т. д. — Кладет блокнот обратно в карман и застегивает пуговицу. — Больше не задерживав. Вещи и шинели можете оставить пока здесь.
Едем дальше.
Большова находим довольно быстро — по синей шинели и пилотке. Худощавый, бледный, глаза слегка навыкате, иронические и умные. В углу рта окурок. Руки в карманах.
— Помощники, да? — улыбается противоположным папиросе углом рта.
— Да, помощники.
. — Ну что ж, в добрый час. Часика б на два раньше, было б лучше. — А сейчас… — он зевает и сплевываег окурок, — основное уже сделано. Омметра нет?
— Нет. А что?
— Капсюли не калиброваны. Вообще, если скажут — сегодня, вряд ли выйдет… Что, бомбит город?
— Бомбит. А почему не выйдет?
— Почему? — Большов лениво улыбается. — Взрыв чатка дрянная. Тола — кот наплакал. Остальное аммонит. Отсыревший, в комьях. Ну и капсюли не калиброваны. Цепь проверить нечем. Омметра нет.
— А детонирующий шнур? — спрашивает Игорь.
— Обещают завтра дать. И омметры завтра. Все завтра. — А взрывать сегодня…
— Сегодня?
— Говорят. Если не отгонят, то сегодня.
Он вынимает из кармана аккуратно сложенную, газету, отрывает ровненький прямоугольничек.
— Махорка есть?
Закуриваем. Мимо, по широкой, обсаженной деревьями асфальтированной аллее, проходят отряды рабочих. Несут пулеметы — т анковые, сняты с машин. У некоторых ни винтовок, ничего. Идут сосредоточенно, молча.
Я спрашиваю:
— Где немцы?
— А вон, за цехами. Там овраг — Мечетка или Нечетка — чорт его знает. Шпарят из минометов. Штук. десять танков. Даже не танков, а танкеток. С тон вышки хорошо видно.
— А где наши объекты?
— А у вас что?
— ТЭЦ, — отвечаю я.
— ТЭЦ? В двух шагах. За этим корпусом налево. Четыре трубы большие. Сержанта моего найдете. — Ведерников. Спит, вероятно, где-нибудь там, в конторе. Всю ночь работал. Советую и вам вздремнуть.
Сержант действительно спит, уткнувшись головой в угол дивана, раскинув ноги по полу. Видно, бросился на диван и сразу заснул.
— Эй, друг!
Сержант переворачивается, долго трет глаза… Они маленькие, сидят глубоко и совсем теряются на большом, скуластом лице. Никак не может проснуться.
— Вас лейтенант прислал?
— Да. Большов.
— Принимать будете?
— Пока что ознакомьте меня с тем, что сделано.
— Опять ознакомить? Тут один уже знакомился. Капитан какой-то, Львович, кажется.
— А теперь я.
Сержант, потянувшись, встает.
— Ну что ж, пошли… — Ищет в кармане махорку. — Всю ночь мешки таскали — будь оно неладно. Плечей не чувствуешь. Бумажные, сволочи, все рвутся.
— И много?
— Да — с сотню будет, если не больше. Трехпудовые. От этого ТЭЦа один пшик останется.
— Сеть готова?
— Готова. Электрическая только. Аккумуляторов натаскали чортову гибель, а омметров нет. Электрик тут один мне помогал, — говорит, у них что-то в этом роде есть, но никак найти не могут. А так все готово. Детонаторы болтаются. Только всовывай и рубильник нажимай.
— А где подрывная станция?
Сержант указывает в сторону окна.
— Метров триста отсюда щель. Там все хозяйство. И капитан там. И электрик, вероятно.
Мы обходим станцию. Она чистая и большая. Восемь генераторов, под каждым заряд — три-четыре мешка. Кроме того, заряды под котлами, на масляных переключателях и на трансформаторной — метров триста от самой станции. Цепь длиннейшая — километра два. Сделана аккуратно — концевики тщательно обмотаны изоляционной лентой по два капсюля на заряд. За ночь, действительно, сделано много.
Где-то по ту сторону электростанции слышно, как разрываются мины.
— По окраине бьет, — говорит сержант. — Из ротных все. Чепуха. В щель пойдетё?
— А где телефон?
— В щели. Все там. Вроде КП устроили.
15
В щели набито битком: Игорь, Седых, высокий курчавый брюнет в военной форме, с маленькими бачками, какие-то рабочие в спецовках, щуплый, чахоточного вида субъект в лоснящемся пиджаке и кепке с пуговкой. Военный оказывается Львовичем, в кепке с пуговкой — инженер-электрик ТЭЦ. Зовут его все Георгий Акимович.
Все сидят и курят при свете «летучей мыши». Щель неплохая, обшита досками, с накатником, герметическими дверями, карами. Такая, как в наставлении к инженерному делу, — в виде буквы Н, с двумя входами.
— Что без омметра делать будем? — спрашиваю я.
Георгий Акимович искоса поглядывает на меня.
— У нас мостик Уитстона есть.
— Что же вы молчите?
— Вот и говорю. Только он в сейфе, а ключ у Пучкова — главного инженера. А Пучков со вчерашнего вечера в штабе.
— Надо послать, значит.
— Посылали уже. Они, видите ли, на «Красный Октябрь» уехали. Три часа назад еще звонили, что едут. И вот все едут.
У Георгия Акимовича очень подвижное лицо. Когда он говорит, движется не только рот, но и нос, лоб, впалые щеки с лихорадочным румянцем. Во рту у него нехватает одного зуба, как раз переднего, и от этого он шепелявит. Возраст трудно определить — повидимому, лет тридцать пять.
