Безразличие ко всему окружающему овладевало друзьями все сильнее. В последнее время они ели всего раз в несколько дней, а с какого-то момента и вообще прекратили принимать пищу. Теодор почти полностью перестал разговаривать: он или спал, или лежал с открытыми глазами, уставившись в потолок. Гэри не мог с уверенностью сказать, сколько времени это продолжалось. Впрочем, он и так не особенно приглядывал за товарищем, зная, что тот никуда не денется.
…Матиас равнодушно вытянул перед собой руки, послышался громкий щелчок и на его запястьях сомкнулись наручники. Двое полисменов затолкали его в автомобиль и повезли в управление для составления протокола об учинении драки в общественном месте и нанесении телесных побоев клиентам одного из городских увеселительных заведений. Пока автомобиль ехал по улицам, Гэри смотрел в окно невидящим взором: ему не было ни больно, ни страшно. После того как наряд полиции прибыл в бар по телефонному звонку администратора, Матиас перестал осознавать окружающее и полностью отключился.
Разорванная на куски память выдавала ему скомканные воспоминания частично и без последовательности. Склеив их более-менее воедино, можно было понять, что послужило причиной его конфликта с этими тупоголовыми молокососами, еще не видевшими настоящей жизни и не успевшими попробовать ее даров на вкус.
В тот день юноша принял несколько таблеток и решил позвонить Диллинджеру: возможно, тот захочет составит ему компанию для похода в бар? Увы, приятель так и не снял трубку. Ну и черт с ним, подумалось Гэри, в конце концов, он и сам не из пугливых, сходит развеяться один. То, что в баре заседала не его компания, также мало волновало. Да и ладно, в скором времени его вообще ничего не будет волновать…
Матиас прошелся пешком к намеченной цели и ввалился в заведение, даже не поздоровавшись с администратором на входе. Тот при виде посетителя непроизвольно отшатнулся, что не ускользнуло от внимания вошедшего, понявшего это как своеобразный сигнал: здесь ему угрожать охраной теперь никто не станет. Потолкавшись для приличия по залу, Гэри так и не увидел ни одного знакомого ему лица. Пройдя к стойке, он кивнул барменше и присел на свободный вращающийся стул, попросив на ее усмотрение чего-нибудь покрепче. Гэри было совершенно наплевать, что именно заливать в глотку. Получив порцию виски, он сделал глоток и, обернувшись на стуле к залу, стал с беспечным видом рассматривать посетителей.
Это же надо, черт возьми, ну прямо как назло, ни единого знакомого! Впрочем, неудивительно. Это не та территория, где можно чувствовать себя вольготно или, по крайней мере, в относительной безопасности. Диллинджер, скотина, наверное, опять надрался вусмерть и просто не в состоянии подойти к телефону. Что же, Гэри был не против посидеть здесь в одиночку. Ему ли с его армейским опытом бояться какой-нибудь городской шпаны? А коли повезет, так можно, наоборот, еще и набить кому-нибудь рыло.
Как же надоедает строить из себя паиньку: «Ах, простите, уважаемая леди!», «Приятного вам дня, мистер!». От подобных речевых оборотов Гэри едва не тошнило. Да если бы он работал, скажем, в этом самом баре, то его труды, наверное, ограничились бы неделей, если не меньше. Боже, как же убивает это поганое лицемерие! Какого, к дьяволу, приятного тебе дня, урод? Да кто ты вообще такой? Гэри прикрыл глаза рукой: то ли затем, чтобы скрыть от других наплывшие на него эмоции, то ли для того, чтобы больше не видеть ненавистных окружающих.
Температура стремительно поднималась. Матиас, казалось, с каждым мгновением все больше и больше ощущал готовую вырваться из него наружу преисподнюю. А тут еще какие-то уроды пробились к стойке неподалеку от него и попросили барменшу сделать тише «Lucy in the Sky with Diamonds». Этого Гэри никак не мог стерпеть даже в куда более сносном состоянии, поэтому он, вклинившись в беседу, запретил девушке убирать звук, мотивировав это, во-первых, гениальностью композиции, а во-вторых, нежеланием делать это по просьбе каких-то недоносков.
В помещении мгновенно наступила почти полная тишина. Посетители украдкой наблюдали из-за своих столиков за назревающим конфликтом. Сидевшая у барной стойки неподалеку от Гэри группа девушек, сжимавших в руках бокалы, испуганно покинула свои места и торопливо перешла в зал, заняв свободный стол. В воздухе повисло тревожное напряжение, обычно сопровождающее ожидание публикой нетрезвых разборок.
Оскорбленные до глубины души каким-то очкастым, правда, выглядящим постарше и довольно крепким незнакомцем, парни мгновенно переключились с барменши на него. Они дружно накинулись на своего обидчика, угрожая тому расправой и обзывая его неприличными словами. Матиас, казалось, только этого и ждал: он не остался в долгу, вылив на злополучных приятелей ведро отборных ругательств, и выставил перед собой кулаки. Минутой спустя в баре началась драка.
