Однако упомянутые «деструктивные» действия — лишь «видимая» часть спектра, поскольку «разруха начинается в головах» (Булгаков). Сущность и проблемы в том, что современная интеллигенция понимает (для этого её общество, собственно, кормит и учит) всю мощь современной цивилизации. Нынешний уровень развития технологии вполне позволяет сплотить людей в единое целое с целью продолжать осваивать космос, создавать поселения на шельфе мирового океана, осваивать термоядерную энергию и т. д. Но для этого интеллигенции надо (страшно подумать) НАПРЯГАТЬСЯ! А если не напрягаться интеллигенции в ведущих странах, то тогда очень скоро ведущей станет какая-нибудь другая — тот же Китай, или потихоньку приходящая в себя после коллапса поражения Россия. И позиции у мирового корыта (а то и должности в мировой иерархии) неизбежно подвергнутся пересмотру. Следовательно, для интеллигенции ведущих стран, чтобы воплотить всё ту же мечту «не напрягаться», остаётся единственный путь — «вбомбить в каменный век» остальное человечество. А у интеллигенции стран, подвергшихся нападению, — поддержать врагов. Пусть в перспективе это гибельно, зато в данный момент времени позволяет не напрягать Волю. Кстати, тем, кто успешно свалил (или рассчитывает свалить) в страны Бобра, чтобы мирно пересидеть там «тяжёлые времена», следует погуглить «интернирование японцев в США, Вторая мировая», чтобы поубавить иллюзий относительно того, что ждёт их там, как только начнётся полномасштабный конфликт с Россией. Что станет с ними, если России не станет (гуглите Джеймс Бак, «Другие потери» про то, как союзники насмерть заморили голодом миллион военнопленных немцев).
Вывод: проблема «паралича Воли» человечества вообще и интеллигенции в частности приводит в итоге к стремительной деградации Человечества: уже докатились до рабовладения с фашизмом, массовой легализации всевозможных извращений, высокой отрицательной рождаемости во всех без исключения европейских странах, массовой наркотизации населения, предпринимаются первые попытки легализации каннибализма. Все вышеперечисленные явления объединяет то, что они являются проявлением одной общей тенденции: нарастания деградации и хаоса, разрушения и деструкции всего и вся: от семьи до мироустройства (более подробно — гуглить «концепция контролируемого хаоса»).
Таким образом, всё в мире закономерно: противодействовать энтропии можно исключительно напряжёнными, упорными, целеустремлёнными усилиями. Поскольку интеллектуальный авангард человечества в лице интеллигенции провозгласил своей целью «максимально комфортное существование» (то есть минимум прилагаемых усилий, прежде всего к самому себе), а работа над собой является самой трудоемкой из видов деятельности, закономерным результатом является практически полный отказ от неё. В итоге энтропия сначала нарастает в мировоззрении управляющего класса, а когда переполняет его — овладевает его сознанием, становится образом мышления — и выплёскивается в виде деградации и хаоса в окружающий материальный мир. В смешном и горестном самообмане организаторы этого хаоса пытаются именовать его «контролируемым», но это тема для отдельного эссе.
Глава 3. Горловка. Родная Горловка. Март 2014 года
Три лавровых листка.
Кто он такой, чтоб забывать на Родину дорогу?
Он их глядел на свет, он гладил их рукой,
губами осторожно трогал.
И он плывёт.
Как Родина близка, как долго пароход идёт
в тумане!
Когда он был убит, три лавровых листка
Среди бумаг нашли в его кармане.
В марте, а именно 8 марта 2014 года, я приехал в родную Горловку навестить родственников. Не думал, что всё начнётся уже сейчас. Но уже пронеслись слухи, что захватившие власть в Киеве подонки, нелюди — хохломутанты, наёмники Запада, убивают и калечат сочувствующих России людей, рушат памятники, нападают в разных городах на демонстрации несогласных с их тупым зверством. Когда я ехал домой в поезде, сразу после пересечения границы по нему беспрерывно стали шнырять остроглазые, серолицые сотрудники СБУ, всяких «контрразведок ВСУ» и прочих организаций, призванных «защитить незалежность» за зарплаты от Госдепа. Нагло шмонали всех подряд, по десять раз проверяли паспорта, задавали бесчисленное количество вопросов, втыкаясь булавками тусклых, блеклых зрачков, ища суетливость в мимике, жестах, дыхании. Это зрелище наглых и подлых предателей, русских по языку и воспитанию, культуре бывших людей, добровольно продавшихся мировому фашизму, пошедших ему в услужение за длинный доллар и теперь охотившихся на своих же бывших соплеменников — оставшихся русскими, не изменивших Вере и народу, возмутило меня до глубины души. Поэтому, когда я узнал, что мои земляки проводят митинг против фашизма на площади, возле памятника Ленину, вопрос «пойти или нет», естественно, тогда даже не возник.
Так, какой же паспорт взять с собой на митинг? Если русский — при задержании или нападении фашистов шансы на благоприятный исход гораздо выше. Достаточно громко вопить: «Я гражданин России, требую консула!» Бросать в тюрьму побоятся, убивать пожадничают. Дадут конференцию, покажут как пример «вмешательства России во внутренние дела Украины». Как живое доказательство своей клеветы о том, что «больше половины протестующих против власти Киева составляют приехавшие из России экстремисты». Пара пинков по жопе, пара дней позора — и смертельно уставший уполномоченный из консульства РФ с немой укоризной в глазах заберёт из «обезьянника».
Я не имею права рисковать. «Возвращайся скорее и ни во что не влипай. Группа ждёт тебя». Фух-фух. Так-то оно так. Но чем я лучше всех тех моих земляков, кто сегодня с голой грудью, с открытым лицом придёт на митинг, навстречу возможным провокациям боевиков фашистских организаций и силовому разгону карателями из Киева? У них тут семьи, дети, их знают все, они не исчезнут отсюда через пару дней, как я, у которого новые задания в других регионах. Если что, под удар попадают их близкие. У них нет защитной краснокожей книжечки — только сыновняя любовь к далёкой России и готовность умереть за неё. Как же я сегодня приду к ним, стану в их ряды, брошу им клич «Россия с вами!», сам будучи в уютной относительной безопасности. Ты бы ещё печенек раздал им, как Нуланд, сукин ты сын!