— Две ночи кряду не спишь, а толку никакого…
Он нервно комкает папиросу, раздавливает ее каблуком.
— Вот позвонят сейчас по телефону — действуйте… А дальше что?
— Действовать, повидимому, — отвечаю я.
— Рубильник включать? Да? Так, по-вашему?
Большие, с темными веками глаза его злобно сверлят меня.
— По-моему, так.
— А рабочие на станции? Вместе с машинами к чортовой матери? Кто их оповещать будет? Мы с вами? У нас и так работы вот по сих пор будет. — Он быстро проводит рукой по горлу. — Вообще ни плана, ни организации, ничего нет…
— Георгий Акимович, — перебивает его Львович. Он сидит, в стороне, на запасных аккумуляторах, сгибает и разгибает какую-то проволочку.
— Что — Георгий Акимович? Нужно все-таки мало-мальски мозгами шевелить. На ТЭЦ сейчас шестьдесят человек работает. Куда им деваться, если это… если придется все-таки таррарах, устроить…, Куда глаза глядят? — Врассыпную? Дальше — есть какая-нибудь очередность у цехов? Ни черта нет. Литейный будет рваться, а мы только собираться, или наоборот. Вообще….. — Он нервно мнет длинными сухими пальцами папиросу. — Вот немец лупит сейчас из минометов, попал осколок в провод — и точка. Вся наша сеть ни к дьяволу не годится. Сколько раз говорил: идиотство держать «уитстона» в сейфе. Воров боятся. Единственный, видите ли, аппарат на весь Сталинград. А — вот теперь сиди и жди у моря погоды…
Он делает несколько коротких, быстрых затяжек, тушит папиросу о стену и встает.
— Может, приехал. По телефону не дозвонишься. Не коммутатор, а горе…
Игорь тоже встает.
— Ко мне в Литейный сходим, а? Посмотришь. Идем в Литейный.
— Как тебе нравится этот тип? — спрашивает Игорь.
— Как сказать! Не завидую его жене. ТБЦ плюс несварение желудка, должно быть. Впрочем, все, что он говорит, сущая правда.
— А меня раздражает.
— Ты неврастеником стал, ей-богу, — все раздражает. Шапиро раздражает, латыш подворотнички стирает — раздражает, этот тоже не угодил. Какого — же тебе-рожна надо?
— Не — люблю ворчунов, что поделаешь.
— Поживем — увидим. Надо вот Седых и Валегу на — капсюлях натренировать. Чтоб, как часы, втыкали и не боялись.
Седых улыбается:
— А чего там бояться? — Я таких вот сазанов толом глушил, — когда в Купянске стояли. Там рыбы знаете сколько? Вот завтра, если взрывать не будем, я вам осетров притащу — двумя руками не подымете. Я уже видал, тут челнок — за — забором лежит…
У входа в — Литейный группа рабочих окружила — здоровенного — парня с перевязанной рукой. Рукав от — плеча разодран, на повязке красные пятна.
— До института, сволочи, добрались. — Тр-р, тр-р из автоматов. А у нас — винтовки. Только ко. входу, подходим, а они из окон — тр-р-р, тр-р-р. Хорошо, — «каве» подошел, ахнул прямо в дом. Так они и посыпались, как тараканы. Сейчас на той стороне Мечетки…
Глаза у парня блестят. Ему нравится, что его слушают, что он уже ранен, что он стрелял в немцев, и ему не хочется кончать свой рассказ.
— Только один выстрел «каве» дал. Во второй этаж угодил. Так и полетели камни. А фрицы с заднего — хода — от дерева к дереву.
— А много их, фрицев-то? — спрашивает кто-то из толпы.
— На нас с тобой хватит. Дивизии две — будет, а — то и больше.
— А ты считал?
— Считал… — Парень презрительно плюет и встает, придерживая правой рукой левую. — Пойди посчитай. Там только арифметикой и заниматься… Где медпункт, хлопцы? С вами наговоришься…
На — обратном пути опять встречаем раненых. — старика и — мальчика. Оба ранены легко: один — в — руку, — другой в голову. Немцы все еще за оврагом. Стреляют из минометов. В атаку не идут. Наши — тоже. Плохо, что нет настоящих командиров. Говорят, завтра. — должны подойти стрелковые части с артиллерией. Два раза немецкие танки. подъезжали к оврагу, — немного постреляли — и — ушли. — Наши тоже — мало — стреляют боеприпасов, вероятно, нет. А в общем, ничего— жить еще можно. Тракторозаводцы сумеют постоять за — свой завод. И, совсем по-молодому подмигнув глазом, старик с мальчиком идут искать медпункт. Прибитая. — к фонарному столбу дощечка, с наспех нарисованным крестом, указывает в сторону; — Волги. — Когда — мы — шли — в цех, ее не было.
В щели Георгий Акимович уже ковыряется оо — своим мостиком. Он большой, красивый, весь лакированный, с массой стрелок и выключателей. Георгий Акимович в хорошем настроении. Сеть исправна.
— Видите, как стрелка роскошно прыгает? Не — мостик — сказка. Другого такого нет в Сталинграде. Даже из центральной электростанции за ним присылали. Чувствительный, как чорт. Сейчас все детонаторы наши перекалибруем. Есть запасные?
— Хоть пруд пруди, — отвечает Ведерников, — сотни две или три.
Только-только заканчиваем калибровку, как начинается обстрел. Длится около часа. Через каждые две-три минуты — по снаряду. Большинство ложится вокруг станции. Несколько попадает в машинный зал, два в котельную. Их называют минами, но это не мины. У мины нет пробивной «:илы, а в машинном зале уже зияют дыры в потолке.