После того в голове Гэри не осталось ни единой целой картинки: воспоминания были разодраны на весьма отдаленно связанные между собой эпизоды, словно все случившееся произошло не с ним, а с совершенно посторонним человеком. Музыка и разговоры немедленно умолкли. Откуда-то, будто из-под земли, возник администратор, схватившийся за трубку телефона, а спустя неопределенное время в дверях заведения замелькали униформы полисменов – и все это Гэри видел будто сквозь давно не мытое стекло, по которому дорожками стекали дождевые струи.
Дьявол, как же ему надоели все эти вопросы и допросы! Он окончательно пришел в себя в камере полицейского управления. Или еще не окончательно? Армейские наклонности, видимо, до сих пор не отпустили его. Впрочем, и без армейских наклонностей он был весьма хорош. Недаром двинул по зубам одному из полисменов, да еще наклеил и подоспевшему к тому на помощь товарищу. Но врагов оказалось трое, и они скрутили Гэри, уложив на пол. Наручники на его руках защелкнулись. Подонки! Все, на что они были способны – так это нападать на него превосходящим числом и сразу заковывать в кандалы. Ничего, на нашей улице тоже будет праздник!
И действительно, долгожданный праздник наступил в тот момент, когда Матиас открыл для себя посещение кладбища. Впервые он забрел туда совершенно случайно, не имея намерения оставаться там долгое время. Но обстановка оказалась необыкновенно успокаивающей и созерцательной. Гэри, побродив по дорожкам кладбища около часа, признал, что, пожалуй, открыл для себя новое место для приятного времяпрепровождения. Там редко кто бывал, поэтому Гэри поистине не мог бы найти для себя более спокойного местечка. Он подолгу расхаживал меж старых и новых захоронений, читая посвящения на могильных плитах, и казалось, в те мгновения он успокаивался по-настоящему. На кладбище нет живых, неоднократно приходило ему в голову, а остальное не мешает. Отсутствие людей он с лихвой компенсировал беседами с самим собой, и тогда на него снисходило полное умиротворение.
Ему до чертиков нравилось рассматривать посмертную атрибутику: венки из цветов, траурные ленточки, еловые ветви. Это все напоминало о том, что всякая жизнь, всякое существование имеет свой закономерный конец. И Гэри иногда задумывался, что ожидает его там, в конце пути? Каким он будет, его персональный конец света? Конечно, ему не хотелось бы чего-то особенно мрачного: например, скончаться от дряхлости в каком-нибудь доме престарелых. Или уж тем более в психиатрической лечебнице. Вот если бы случилось, хотя бы напоследок, что-либо захватывающее, как в каком-нибудь фильме ужасов! От таких мыслей Гэри улыбался, понимая, что надежды его на подобный исход полностью обречены: увы, ничего из того, что показывают на экране, в реальной жизни не происходит. Он, это следовало признать, простой парень и осужден прожить обыкновенную жизнь. Кем и почему осужден, оставалось за гранью его понимания. Впрочем, он был готов поклоняться любым богам, лишь бы привычный ему мир хоть немного изменился.
Созерцание крестов и надгробий вызывало в нем некую потустороннюю романтику, заставлявшую парня приходить на кладбище не только в дневное, но и в ночное время суток. Иногда он натыкался на запоздавших людей и в отчаянии уходил с погоста. Или, если те не особенно мешкали с приведением в порядок могил усопших родственников, прятался среди деревьев, дожидаясь их ухода.
Матиас будто являлся одновременно участником и куратором некоего эксперимента, проводимого над самим собой: время от времени он произвольно менял местами первого со вторым, стараясь комбинировать свои alter ego по возможности чаще. Для него это было неизменно захватывающим, непередаваемым опытом. При этом старина Диллинджер активно продолжал снабжать юношу запрещенными препаратами.
Гэри по-прежнему продолжал слушать нравящуюся ему музыку, ставя акцент по большей части на песнях о загробном существовании и особенно на таких, которые повествовали о пересечении мира живых и мира мертвых. Несколько раз ему казалось, что он непосредственным образом испытал на себе эффект этих двух в обычных обстоятельствах не пересекающихся параллелей: тогда у него темнело в глазах, после чего возникали неописуемые эсхатологические или, в зависимости от настроения, постапокалиптические видения, обильно сдобренные инфернальной фантасмагорией. И он, объятый эйфорией или непередаваемым словами ужасом, скитался меж двух миров в точке их пересечения, пока навязчивое видение не отпускало его и блуждания в запределье не прекращались, впрочем, оставаясь таковыми по сути в надоевшей ему действительности.
Чего только стоят, например, его скитания по психиатрическим военным госпиталям – невольная, но все же вереница долгих путешествий. Так или иначе он и здесь не остался без призвания, а именно – оставлять в дураках персонал надзирателей. Гэри при первой же возможности выбирался из подобных заведений и давал деру. Конечно, его неоднократно возвращали обратно, впрочем, все с тем же результатом: свободолюбивая натура Матиаса не терпела ни малейших ограничений. Он искренне поражался людям, тем более ранее служившим в Вооруженных Силах, как и он, которые могли покорно выносить над собой подобные издевательства. И если со временем он несколько свыкся с обязательным приемом лекарств, отчасти даже став ненавистным самому себе «паинькой», то врачам все же пришлось пойти на значительные уступки и больше не приставать к нему с неизбежной госпитализацией.