- Ты, наверное, очень проголодался, мальчик? - заглядывая в глаза Косте, спросила мать.
Костя молчал.
- Ну-ка, вставай, вставай! - грозно закричала на Костю нянька.
Костя вздрогнул, встал и пошел в столовую. Там он подошел к отцу и поцеловал его в щеку:
- Здравствуй, папа!
Заняв привычное место за столом, Костя взял в руки ложку и хотел зачерпнуть из тарелки. Ложка выпала из его руки... Глядя перед собой, Костя сказал:
- Мишу Кроненберга убило...
- Мишу убили! Боже мой! - горестно всплеснула руками Анна Петровна.
Федор Иванович, присматриваясь к сыну, посоветовал:
- Ты не думай об этом. Развлекись. Думай о чем-нибудь другом - хотя бы про гимназию, науку. Ну, например, закон Архимеда: "Всякое тело, погруженное в жидкость, теряет в своем весе столько, сколько?.."
- Жидкость, - далеким отголоском отозвался Костя.
- Чего вы, сударь, пристали к ребенку со своей жидкостью? Пили бы свое винцо, - строго нахмурясь, сказала нянька из-за спины Кости и махнула на Федора Ивановича рукой. - Кушай суп, - строго приказала нянька.
- Я, нянечка, обедал в Александровском училище.
- Эна! Чем же тебя там потчевали?
- Суп ел из воблы. Из жестяного таза - вот в каких посуду моют. Ложка деревянная.
- Хороший суп-то? С аппетитом покушал?
- Нет. Очень много перцу. Стручки красные плавают в тазу. У меня губы даже обметало... Теперь хотят обстреливать весь район из орудий, прибавил Костя.
- Кто?
- Наши. Высоким разрывом. Шрапнелью, чтобы согнать их с крыши.
- Хорошо придумано! - похвалил Федор Иванович.
- Это ужасно! - возмутилась Анна Петровна. - Ведь так будут убивать и своих?!
Костя кивнул головой.
- Тебе, Костя, надо выспаться!
- Выспаться, - повторил Костя, встал из-за стола и покачнулся.
Нянька и мать подхватили его и повели:
- Пойдем-ка баиньки!
Укладывая Костю в постель, мать спросила:
- Ты больше не пойдешь сражаться? Ты сдал оружие?
- Я не сдал. У меня отняли...
- Кто отнял?
- Да всё они, наши мальчишки.
- Боже мой! Они нас всех перестреляют...
- Да нет, мама! Не волнуйся. Они не отняли. Я отдал сам им. А они побежали к Варкину. Наверное, передали ему. А у него одна рука. Это ничего. Не надо, мама!
Костя что-то бормотал еще невнятно, и погрузился в сон. Анна Петровна послала Аганьку во флигель - посмотреть, что делается в лазарете, а сама вернулась в столовую.
- Федор Иванович! Костина винтовка у Варкина. Он нас всех перестреляет.
- С одной-то рукой, матушка? Вздор!
- Вы должны идти в лазарет и взять винтовку у Варкина.
- Зачем мне винтовка? Не пойду! Не пойду, вот тебе и весь мой сказ.
- Вы трус! Если вы не хотите, я пойду сама...
В столовую вбежала, сияя глазами, Аганька.
- Барыня! Барыня! - кричала девочка, задыхаясь. - У нас раненые-то в лазарете начали выздоравливать!
- Что ты чушь городишь!
- Провалиться мне, не вру! Они там заперлись и поют...
- Кто? Варкин?
- А что они поют - "Марсельезу"? - спросил Федор Иванович.
- Да нет, Варкин все одну песню поет - как пьяный Прапор бил солдата.
- Я пойду туда! - бурно поднялась с места Анна Петровна.
- Ой, барыня, милая, не ходите... Пули по двору жуками летают!
Анна Петровна оделась и вышла во двор. Она попыталась разбудить юнкера. Тот сладко храпел в кресле у двери на чердак. Анна Петровна махнула рукой и побежала в лазарет одна.
- Кто там? - печальным тенорком ответил на стук в дверь Варкин.
- Это я. Сестра милосердия! Анна Петровна!
Ключ в двери повернулся со звоном два раза. Дверь приоткрылась. Оттуда пахнуло карболкой и махоркой. Анна Петровна вошла.
- Здравия желаю, сестрица! В самый раз пришли! В аккурат! приветствовал Анну Петровну Варкин. - Полюбопытствуйте, какие у нас дела...
Анна Петровна, превозмогая отвращение, вошла в палату. Все лампы на столиках около коек, по стенам и люстра под потолком были зажжены, что придавало комнате праздничный вид. Анна Петровна, ослепленная светом, зажмурилась и, открыв глаза, окинула взглядом палату. Увядшие цветы стояли на каждом столике у коек. Одни из раненых были в забытьи, они стонали и бредили. Другие, лежа навзничь, смотрели прямо в лицо Анны Петровны блестящими глазами. На крайней койке сидел солдат. Это был Аника-воин.
- Где Костина винтовка? Отдайте ее мне! - строго приказала Анна Петровна Варкину.
Он показал рукой:
- Возьмите сами, сестрица.
Анна Петровна взглянула, куда указывал Варкин. На одной из коек лежал навзничь раненый, вытянув ноги, закрытый с головой одеялом; из-под одеяла на подушке торчала винтовка.
Анна Петровна подошла к койке и потянула винтовку - ружье не поддавалось. Солдат лежал не дыша и, казалось, крепко держал ружье. Анне Петровне сделалось жутко; решительным движением она откинула одеяло с лица солдата: он был мертв.
