорога. Уехало семейство Капканцев. Причина отъезда: Капканец боялся, что его мобилизуют в Красную армию. Из-за этого он, по сути, погубил свою семью – жену и двух дочерей.
20 августа
Советские войска охватили полукольцом Харьков и находятся очень близко – в 5–6 километрах от города. Немцы расположили свои пушки и минометы в самом городе, и поэтому советской артиллерии приходится стрелять по улицам Харькова. От советского снаряда погиб доктор Снегирев, тот самый, с которым я ездил 16 ноября 1941 года копать картошку. Несколько снарядов упало во двор дома, где я живу. Слегка поврежден соседний дом. На Лермонтовской улице имеется несколько жертв.
23 августа
Сегодня ночью родные советские войска с боем освободили город Харьков от немцев. Я встречал первых красноармейцев со слезами радости на глазах. Хотелось подойти к ним, пожать им руку и сказать: «Спасибо вам, дорогие! Спасибо за то, что освободили нас от этих проклятых немцев, которые заставили нас так страдать. Слава Красной армии! Слава ее руководителю, товарищу Сталину!»
Послесловие
Бросая ретроспективный взгляд на события последних двух лет, я не могу без ужаса и содрогания вспоминать о зверствах немецких фашистов. По рафинированной жестокости они превзошли все, что можно было ожидать. Ежедневно приходилось слышать о том, как немцы убивали, грабили и насиловали. Причем обычно это делалось часто совершенно бесцельно и не вызывалось необходимостью. Как, например, объяснить следующий достоверный факт, о котором я слышал от доцента К-ва? Деревня около города Острогожска. На окне хаты сидит девочка и греется на солнце. Проходит немецкий солдат и при виде ребенка снимает автомат и стреляет. Девочка падает убитая. Мать с воплем бросается к ней. Солдат входит в хату и на ломаном русском языке говорит матери: «Чего плачешь? Дочь убита? Ну так что же! Война!» Выходит, что он не только бесцельно убил ребенка, но и поиздевался над горем матери!
Объяснить подобные факты можно только тем, что немцы, уверовавшие в дикие и бредовые теории Гитлера о «низших расах», нас за людей не считали. В представлении многих из них русские являются не чем иным, как животными, которых можно безнаказанно и бесцельно убивать или истязать! С нашими военнопленными и с советскими гражданами, угнанными на каторгу, в Германии немцы обращались как с рабами. Я с глубоким возмущением вспоминаю о всех тех унижениях и оскорблениях, которым подвергся со стороны немцев, а между тем я, благодаря моему званию профессора и знанию немецкого языка, несомненно находился в привилегированном положении.
Завоевывая Украину, немцы были настолько уверены в своей силе, что не считали нужным стремиться привить к себе симпатии населения. Они сознательно проводили политику уничтожения части украинского населения с целью более легкой колонизации Украины. Для этого они искусственно создавали голод и препятствовали снабжению городов. В их руках был транспорт. Они могли легко подвезти в города продукты из деревни. Но они намеренно этого не делали. От голода на Украине погибли десятки тысяч людей, причем особенно тяжелым было положение интеллигенции.