«Осторожнее там. Мы тебя знаем. Не вздумай влипнуть». Я не имею права рисковать. От меня зависит слишком многое. Многочисленные беженцы: женщины, дети, старики, которым я «троплю зелёную» («дать зелёную тропу», «тропить зелёную» — обеспечивать эвакуацию личного состава из враждебного окружения), вывожу из зоны разверзающегося хаоса в бескрайние просторы своей новой Родины, щедро давшей приют беженцам. Безымянные скромные спонсоры, не утратившие в угаре безумного торжества капитализма совесть, и сейчас незвучно несущие от доходов своих помощь: кто посильную, а кто — и непосильную. Непочатый край работы на информационном фронте — противодействие мутному валу фашистской лживой пропаганды, пылающая от беспрерывного потока правдивых материалов о ситуации на Родине клавиатура. Продвижение правильных сайтов, нейтрализация работы вражеских кибербойцов и многое другое. Людям нужна правда, она их успокаивает и поднимает на борьбу, она важнее пуль сейчас. Пока важнее. И группы добровольцев — тех, кто готов идти помочь своим братьям на Украине, защитить их от наползающей фашистской чумы, как только Россия разрешит. Это те, кто пойдёт в частном порядке, бросив работу, вместе с нашей армией и спецслужбами, но ведомый не приказом повестки, а голосом совести и сострадания. Те, кто понесут с собой не автоматы, но лекарства и знания: врачи, спасатели, просветители-пропагандисты, психологи. Тащить местное население из-под завалов и из пожаров, бинтовать телесные его раны и врачевать душевные, нанесённые бесовским шабашом бушующей на Моей Родине двадцать лет подряд фашистской пиндосской пропаганды.
И всё перечисленное — не считая многочисленных неимущих моих родственников…
Я никогда не любил свой украинский паспорт. Это несчастное недоразумение, неоправданно именуемое страной, искусственно исторгнутое из лона великой державы, специально чтобы быть направленным против России, так и не ставшее настоящим государством. Я сам стопроцентный украинец. Украинский язык для меня родной. Но я вижу, что вся наша самобытность, наша речь, наши обычаи, наша культура используются умными и хитрыми врагами для выращивания в нашем народе гремучей смеси из местечковых комплексов и неполноценной гордыни слуги, укравшего панские сапоги. И я никогда не мог принять Украину, нацеленную против Православия, против русского и белорусского, а также, кстати, и других восточных народов в угоду старой кровожадной волчице — Европе. Словом, лично я никогда не видел никаких причин любить свой украинский паспорт. И был счастлив, когда после долгих лет мытарств Россия удостоила меня чести стать её гражданином.
Какой же паспорт взять?
Тяжёлые и горестные дни противостояния в Киеве, когда безымянные герои «Беркута» грудью сдерживают поток булыжников и пламени, тонны клеветы и ненависти, обрушенные на них Западом руками самых безмозглых или продажных из моих соотечественников. Первые маленькие победы в неравной битве: офицер «Беркута» показывает иностранное удостоверение задержанного нашими боевика. Европейский «сверхчеловек» арийской внешности с разбитой рожей жалок точно так же, как его предшественники в далёком сорок первом, которые пришли сюда владычествовать над «славянскими унтерменшами» и внезапно для себя нарвались на несокрушимую твердь русского приклада.
Моя супруга, явно повторяя слова умелого и лживого журналюги, говорит: «Кто в это поверит — чтоб разведчик пошёл с удостоверением?» И я, гордящийся своей осведомлённостью перед «дурой-бабой», небрежно роняю: «Это отличие менталитета, обусловленное различием целеполагания. Наши, идя в разведку, оставляют документы, чтоб врагу не досталось никакой информации, если что-то пойдёт не так. Как у Симонова в стихах: «Когда случится, безымянным разведчик должен умирать». Ихние — не гибнут за Родину, а выполняют грязную работу за большие деньги. Наличие такого удостоверения повышает шансы, что их не шлёпнут на месте, а доставят в штаб и потом обменяют». Разумеется, сказанное — некоторое упрощение, но оно вполне соответствует истине, так что в принципе достаточно для неподготовленного слушателя…
Так что же, выходит, я зря их презирал, я такая же тварь, как они? Прикроюсь именем моей страны, моей новой Родины, паспортом, который она мне доверила? Ведь, по сути, так получается.
Вдох-выдох. Я — сын своего народа. Я сын этого города. Я сын этой непутёвой, временной страны, которую враги создали назло России и во вред ей, и которая сейчас, истекая кровью, сама не зная об этом, начинает долгий путь — через братоубийственный хаос гражданской войны, на слияние со своей любимой единокровной сестрой. Я — не «русский экстремист», я украинец. Украинец, который против вражды и ненависти, который за любовь и дружбу между народами. Заветная корочка русского паспорта ложится на полочку, нелюбимый украинский занимает его место в борсетке.
— Родители, я пошёл, Славика проведаю.
— Папа, ты совсем со мной не общаешься, всегда в делах! — это любимая старшая дочь.
— Глянь, возьми с собой ребёнка! Совсем не уделяешь ей внимания, — это жена.
Вдох-выдох. Инструктажей и инструкций у меня не было — только здравый смысл и множество прочитанной ранее «для души» литературы. «Женщины и дети ни в коем случае не должны присутствовать на мероприятиях, чреватых силовым развитием событий». Это я знаю чётко. Но там, на площади — множество женщин из нашего города. Те, кто безропотно трудился, в одиночку растил детей в объятой перманентным кризисом недостране, а сейчас почуял страшную угрозу фашизма и вышел своей иссохшей грудью, выкормившей детей бессонными ночами, защитить их будущее. Защитить народ Украины. Защитить народ России. От торжества нового издания Третьего рейха, когда накачанные Западом военными кредитами и зоологической ненавистью новые «белокурые бестии», неандертальцы — теперь уже не из дойчей, а из моего народа, станут убивать «жидов и коммунистов», пойдут на французских и немецких танках через Белгородскую и Курскую область.
Чем моя дочь хуже или лучше этих женщин? Она ещё несовершеннолетняя, но она МОЯ дочь. Значит, и требования к ней — особые… Господи, вразуми меня…
— Доча, идёшь со мной. Быстро одевайся, у нас мало времени.
Яркое весеннее солнце льёт живое тепло на расчёсанный до идеального пробора огород бугорка. На серую твердь свежевыкрашенных дубовых ворот, которые поставил ещё мой прадед, ветеран двух мировых войн и Русско-японской.
— Доча, слушай меня внимательно. Мы идём на митинг.
— Значит, про дядю Славика это была только отмазка? — доча слабеет в коленках, смотрит на меня огромными глазами испуганной серны. Блин, как же жалко её… и себя.