- Попробуй возьми! Возьми! - грозно крикнул Аника-воин.
Анна Петровна накинула одеяло на лицо мертвого и опрометью выбежала из палаты...
В высоте разорвалась шрапнель с грустным звуком, как будто выговорив: "Па! Дун!"
Шрапнельные пули градом ударили в крышу.
* * *
Юнкера у входа на чердак судаковского дома под утро сменили, и с этой поры смена шла правильно, хотя новые часовые даже не знали точно, зачем именно их ставят: быть может, защищать управляющего и его семью от дворни?
Когда новый часовой устраивался в кресле, из дому выходила Аганька с подносом и, кланяясь, просила откушать; юнкер выпивал стакан вина и закусывал бутербродами.
Четвертого по счету часового Аганька спросила:
- Господин юнкер, а для чего вы у нас сторожите?
- Не приказано говорить. А ты думаешь, зачем?
- Чтобы вина выпить да закусить!
Юнкер рассмеялся:
- Вострая девчонка!
На улице гуркнул автомобиль. Ферапонт отворил ворота и впустил во двор открытую машину со знаком Красного Креста.
Аганька с криком: "Доктор приехал!" - бросилась в дом. Автомобиль остановился у флигеля, перед входом в лазарет. Врач был в военной форме, он направился в лазарет, но распахнулась дверь главного входа, и Аганька закричала:
- Господин доктор! Барыня вас просят к ним сначала зайти. Очень нужно...
Доктор последовал за Аганькой. Она помогла ему раздеться и повела в комнату Анны Петровны. Темные шторы на окнах спущены. Горит один голубой электрический ночник. Анна Петровна поднялась из кресла навстречу врачу и протянула руку для поцелуя.
- Какое счастье, что вы приехали!
- Ну, а как в лазарете?..
- Ах, в лазарете ужас! Там один умер и один выздоровел... А этот Варкин, вы его хорошо знаете, всех на дворе перемутил...
- Вы говорите: Варкин? Не помню. Один, вы говорите, умер и один выздоровел? А сколько всего?
- Там висит список... Кажется, тринадцать или пятнадцать. У меня все перепуталось в голове.
Доктор достал из кармана записную книжку и справился:
- Числится не тринадцать и не пятнадцать, а только одиннадцать. Если один умер, то десять. И вы говорите, еще один выздоровел. Это Варкин?
- Да нет же. Варкин был давно уже на ногах. У него рука в гипсе.
- Те-те-те! Помню. Веселый малый!
- Что в городе, доктор? Когда это кончится? Я совсем потеряла голову...
- Напрасно. Конечно, стрельба действует на нервы. Но у вас почти безопасно. Вот в переулках от Тверской к Никитской - там жарко. Дома прострелены, как решето! Я не мог к вам прорваться. Что я вам советовал: давно надо было закрыть лазарет. Все кругом закрыли, только флаги у ворот висят.
- Все равно стреляют, хотя и у нас флаг Красного Креста... .
В вестибюле доктора ждала Лизавета Ивановна, в белом халате и белой повязке на голове.
- А, здравствуйте, здравствуйте, красавица!
Они вышли во двор и направились в лазарет.
Выздоровление
В передней лазарета доктора встретил Варкин.
- Это ты, Варкин? - спросил доктор, взглянув на руку солдата.
- Точно так!
- Здравствуй, Варкин!
- Здравия желаю, товарищ доктор! Честь имею доложить, что в лазарете все обстоит благополучно. Раненых состоит прежнее число - одиннадцать человек. Свободных коек - одна.
Доктор разделся, покурил, вымыл руки и спросил тихонько Лизавету Ивановну:
- Умер кто? Какое было ранение? Почему Варкин говорит - одиннадцать? Ведь один умер?
- Никто не умер, - своим ровным ледяным голосом ответила Лизавета Ивановна.
- Но я слышал своими ушами от Анны Петровны сейчас!
- У вас есть свои глаза.
- Дайте халат.
Войдя в палату, доктор остановился, окинул взглядом койки и сосчитал: верно, двенадцать коек.
Все раненые, кроме одного, лежали на спине, а этот, с забинтованной головой, лежал на боку; он не то спал, не то прикинулся спящим. Доктор пробормотал:
- Однако у барыни-то невроз.
- Что вы сказали? - спросила Лизавета Ивановна.
- Ничего, это я про себя. Осмотрим ваши перевязки... Начнем отсюда.
Лизавета Ивановна откидывала одеяла. Взглянув на табличку в ногах с фамилией и описанием ранения, доктор делал перевязку и переходил к следующей койке.
- Молодцом, молодцом! Поправляйся! - говорил он каждому.
Не тревожа спящих, доктор подошел к солдату с забинтованной головой. Сквозь старый бинт слегка просочилась кровь.
"Общая контузия газами. Рана в голову. Ефрейтор Чириков Степан. No989. Воинский билет No2759".
Раненый открыл глаза.
- Здорово, Чириков! Как дела? Как самочувствие? Болит? На что жалуешься?
- Здравия желаю, ваше высокородие, товарищ доктор! Благодаря вашим заботам как будто лучше... - твердо ответил Чириков. - Вроде бы мне можно и вставать...
- А ну попробуй, голубчик, сядь. Так, так! Чудесно, чудесно! Поддержите его, Лизавета Ивановна. Спусти ноги, братец... Обопрись на сестру... Ну, попробуй встать... Молодцом! Через недельку я тебя выпишу.