Так что «ватник» и «колорад» — это звучит гордо!
А вот «сепаратист» — это определение не обидное, но насквозь лживое. Наши враги утверждают, что наша цель — «отделиться от Украины». С одной стороны, они так утверждают потому, что сами они одержимы идеями хаоса и развала, неспособны созидать, рушат наш общий дом, в котором мы жили до их фашистского переворота в Киеве. А, как известно, человек в окружающих способен увидеть только то, что ему самому понятно и близко. С другой стороны, они подсознательно боятся наказания за свои злодеяния и надеются, что если мы отделимся, то их иудин грех продажи веры отцов за «нуландовы печеньки» как бы останется без наказания. Должен их горячо и глубоко разочаровать. Не для того поколения наших предков проливали моря крови и океаны пота, в бесчисленных войнах отвоёвывали эту землю и осваивали её — от Карпат до терриконов Луганска, от пыльных суховеев Харьковщины до лазурного плеска моря в Одессе, чтобы мы теперь отдали всё это предателям нашей веры, нашего языка, нашей истории, — тем, кто думает, что если им завезли долларов, то нужно плюнуть на всё святое, что есть у нас, и сбежать в Европу. Сделать из нашей земли жалкое подобие нынешней Прибалтики — без населения, без промышленности, зато с гей-парадами и парадами эсэсовцев. Они и сами понимают, что такого не будет, что возмездие неизбежно — и не будет никакого «сепаратизма» — но будет Единая Великая Могучая, ДРУЖЕСТВЕННАЯ России Украина. Родина моего деда — Закарпатье. Самый западный угол Украины. Живущий там народ называет себя русинами — в противовес ничтожным галицийским смердам они всегда стояли за православную веру и русский язык. Раньше, когда ещё не было войны, я имел честь ездить в Ужгород, по местам дедовой молодости, и любоваться тамошними горами, реками, замками. И как я могу сказать, что чту своих предков, что чту своего деда — ветерана Великой Отечественной войны, пока не освобождена от фашистской нечисти вся Украина — до последнего метра его малой родины, Закарпатья?
Так что лжёте, шкуры продажные, — никакие мы не сепаратисты! Мы, в отличие от вас — за единство украинского народа. И его братство с народом российским. Так было, так есть и так будет всегда!
Тихий «день сепаратиста» подходит к концу. Медикаменты разложены по рюкзаку и разгрузкам, «ёлочка» из камуфляжной ткани на СВД сооружена на славу. Надо ещё автомат почистить — и можно на боковую…
Прошло несколько дней — ровно шесть, меньше недели. Раннее утро, свежий встречный ветер пробирает до костей. Тяжёлые ящики с БК и масляно отблёскивающие воронением хищные тела тяжёлого пехотного — АГСов и «Утёсов» — как живые, прыгают в кузове громоздкого, ревущего «Урала». Вместе с ними так же высоко, поминутно цепляясь друг за друга и за скамейки, прыгаем мы. Железные, с острыми твёрдыми углами ящики легко могут пропороть кожу, сломать кости, потому приходится постоянно придерживать их, то рукой, то ногой, проявлять чудеса эквилибристики. Утро не по-летнему прохладное, одеты мы легко и сильно мёрзнем в кузове. У пары наиболее опытных пожилых воинов с собой одеяла — «старый воин — мудрый воин». На горизонте поднимаются густые чёрные столбы дыма и неумолчно грохочет канонада. При одном взгляде туда, вперёд, у многих по лицам пробегает гримаса напряжения — мы спешим туда, в самое пекло.
Невзирая на всё вышеперечисленное, летающие по кузову «Урала» бойцы радостно возбуждены. Сегодня — первый день нашего большого наступления.
Из окон домов нам машут немногие оставшиеся дончане — бойцы громко комментируют выдающиеся достоинства приветствующих их дончанок и азартно подтрунивают друг над другом, когда из окна махнёт рукой, выражая нам приветствие, кто-либо «мужского пола».
Для меня этот день — особенный. Это день моего рождения. Мне — сорок один год. В этот день произойдёт много интересного. Мы выдвинемся на передний край. Спешимся, рассыпаемся по посадкам, укрыв бронетехнику, и будем перемещаться из одной в другую — а наведённые вражескими артиллеристами снаряды и мины будут перекапывать только что покинутые нами лесополосы одну за другой. Будем лежать в посадке неподвижно, закапываясь под корни деревьев, и слушать, как к нам раз за разом стремительно приближается непередаваемый, скрежещущий вой — это вражеские мины одна за одной рвут синь небес. Вечером, уже в темноте будем есть лапшу из большого котла — и радоваться, как дети. Первый день наступления! Наконец-то мы очищаем родную землю от фашистской нечисти!