Инстинкт самосохранения — самый сильный человеческий инстинкт. А инстинкт защиты потомства — ещё сильнее. Они, сложившись вместе, ломают меня через колено, перехватывают горло спазмом, лишают сил говорить, давят из глаза непослушную злую слезу.
Вдох-выдох низом живота. Вдох-выдох. Ты должен быть сильным. Ты не имеешь права показать дочери свою слабость. Ещё вдох-выдох. Не помогает ни фига. Любовь к дочери и жалость к себе «свились в тугой клубок влюблённых змей» (группа «Мельница»), перевили горло. Вы улыбаетесь, дорогой читатель? Сходите разок навстречу смерти со СВОИМ ребёнком — и вы гораздо лучше поймёте меня. Но, впрочем, конечно же лучше не надо. Пока мы идём за ВАС всех! А ВАС с близкими да минует чаша сия. Чаша ТАКОГО понимания. Слёзы подпирают горло.
— Что ж ты, внучек, меня позоришь? Я в штыковую сколько раз ходил — и никогда не плакал, всегда с улыбкой! — рассудительный спокойный голос моего покойного прадедушки, Иоанна Мефодиевича. Полный георгиевский кавалер, человек, который ушёл на Русско-японскую в девятьсот пятом и вернулся с Гражданской в девятьсот двадцать третьем, который дослужился от рядового команды разведчиков до начальника контрразведки армии. И в возрасте под семьдесят партизанил в Отечественную. Скромный и смиренный, как все, кто ТАК послужил Родине, он покинул нас, когда мне было три годика, и я так и не успел узнать от него подробностей этого его служения. Да он и не рассказывал никогда никому почти ничего. До меня из его жизненного пути, который никогда не повторить никакому западному Рембо, дошёл через батю только один короткий сказ. «Нет ничего страшнее штыковой. В штыковой у всех такое напряжение, что не надо врага протыкать — достаточно жалом коснуться шинели, и человек падает и умирает на месте от разрыва сердца». Всегда стоит повторить про себя эту мысль, потом ещё раз и ещё. Прочувствовать хоть на миг, ЧТО за ней скрывается. И улыбнуться после этого с презрением «подвигам» придуманных голливудских бэтменов, разбрасывающих косоруких и тупоумных врагов искусственными непобедимыми кулаками. Да, то, что прадед, который давно в Краю Вечной Охоты, говорит со мной, — это, конечно же, смешно. Может смеяться всякий, кто хочет. Впервые это произошло, когда я, узнав о фашистском путче на родной Украине, решил для себя — иду до конца. Разгладил в ладони георгиевскую ленточку, приколол её к груди — не как украшение или «фенечку», но как роспись в своём решении. И тогда ласковый и неслышный голос прадеда произнёс: «Добре, онучек!» Теперь в трудные минуты он всегда со мной.
— А я не плакал, когда меня вели вешать! Я смеялся! — это голос уже моего деда, не прадеда. Резкий и решительный, властный, каким был мой любимый дедушка при жизни. Деда я не только застал — я почти всю жизнь с ним общался. Он подробно и много говорил о своей работе, учёбе, детстве, семье, с неизменным мягким закарпатским юмором и глубокой мудростью. И лишь об одном я никогда не мог добиться от него ни слова — о войне. Только однажды, только один эпизод.
Я купил мемуары знаменитого «аса диверсий», «короля диверсантов Третьего рейха» Отто Скорцени, и, захлёбываясь щенячьим юношеским энтузиазмом, пересказывал дедушке подробности выдающейся операции по спасению лидера фашистской Венгрии Хорти, которую провернул «арийский сверхчеловек» «без единого выстрела». Всегда иронично-дружелюбный, дед был сильно задет за живое.
— Брешет твой Скорцени!
— Откуда тебе знать, дедушка?
— Мне откуда знать? Я там был! С разведгруппой Второго Украинского! Такого боя как там за всю войну не было! Кровь по щиколотку лилась! Мы чуть-чуть не успели, они из-под самого носа у нас удрали, это было. А насчёт «без единого выстрела» — брехун твой Скорцени! Шоб я так жил, как мы тогда постреляли!
И ещё один эпизод. Который мне рассказал не дедушка, но уже батя. Когда дед попал в плен к фашистам, его повесили на дыбу. На сутки. Мадьярский солдат сжалился над пленником, поприветствовавшим его на родном языке, и незаметным движением тяжёлого армейского сапога подкатил в ноги деду каштан. И тот сумел опереться на него большим пальцем ноги, чтобы хоть чуть разгрузить выворачиваемые из плечевых суставов руки. И провисел так сутки, балансируя на невидимой врагам крошечной точке опоры. Потом его голова поникла. Снимавший деда с дыбы часовой был уверен в бессознательном состоянии пытаемого: после двадцати четырёх часов дыбы иначе быть не могло. Осознать масштаб своей недооценки украинской силы духа и воли враг не успел: дед убил его ударом кулака. Потом успешно ушёл к своим.
Дед со мной вообще был всегда, с того самого момента, как покинул наш материальный мир, я ощущал его незримое присутствие — немного рядом, немного — внутри себя. Сначала он был чуть ворчлив и всегда пресекал мои попытки пообщаться с ним: «Мне в Раю хорошо, оставь в покое деда!» Но когда на нашу землю пришла беда, он помягчал и буркнул что-то вроде: «Рановато мне отдыхать, когда на Родине такое!» Теперь он всегда молча и очень явственно во мне, и готов помочь словом и делом.
Сила двух дедов, объединившись во мне, разорвала хватку инстинктов, вышвырнула их узел из души — наружу, как нашкодившего кота из хаты.
— Доча, слушай внимательно. Сегодня твоя задача — учиться любви к Родине. Смотри, слушай и запоминай. Стоять будешь отдельно от толпы, я тебе покажу где. Если начнётся стрельба, драка или любая паника — сразу уходи домой. На всякий случай вот тебе мой второй телефон для связи с родственниками. Если меня арестуют или убьют — ни в коем случае не смей ко мне подходить, тоже сразу уходи домой. Дядя Славик прикроет тебя. На время митинга поступаешь под его командование, приказания выполняются безукоризненно. Как понял, боец?
— Пааааа…
— Боец, я не слышу, ты понял?
— Даааа…
— Ответ неверный! Правильный — так точно! Боец, ты всё понял?!
— Так точно! Папа, если тебя арестуют, я их всех поубиваю!
Вдох-выдох.
— Обязательно дочка. Ты уже хорошо стреляешь, а увидев это — научишься ещё лучше. Ты обязательно убьёшь всех их. Но не сегодня! — властный, повелительный жест. — Что сказал Господь наш, Иисус Христос, когда его пришли арестовывать, а его ученик бросился рубиться? Он сказал: «Если бы я хотел, Мой Небесный Отец прислал бы Легионы ангелов мне в помощь!» Сегодня не время для убийств, доча, мы до последнего будем стараться решить миром…
— Здорово, Славян! Я пойду выступлю, присмотри, плиз, за дочкой. Если что со мной — доставь домой в целости.
— Понял, Юр, сделаем.
— Доця, напоминаю, на время операции переходишь в подчинение дяди Славика, я пошёл…
Море голов, плеск знамён на ветру, взволнованные и взбудораженные женщины, собранные и решительные мужчины. Стройные ряды оцепления из отрядов самообороны, железная дисциплина шеренг. Никаких пьяных, никаких буйных. Никакого дубья, касок, броников, как у накачанных наркотой и психостимуляторами этномутантов на Майдане. Только крепкие рабочие руки и готовность заслонить собой других, идти до конца. Дружественная с митингующими пузатая милиция из местных, взволнованный, но толковый молодой городской мэр — по-здешнему «голова». Никаких снайперов на крышах, никаких признаков провокации. Впрочем, заранее их чаще всего не видно, мне ли не знать……
— Кто последний в очереди на выступление?
— Вы хотели бы выступить? — Молодой мужчина с костистым лицом и внимательным взглядом охваченных тёмными кругами спокойных глаз. Это — ответственный за допуск желающих выступить к микрофону, из группы охраны правопорядка. — Вы пили?
— Я не пью вообще.
— Никаких экстремистских призывов, никаких призывов к противоправным действиям, понимаете?
Моё лицо излучает безмятежный комфорт, которым переполнена душа. Тонкие очки в дорогой оправе. Свежая кожа благородной белизны интеллигента несчитаного поколения. Какой экстремизм? Такой мухи не обидит!
— Разумеется, я понимаю. Не волнуйтесь, всё будет в порядке.
Разумные, взвешенные и конструктивные речи с трибуны.
Донбасс никто не поставит на колени! «Беркут», мы с тобой. Минута молчания по погибшим за нас сотрудникам правоохранительных органов. Формируем колонну из десяти автобусов на выезд на демонстрацию в Донецк. Никитовка и Россия вместе!
Вожаки толковы, толпа едина. Это и не толпа вовсе — это настоящий единый живой организм, всё чувствующий, точно и тонко реагирующий. Это самый настоящий народ. Его пнули как пса — и он проснулся как Лев…
Мгновенный живой ток напряжения, кажется, что у всех встали дыбом волосы на загривках — слева, через площадь, курсом прямо на нас — толпа под «жёвто-блакитными» тряпками. Масса разворачивается, как опытный воин в боевой стойке: женщины отхлынули назад и уплотнились, «тяжёлая пехота» — шеренги самообороны сомкнули ряды в центре теснее, «лёгкая пехота» — добровольцы из митингующих хищной лавиной потекли с флангов. Я прыгаю с трибуны, захожу слева. В принципе удобнее работать справа, но слева наших меньше, там возможен прорыв, значит, ключевая точка боя, где всё решится, будет здесь, здесь моё место. Оба деда в моей душе беззвучно ликуют в предчувствии мáхача. Особенно зловеще рад младший, который не прадед, а дедушка. Последнего своего врага, бандита с кастетом, он отправил в реанимацию одним ударом в возрасте семидесяти пяти лет. Его пудовая кулачная свинчатка дрожит нетерпением в моей белой интеллигентской кисти. Очки прячутся в карман. Ох, зря вы сюда пришли, фашисты! Я никогда не дерусь. Все вопросы решаю мирно. Наказываю себя сам за каждое повышение голоса. И только родные знают, что на моей полке отбрасывает янтарные блики скромная табличка «Чемпион. Спарринги. Москва 1994», не считая кучи аналогичных дипломов на бумаге. А ещё, чего не знает вообще никто, кроме тех, кто тренировался со мной, во мне тихо спит курс «Берсерк» — стиль боя в толпе, один против толпы. Единоборцев — много, подобные навыки — у единиц. Этот стиль — не для профессионалов. Он разрушителен не только для врагов, но и для того, кто его применяет. Рассчитан на отчаянную рубку среди множества врагов, когда кровь, чужая и своя, хлещет ручьём, гормоны выключили разум, остались инстинкты и готовность идти до конца и дальше без остановки — сразу в небо, к Валькириям! «О дин, к тебе мой путь, в Валхаллу, где весел пир!» Порождение несдержанного и вспыльчивого, агрессивного и гениального Александра Белова, реконструкция древних воинских искусств руссов, квинтэссенция боевого духа нашего миролюбивого народа.
Этот стиль — дар Всевышнего народному ополчению, тем, кто работает по мирной профессии, но при нужде встанет в первый ряд фаланги, на верную смерть. Он для тех, кто не может посвятить много времени оттачиванию сложных приёмов, но готов, если надо, пойти по зову Родины вперёд — куда она скажет. Компенсировать недостаток сложной бойцовской техники русской удалью, Православным самоотречением, языческой жаждой боя, атеистически-коммунистической готовностью к подвигу. Всем тем, из чего слагается простое определение «русский солдат».
И я не «профи», я — медработник. Жалкий, никчемный медик. Но Родине нужны герои Мои предки со мной. И стиль «берсерка», вроде бы забытый напрочь пятнадцать лет назад, разворачивается во мне за несколько шагов, как архивный файл, наполняет звенящей невесомой силой мышцы и нервы, кости и суставы. Толпа противника совсем рядом. Перепуганные детские лица. Голос нашего командира с нашей трибуны.
— Без насилия! Это студенты, не бить! Задержите только тех взрослых, которые привели сюда детей, — это провокаторы.
Из толпы студентов тащат нескольких взрослых мужичков в кожанках, жалких и съёжившихся, те истерично отбрёхиваются. Оба деда в моей душе разочарованно крякают и разворачивают меня — спиной к детям, лицом к набегающим нашим бойцам. Руки в стороны, на лице улыбка, в душе — мир и спокойствие.
— Спокойно, ребята, спокойно, не бьём никого.
Я не боюсь случайного ножа или заточки в спину от этих испуганных детей. Потому что мне пофиг. Я не имею никакого значения. Значение имеет Родина, имеет мой народ. Эти дети — тоже мой народ. Обманутый хитрыми врагами, запуганный и испуганный. Как сказала Зоя Космодемьянская, «это счастье — умереть за свой народ». Если надо.