Лично я могу сказать следующее. Ровно за год до этих событий я встречал свой день рождения, своё сорокалетие в Крыму. На тот момент — оккупированном фашистским недогосударством. Мои дорогие родственники чуть не силком вытащили меня с собой на море, куда я не ездил очень давно. Пансионат, где мы остановились, был без преувеличения прекрасен: он был построен не просто на крутом морском берегу, но высечен в скале. Вся территория была огорожена, благоустроена и вымыта до невообразимой чистоты и порядка на каждом квадратном метре. В окна — фантастический вид на бескрайнюю синюю ширь, белые запятые чаек и длинные тире кораблей. Напоенный солнцем и ароматом хвои, можжевельника, пахучих южных цветов. Разнообразная, вкуснейшая еда в невообразимых количествах. Красивые девушки кругом. Словом — настоящий рай, тем более яркий, что я уже лет восемь на море не был. Но, невзирая на это, весь свой день рождения, да и весь отпуск, я был мрачен. Не только потому, что всё напоминало — эта благословенная, исконно русская, со времён Тьмутараканского княжества земля, на которой и за которую было пролито столько русской крови, поражена вирусом «украинства». Везде висят мерзкие жёлто-синие тряпки, надписи на разнообразных указателях кочевряжатся корявыми искажёнными литерами «мовы», а из громкоговорителей несутся изувеченные суржиком сообщения. Ещё меня страшно удручало то, что мне сорок лет — жизнь, можно сказать, уже прожита. Зачем я жил, что я сделал достойного? Может ли смыслом жизни быть стяжание резаной бумаги? Когда я умру — кто, кроме родственников, придёт проводить меня в последний путь? И что я дам возможность им сказать о себе — всей своей предыдущей жизнью?
Ровно через год я встречал свой следующий день рождения не за богатым столом, заваленным экзотической снедью, в дорогущем ресторане с видом на море. Я встречал его в яме в корнях деревьев, с одной банкой консервов на двоих. Рядом были не родственники — а сослуживцы, которых я знал меньше недели. Не лились рулады музыки и не шептал мерный рокот прибоя — свистели мины, предвещая чью-то смерть или увечье, и гулкие удары разрывов выносили барабанные перепонки. Не было освежающего дуновения морского бриза, свежести напитков и чистоты отмытой в солёных волнах кожи, — была скрипящая на зубах пыль, тяжесть полной выкладки и иссушающее марево августовской донецкой степи. Но именно в этот день рождения я был счастлив! Я живу не зря. Я освобождаю родную землю от захватчиков. И даже если всё сейчас закончится, и мой осколок найдёт меня — я жил не зря. И сколько бы дней рождения мне ни осталось — я мечтаю все их встретить так, как этот: в степях Волынщины, следующий — Краковского воеводства, следующий — на Елисейских Полях. А крайний — обязательно с видом на Вашингтон, на его медленно истекающие дымом руины! А потом и умереть не жалко…
Здесь я должен сделать краткое отступление. Довольно часто меня спрашивали или подначивали по поводу этих моих тезисов — про руины Пентагона и так далее. Я на это отвечу совсем кратко. Силами вражеских спецслужб на священной русской земле развязана гражданская война. Создано и ускоренно развивается антирусское, фашистское государство, вся цель существования которого — уничтожить Россию и самому издохнуть. Миллионы русских людей подвергаются промыванию мозгов, превращаются в фашистов. Десятки тысяч мирных жителей — русских (даже если они по ошибке называют себя украинцами) гибнут. Что должно ещё произойти, чтобы, наконец, пришло осознание простого факта: на нас напали, на нашу землю пришёл жестокий враг, цель которого — поголовный геноцид нашего населения? И пока мы не разгромим его армию, не уничтожим его города и не превратим остатки его страны в тихое, безвредное маленькое государство — как сделали это со Швецией, Германией, Золотой Ордой, Францией — на нашей земле не будет мира.
Тот выезд под Еленовку был удачным. Наш небольшой отряд, меньше сотни бойцов, «зафиксировал» вражескую группировку из пары тысяч военнослужащих с артиллерией, и не давал ей сместиться, а артиллерия раскатала врага вдребезги. Так гончие псы «вяжут» кабана. Крутятся среди тяжёлых копыт, выскакивают из-под граней огромных клыков, способных распороть брюхо одним махом, рискуют собой, играют со смертью. А охотник спокойно поднимает штуцер и вгоняет в грузную тушу окончательный аргумент — свинец жакана.
В тот выезд было много интересного.
Один раз противник попытался смять нас — развернулся и всем полем пошёл в атаку. Я не знаю, во сколько раз их было больше чем нас — они все на ходу беспрерывно вели огонь, и работа стрелковки слилась в один беспрерывный треск, как у огромного костра. Всё поле было засеяно подсолнечниками — выше человеческого роста, и мы не могли остановить их на дальних подходах. Если бы они такой толпой вышли на нашу жиденькую стрелковую цепь — смяли бы и не заметили. Место медиков в такой ситуации — в тылу, рядом с командным пунктом. Если дело станет совсем плохо — можно удрать на «Скорой». Мы с Ангелом пошли и легли к ребятам в цепь. Приготовили автоматы и гранаты. Ничего не говоря, мы решили, что останемся здесь, и пока мы живы, враг никуда не пройдёт. Так же решил каждый из наших ребят. Помню этот миг крайнего напряжения, когда мы смотрели в стену подсолнечников и ждали врага. Никто не стрелял — какой смысл стрелять, если не видишь цели, не можешь убить? Грозное молчание нашего небольшого, но стойкого подразделения, одного из самых прославленных в ДНР, разительным контрастом противостояло неумолчной стрекотне паливших невесть куда толп «хохломутантов». И у этих фашистских прихвостней не выдержали нервы — они откатились на исходные, так и не дойдя до нас.