Ненавистные двухцветные флаги спрятаны, взрослых провокаторов утаскивает от греха подальше милиция, часть детей убёгла, часть — влилась с краешку в наши ряды. Хорошо одетый господин с дорогим кожаным портфельчиком и холёным лживым лицом выпросил у нас слова с трибуны и теперь визжит в микрофон о том, что мы «звери, бросились на детей, вам должно быть стыдно!». Это явный враг — организатор провокации, который заготовил речь для спланированного и организованного им побоища и теперь, когда оно не удалось, всё равно шпарит заранее заготовленный текст, отрабатывая Иудин гонорар. Не творчески работаете, господа, херово вас западные кураторы готовят — всегда надо иметь план на случай провала основного!
Его никто не бьёт, не пытает, не убивает. Мы же не бешеные этномутанты и зомби с Майдана. Мы люди. Его даже никто не перебивает.
— Спасибо, мы выслушали ваше мнение, ваш регламент истёк, освободите, пожалуйста трибуну.
Народная масса провожает иуду брезгливым безмолвием — ни единого осуждающего возгласа, ни единого презрительного заливистого свистка. И это единодушное спокойное отчуждение сильнее и страшнее самых неистовых проклятий.
— Вы хотели выступить? Пожалуйста.
Вдох-выдох. Одним движением души, как радаром, охватить всё море голов, весь океан трепещущих людских душ. Слиться с ними, стать частью каждого.
— Дорогие земляки! Позвольте поздравить наших замечательных женщин с праздником Восьмого марта, и сказать, что я счастлив видеть вас здесь! — какой же хреновый у меня голос. Визгливый, чуть гнусавый — некогда нарабатывать ораторские навыки, надо клавиатуру топтать, детей кормить.
— Вам не надо объяснять, зачем вы здесь, что мы защищаем, против чего боремся, раз вы здесь, значит, вы прекрасно понимаете всё это и сами. Но нас окружает множество людей, которые не понимают сути происходящего, — это ваши друзья, родные, знакомые. Они одурманены вражеской пропагандой, растеряны и сбиты с толку. Поэтому давайте будем им объяснять сущность того, что сейчас происходит.
Вдох-выдох, держим паузу — концентрируем внимание аудитории.
— Всё дело в том, что Америка должна миру пятнадцать триллионов долларов! (дружный крик: «Правильно!!!») Не знаю, сколько должна Англия, сколько Швейцария, у вас у всех почти есть Интернет дома, можете сами посмотреть. Но вообще все страны мира делятся на две группы: страны, которые честно живут своим трудом, — это Россия, Украина, Китай, Индия и куча других — да и вообще таких большинство. И кучка взбесившихся хищников: европейские государства и США, которые привыкли жить грабежом, и надеялись, что это будет длиться вечно. Их история — история беспрерывных массовых убийств, разрушений, геноцида народов. Миллионы убитых индейцев и индийцев, миллионы замученных негритянских рабов, геноцид целых народов — это их славный послужной список. Но и это ещё не всё: Господь по грехам их помутил им разум, и они, как больная бешенством собака, набросились на другие государства мира и стали их уничтожать сейчас одно за другим. Югославия, Ливия, Сирия, Судан, Египет! — напряжение в воздухе нарастает, ускорение ритма моей речи и соответствующий эмоциональный посыл закручивают нервы аудитории в пружину ППШ.
— Теперь очередь Украины. Они хотят теперь то же самое сделать здесь, со всеми нами и нашими детьми. НО ТУТ ОНИ СИЛЬНО ОШИБЛИСЬ!
Нет ни зловещих угроз, ни сложных пояснений — почему ошиблись. Они ни к чему. Я просто позволил дедушке наполнить всю мою душу наиболее нужным сейчас образом: и он, крякнув, легко извлёк из глубин своей памяти яркое, как снег под апрельским солнцем, воспоминание. Здоровенный, метра два ростом, боец его роты, раздевшись догола, с двумя автоматами — по одному в каждой руке, босиком бежит в атаку по глубокому снегу, прямиком через минное поле, в лоб, не ложась, на немецкие позиции. Страшное одинокое «ура!» сотрясает воздух. Лихорадочно рокочут лучшие в мире немецкие пулемёты, знаменитые «MG-42», ураганный град пуль взбивает облако снега в рост человека, скрывая атакующего в белом саване. Но нервы пулемётчиков не выдерживают, руки дрожат, и ужасный русский, неуязвимый и неотвратимый, как сама смерть, уже навис над первым рядом траншей. Исходя истошным воем смертного ужаса, европейские цивилизаторы выпрыгивают из окопов и сапог, толпой драпают от одного человека. Карающий за преступления против Святой Руси ангел отмщения в лице рядового бойца Красной армии несётся за ними, неотвратимый, непередаваемо страшный для сознания завоевателей.
Небрежно стреляя на ходу в затылки тех, которые мешают проходу, проскакивает сквозь толпу драпающих «белокурых бестий», далеко обгоняет её, летит на край деревни, туда, где в ледяном сарае измождённые и израненные военнопленные угрюмо ждут смерти, и часовой-эсэсовец, заслышав накатывающее русское «ура!» и визг драпающих соотечественников, торопливо наводит на щелястую стену раструб огнемёта.
Золотой тульский жёлудь калибра 7,62 выплёскивает из низкого тевтонского лба струю измельчённых фашистских мозгов и осколков кости, приклад ППШ сносит тяжёлый дверной замок. Молчащие, страшные в своём запредельном ожесточении, освобождённые пленные, все, кто может ходить, синие от холода, в белых нательных рубахах, толпой растекаются по улицам, ловят обезумевших от ужаса немцев, рвут их зубами, душат, ломают кости…
…Я бросил этот образ в толпу — и он отразился, многократно усиливаясь и резонируя, в каждом из присутствующих, в его генетической памяти. У каждого нашёлся в дальних или близких корнях героический предок, который заставил обратиться в бегство толпы врагов, спас своих, запредельным самопожертвованием и решимостью снискал могучую поддержку ангелов Божиих и посрамил демонические полчища, незримо пришедшие с легионами завоевателей. И каждый легко и непринуждённо слился со своим предком, и все мы вместе слились в одно неодолимое, ужасное для врага, многоголовое, нечувствительное к ранам, бессмертное существо, имя которому: «русская пехота!»
— Рррррра! — рыкнуло это единое существо. Кто-то сказал «да», кто-то крикнул «ура», кто-то — «правильно», подавляющее большинство просто зарычало. И в этом рычании, которое звучало как призыв древнего имени Бога Солнца, было больше угрозы, чем в самых зловещих и многословных проклятиях.
На пике единства каждого со своим родом, со своими героическими предками, и всех вместе — друг с другом, толпа завибрировала единым живым существом. Я увидел лёгкое красное марево ауры над нашими рядами — объединённые памятью рода, единством помыслов и общей, зримой опасностью, единое целое, которым стали все присутствующие, сжало невидимые мышцы воли и по его венам хлынули боевые гормоны. Надо послабить срочно, пока рано.
Левая рука вверх — и плавно, немного смешным движением — вниз, открытой ладонью вперёд, умиротворяюще и нарочито замедленно.
— Простите, пожалуйста, дорогие земляки, что-то я возбудился слишком.
Общий дружный хохот, который сбрасывает накопленное напряжение и сплачивает присутствующих больше, чем только что достигнутый пик мобилизации. Дружные крики: «правильно!», «говори ещё!»
— Нам нужно сделать сообщение. Можете пока прерваться? — это оргкомитет.
— Дайте ему сказать ещё! Говори! — это народ.
Я подчеркнуто дружелюбно передаю микрофон. Одним шагом отступаю на сероватую, подтоптанную твердь газона. Рядом с трибуной, лицом к толпе. На лице и в душе — улыбка, глаза прикрыты. Подчёркнутая мягкость и дружелюбие в каждой черте осанки. Люди взбудоражены и раздражены всем происходящим. Им нужен пример смирения и оптимистичного спокойствия — примеров решимости, мужества и праведной ярости я вижу вокруг достаточно. К счастью, достаточно, но спокойствие тоже необходимо. Если Всевышний полагает, что мною уже сказано всё, что нужно, то мне не дадут больше слова — ничего страшного, Ему виднее, что сейчас нужно. Тогда я просто сейчас явлю своим примером только что соединённой в единое целое этой массе единомышленников образец того, чего им так не хватает — спокойствия, веры в благополучное преодоление всего, что нам предстоит, радости жизни.
— Пусть скажет ещё! Дайте ему сказать — он правильно говорит! — это народ.
— Скажите, пожалуйста, ещё что-нибудь людям, — это оргкомитет.
— Дорогие земляки! Что требуется от каждого из нас в этот непростой момент? Во-первых, не падайте духом. Мы не одиноки. С нами великая Россия. С нами великий Китай. С нами Бразилия, Индия, и множество других стран, которые честно живут своим трудом и ни к кому не лезут с гуманитарными интервенциями. Запад, Европа и США тоже не едины. Множество честных людей сочувствует нам. Например, молодёжь точно знает такого человека — Стивен Сигал! Я своими глазами видел его интервью. Он говорит, что это безнравственно — вмешиваться во внутренние дела Украины, присылать туда боевиков и свергать законное правительство, а потом призывать к миру и единству страны. С нами — все честные люди мира! Они надеются на нас, на то, что на Украине фашизм не пройдёт, хребет блицкригу оранжевых путчистов будет сломлен.
— Во-вторых, я вам скажу следующее. Не верьте Интернету и телевизору! — Ошеломляющий рёв «правильно!!!!» прокатился в воздухе. Ни на что из сказанного народ не отреагировал так живо, с такой душой. Запредельно наглая ложь СМИ, раздувание ими ненависти и депрессии породили в людях эту ответную ненависть к ним. Продажные журналюги, сеющие сейчас ветер, вы же пожнёте, блин, такую бурю…
— Дорогие земляки! Беседуйте с людьми. Объясняйте им, что происходит. Не допускайте скандалов в семье. СМИ стараются вбить клин в каждую семью, как в семнадцатом, настроить отца против сына, брата против брата. Не допускайте ненависти, будьте терпимы к близким. Если вам кажется, что собеседник дурак, — возможно, ему кажется то же самое. Будьте терпимы к людям, особенно близким, объясняйте им, спасайте от пагубных заблуждений.
Неоспоримые, нацеленные на базовые человеческие ценности тезисы — мир, единство, правда, сплачивают народ ещё плотнее. Мы все едины, я ощущаю каждого и всех как часть самого себя. Народная масса на площади стала монолитом, крепче всего на свете, крепче, чем когда бы то ни было. И я ощущаю крепнущую на глазах золотую нить Божественного света — Всевышний с нами, ему угоден наш дух. Пора укрепить эту нить, вязать нас всех с Родной Землёй, и решать главную задачу — отправить наше общее послание Высшим Силам.
— И последнее! — я постепенно набираю голосом и осанкой мощь и накал Силы. Всевышний милостиво переполняет меня ею. В правой руке — микрофон, левую я медленно поднимаю на уровень лица и начинаю сжимать в кулак, концентрируя в ней внимание всех присутствующих.
Много шакалов да псов
Скалится с разных сторон
На золото наших хлебов,
На золото наших икон!
Наш народ — миролюбивый народ, мы честно живём своим трудом, у нас нет и никогда не было ни колоний, ни метрополий, ни рабства, ни геноцида. Но всяким умникам всегда хотелось нашей земли, нашего неба, наших детей, и они приходили к нам с мечом в руке и злом в душе. Так вот: НАША ЗЕМЛЯ на три метра вглубь пропитана ИХ КРОВЬЮ!
Резким движением ладонь и взгляд — в землицу под ногой, в тот самый серенький квадрат вытоптанного дёрна под трибуной, на котором я только что топтался, демонстрируя смирение и спокойствие. И повинуясь моему движению вся толпа, внимание которой было собрано в мой кулак, ударила туда же всей своей ментальной мощью.
Невидимо для окружающих, Земля-Матушка ответила на этот могучий толчок — она раскрылась, как открывается лоно любящей женщины навстречу своему любимому мужу-воину, давая ему поддержку и неистощимую мощь, радость жизни и волю к победе. Родная Земля приняла наш призыв, податливо откликнулась на него, вся масса народа на площади, только что слившаяся с душами своих героических предков, теперь стала «плотью единой» и с ней, и из неё сквозь всех нас хлынула мерная, тяжёлая, одухотворяющая сила.
Прекрасно: единство народа — есть, единство с предками — есть, с Эгрегором — есть, с землёй — есть. Пора бросать картинку вверх, Всевышнему!
— Вы заметили, что Европа очень осторожна в начинающемся конфликте? Это потому что ВСЕ их столицы — Варшава и Будапешт, Бухарест и Берлин, Париж и Прага помнят грохот наших сапог и наших траков! Не помнит пока только Вашингтон… Так вот: АМЕРИКА, СЛУШАЙ НАС! Быстро забирай отсюда своих шпионов, которыми ты насытила наши земли, своих подлых убийц, стреляющих в мирных людей, своих лживых журналюг — и ты останешься жива!!! Продолжай разжигать в нашем доме пожар — и готовься увидеть НАШИ ТАНКОВЫЕ КОЛОННЫ на улицах СВОЕЙ СТОЛИЦЫ!!!!
Одним движением — микрофон на трибуну и низкий, до земли, поклон людям на площади, Народу.
— Ррррррра! — в ответ мой Народ.
То, что мы сейчас вместе сделали, — это не угроза, не предупреждение, даже не предостережение. Это единая коллективная Воля наших людей, наших предков, нашего Эгрегора, нашей Земли к нашему Православному Русскому Богу. «Если враги придут — Господи, дай сил упокоить их!» Это не просьба, не мольба — это могучее предначертание, это тот запрос, который ждёт от нас Всевышний. Господь смиренно и мудро лучится на всех нас ярким мартовским солнышком: «Да будет так, дети мои!»…
— Доця, ты молодец. Я думал, ты проболтаешься маме.
— Как можно, папа? Ты же мне ясно сказал: «Никому ни слова!» Пап, а пап?
— Что, дитя моё?
— Я не хочу быть снайпером. Мне больше нравится гранатомёт.
— Доченька, гранатомёт — труба тяжёлая, да ещё запасные выстрелы к нему, для женского организма не полезно. А кроме того, при частой стрельбе слух садит сильно, а ты же у нас музыкант. Так что послушай батю, для девушки снайпер — самая подходящая специальность.
Глава 3.1. «Отвлеченные философствования» и «незримая брань» в душе и мире
Война — это та же самая мирная жизнь, просто сконцентрированная до предела.
Скорее всего, многие из читателей уже заметили, что существенный объём моего повествования, наряду с фактами из пережитого, посвящён размышлениям на «отвлечённые философские» темы. Это, прежде всего, влияние внутреннего (цели и ценности, приоритеты, характер) и внешнего (идеология, окружение) мира героев на их жизнь и поступки. Между тем, «отвлечёнными» они только кажутся, тем более, когда речь заходит о таком многогранном и сложном явлении, как война. Участие в боевых действиях человека и в то же время — участие их самих в формировании и трансформации этого человека, его внутреннего мира в очень значительной степени определяется тем, каков он — этот внутренний мир. Многократно отмечено людьми, имеющими боевой опыт: ТАМ человек виден как на ладони, его положительные и негативные черты проявляются необыкновенно выпукло и рельефно. При этом влияние его внутреннего мира на исход борьбы с противником, на поведение его в боевой обстановке не просто трудно переоценить — фактически, именно характер, жизненные приоритеты и воля человека оказывают решающее влияние на то, как именно он поведёт себя в трудных обстоятельствах. Совершит ли героический поступок, спасёт жизни товарищей, жертвуя собой, решит исход боя — или совершит низость и предательство, дезертирует, «подставив» под удар боевых друзей, а то и мирное население? Или совершит ещё большую низость, прямое предательство, пособничество врагу и сотрудничество с ним?
В современной военной литературе (особенно «околовоенной», вымышленных боевиках и тем более фэнтези) эти крайне важные аспекты поведения человека сейчас, к сожалению, исключительно непопулярны. Во-первых, ввиду внешней меньшей выразительности. Описывать их намного труднее, чем яркие спецэффекты — взрывы, выстрелы и удары мечей. Ими труднее привлечь и удержать читательские внимание и интерес. Во-вторых, чтобы хорошо описывать их (впрочем, как и любое явление), нужно в них разбираться, понимать причинно-следственные связи и то влияние, которое они оказывают на человека. Для этого крайне желательно самому пережить эти эмоции, самому побывать «в шкуре героя» и при этом — суметь не просто запомнить своё состояние, поведение и мотивацию, но и найти слова, которые смогут донести их до читателя. А подавляющее большинство современных «авторов», пишущих о войне, не только не воевали, но (увы!) — даже в армии не служили. Соответственно, этот пласт опыта взять им неоткуда. В-третьих, свою лепту вносят редакторы, корректоры, критики и вся прочая «кормящаяся с литературы» братия. Они (осознанно или нет) выполняют приходящий им свыше социальный заказ не на созидание НАРОДА — Народа-творца, Народа-созидателя, Народа-воина, но на взращивание безмозглой, бесхребетной биомассы, которой легче управлять. В рамках этого тренда получают приоритет те произведения, герои которых — поверхностные, лишённые глубоких сильных мотиваций, с мотивациями, жизненными целями и характерами пятиклассников. И то, что таков «тренд» отнюдь не только в нашей стране, но и в «просвещённой Европе» и в сбесившемся «мировом жандарме» США, ситуацию отнюдь не облегчает.
Здесь я даже не буду упоминать стандартную мантру всех вышеперечисленных горе-литераторов, что «современный читатель настолько поверхностен, что именно такое и предпочитает, а мы только ориентируемся на его вкусы» (под настроение они высказывают эту свою формулу с омерзительной простотой: «Пипл хавает!»). При этом сами данные литераторы (и режиссёры, и прочие «тварцы»), может, и считают себя «счастьем» в плане гонораров, но на самом деле они всё равно «горе» — потому что на беду Человечеству превращают людей в манкуртов — рабов развлечений, бездушных и бесполезных.
Ещё Сумароков в XVIII веке отчеканил: «Искусству надлежит не развлекать, но выращивать вкусы!» Недаром раньше людей творческих профессий, наряду с преподавателями, называли «инженерами человеческих душ» — им надлежит воспитывать людей, формировать их личность, давать образцы высокого, достойного подражания поведения в тяжёлых обстоятельствах. С одной стороны, нынешние «тварцы» забыли свой долг, предались и продались золотому тельцу, ради тленной резаной бумаги (даже не злата) развращают и губят души своих читателей, и с этой точки зрения их вина безмерна. Недаром существует православная притча о том, как попал писатель за свои грехи в ад. И заметил, что те души, которые горят в адском огне вокруг него, потихоньку поднимаются вверх — всё дальше от языков пламени, всё ближе к Богу и раю. А он наоборот — потихоньку погружается всё глубже, мучается всё больше. Возмущённый литератор обратился с вопросом к бесу: что, мол, за безобразие? А тот ответил: «Они мучениями потихоньку очищаются от своих грехов — соответственно, мера их наказания снижается. А твои книги читают всё новые люди — и погибают, и погибают!»
Но безмерно больше, нежели вина всех этих «тварцов», мера вины тех властей предержащих, которые делают всё, для того чтоб творчество было именно таким. Все многочисленные «Штрафбаты» и «Сволочи», бесконечно омерзительные книжонки, полные лжи и тупости, а зачастую — и неприкрытой клеветы на наш народ — разве они не субсидируются бюджетом, не рекламируются по телевидению, не поощряются в скрытых и явных формах всеми теми, кто должен задавать стандарты культуры и нравственности? Сколько бы нам ни говорили, что «это писатели (режиссёры) так видят», при внимательном рассмотрении мы видим, что власть не делает ничего для того, чтобы улучшить их качество, чтобы наказать халтурщиков и явных вредителей, и дать возможность творить тем, кто творить должен. У кого неравнодушное сердце болит за Родину, кто имеет и бесценный жизненный опыт, и талант передать его людям. Почему власти предержащие делают именно так, выскажем точку зрения чуть далее. А сейчас — о самом главном: они сами формируют худшие качества в народе, которым управляют — тупость, низость, подлость и трусость, и сваливают вину за это на народ же, под девизом «Пипл хавает!». В Святом Писании сказано: «Не бойтесь тех, кто умерщвляет тело, но бойтесь могущих умертвить душу». И далее: «Лучше было бы тому, кто соблазнит одного из малых сих, привязать мельничный жернов на шею, и утопить». Они «соблазняют», то есть растлевают, развращают, лишают духовности целый народ — свой народ! Неудивительно, что воздаяние постигает их уже в этой, земной жизни — столь у многих из властных упырей дети-наркоманы, больные родственники, целый букет собственных заболеваний, начиная с психических. Однако настоящее наказание, вечное, ждёт их в будущей жизни, в которую они, по скудоумию и малодушию своему, не верят…
Винить народ — не только глупо, но и лживо. Наш народ, даже невзирая на всё вышеперечисленное, по-прежнему несёт в себе «искру Божью» — достаточно посмотреть, как всей страной собирают деньги на настоящее, правдивое кино «28 панфиловцев», как в строю «Бессмертного полка» маршем памяти прошли 12 МИЛЛИОНОВ человек. Народ хочет правды и доблести, народ любит свою историю и гордится своими предками, и те «деятели», которые пытаются во всём винить свой народ, просто пытаются переложить свою вину, «сваливают с больной головы на здоровую».
Наш народ — это народ-Богоносец, в отличие от растленной и лживой западной цивилизации, которая на словах — христианская, а на деле — давно предалась нечистому, всегда была цивилизацией грабителей, работорговцев и убийц, а теперь завершает свой цикл деградации, становясь содомитской. Наш народ, даже на словах отрекаясь от Христа, на деле всегда исповедовал самопожертвование и человеческое отношения к людям других рас, «ибо нет ни эллина, ни иудея», интуитивно чуял Правду и тянулся к ней. Как ни парадоксально это звучит, при «богоборческом» по форме коммунистическом режиме наше государство по сути было «Царством Божиим» более, чем во многие другие моменты своей истории — оно не грабило и миллионами убивало граждан «развивающихся» стран, как «передовые христианские» государства, а строило им атомные электростанции, больницы, дороги и комбинаты, учило и лечило их. Вытягивало Человечество на новый, качественно иной уровень духовного и душевного развития. Именно за это его так ненавидит «масонско-европейская» цивилизация, для которой венец развития и пик мечтаний — разгромить и разграбить побольше слабо защищённых стран, а жителей их продать в рабство и разобрать на органы.
Свидетельством тому, что этот дух жив в народе и поныне, невзирая на все старания властей и СМИ, являются многие тысячи добровольцев, которые поехали не просто бесплатно, но «за свой счёт», покупая за последние деньги столь необходимое оснащение, защитить русский народ. Ту его часть, которая сейчас на юго-западе России, коварно, лживо и подло именуемом «Украиной», уничтожается в ходе объединённой американо-европейской агрессии при активном соучастии мутировавших, потерявших родовую память, честь и совесть местных русских, самоименованных «укропами». Наши добровольцы, называйся они хоть православными, хоть язычниками, хоть мусульманами или атеистами, не на словах, но на деле явили истинный дух Христов, «ибо нет большей любви, нежели кто положит живот свой за други своя».
Свидетельством того, что этот дух очень слаб и грозит совсем зачахнуть, — то, что этих добровольцев было так немного. Опять же нельзя не провести аналогии — ибо всё познаётся в сравнении. Сейчас принято проклинать «коммунистическое прошлое». Однако в годы Великой Отечественной миллионы наших граждан добровольцами пошли на фронт. А сколько людей, не приходя в военкоматы, ушли в партизанские отряды, незримо пополнили ряды подполья, сколько трудилось в тылу, а тяжёлый, потом пропитанный рубль сдавало в Фонд Обороны? Сейчас враг, точно как тогда, напал на нашу землю, а отражать его не отправилось и ста тысяч человек — это в сравнении-то с несколькими десятками миллионов в ту войну? Сколько танковых колонн и авиационных полков построили за свои кровные нынешние «эффективные менеджеры», в отличие от их дедов? А ведь они трудятся в королевских, невиданных их пращурами условиях, и зарплаты которых астрономические, фантастические — позволяют им строить огромные, многоэтажные дворцы по всему Подмосковью! Но у деда, который жил в землянке с толпой детей, было то, чего нет и в помине у нынешнего «менеджера среднего звена» — честь, совесть, и понимание своего долга перед Родиной и Богом. Нынешний «эффективный» может обвешаться хоть весь огромными золотыми крестами, может даже в Храм ходить хоть каждую неделю — до Бога ему безмерно дальше, чем его «атеистическому» предку, который и перекреститься-то успел один раз в жизни — украдкой, перед своей первой и последней атакой. Не говоря уже о патриотизме. Твой патриотизм, уродливый манагер, — это нацепить георгиевскую ленту и, обожравшись пива перед теликом, орать: «Вперёд, Россия!» Георгиевская ленточка — это символ медали «За победу над фашистской Германией». Для того, чтобы её получить, нужно было годами недосыпать, недоедать, мёрзнуть и не спать, постоянно жертвовать собой — в труде и бою. Что ты такого сделал, чтобы заслужить честь носить её, какое ты вообще имеешь на это право?… Эх, уроды вы, уроды, «Славных прадедов великих — правнуки поганы!»
Так что кто действительно был атеистом, а кто — Православным и Воином Христовым, легко увидеть — достаточно взглянуть. «Ибо по плодам их узнаете их», — сказал Христос.