— И пожалуйста, прекратите опекать меня, будто я не способна ничего сделать сама!
— Простите, если невольно обидел вас, но я воспитывался на старомодный лад. В нашей семье хорошие манеры считаются нормой поведения, и мужчина обязан выказывать их — особенно по отношению к даме.
— Да уж, я заметила. Полагаю, ваша мать всю жизнь сидела дома и во всем потакала отцу…
Санди и сама понимала, что ведет себя непростительно грубо. Какого бы мнения ни придерживалась относительно мужчин, обращающихся с женщинами как с существами второго сорта, она не имела ни малейшего права критиковать семейный уклад Грассо.
Но Джанфранко, нимало не обижаясь, запрокинул голову и раскатисто рассмеялся, явно позабавленный ее тирадой. Что, впрочем, ничуть не успокоило фурию, в которую превратилась Санди.
— Простите, — наконец извинился этот непредсказуемый человек. — Не стоило мне смеяться, но, если бы вы знали мою мать, а точнее, когда вы узнаете мою мать, — поправился он с многозначительным видом, — вы поймете, почему я не сумел сдержаться. Моя мама — крупный специалист в области кардиологии. Она работала, сколько себя помню, и не бросает работы сейчас. Моим воспитанием я обязан дедушке, который жил с нами.
Сердце Санди немедленно преисполнилось раскаянием и сожалением. Ее дедушка, который жил в маленькой деревушке по соседству с родителями, тоже был человеком старой закалки и проповедовал необходимость хороших манер.
— Очень сожалею, если вам показалось, будто я пытаюсь опекать вас. Вот уж ив мыслях не держал… — Джанфранко запнулся, искоса взглянул на спутницу и негромко произнес:
— Вам когда-нибудь говорили, что у вас чрезвычайно чувственный рот, так и приглашающий к поцелую? Особенно когда вы с трудом удерживаетесь от улыбки…
Санди смерила его холодным взглядом.
— Я бы предпочла, чтобы вы не пытались заигрывать со мной, — напрямик заявила она и попыталась отвести взгляд, но, к собственному удивлению, обнаружила, что не в силах: в глазах Джанфранко, лишая ее воли, скрывалось что-то неуловимо опасное, настойчиво-гипнотическое.
— А что заставляет вас думать, будто я заигрываю с вами? — вкрадчиво осведомился он. — Только не пытайтесь уверить меня, будто не осознали того, что между нами недавно произошло… Я ведь помню, как вы реагировали, когда я целовал вас.
Воцарилась гнетущая тишина. Санди только и сумела, что отвернуться.
Да, признала она, в упорстве ему не откажешь. Хотя, честно говоря, не понятно, зачем он так старается. Надо прямо сейчас объяснить ему, что в кармане у нее негусто и он расточает свои сомнительные таланты понапрасну.
Пускай поищет среди туристок более подходящую добычу.
А заманчиво было бы выложить Джанфранко причины, по которым она столь неуязвима к его чарам. Одно плохо, подобное признание неизбежно повлечет за собой долгие разговоры, а в них, надо отдать ему должное, он куда Сильнее ее. А она ни за что не позволит противнику одержать верх. Ни за что!
— Что вы собираетесь делать вечером?
Услышав вопрос Джанфранко, заданный непринужденным тоном, Санди внутренне напряглась. Они только что вошли в холл отеля. Тревоги и неприятности минувшего дня совсем измотали ее, поэтому она с наслаждением предвкушала, как примет горячую ванну и пораньше отправится в постель.
— Ну, мне надо еще разобраться с некоторыми бумагами, — поспешила Санди с туманным и не вполне правдивым ответом. — А еще черкнуть пару открыток друзьям и отметить в списке фабрику, где мы уже были.
— Хотелось бы пригласить вас поужинать, — продолжил Джанфранко. — Но, к сожалению, сегодня я занят: семейное торжество…
— Надеюсь, вы приятно проведете время, — вежливо отозвалась Санди, сама себе удивляясь. И почему вместо вполне естественного облегчения и радости, что на сей раз так легко удастся избежать общества навязчивого переводчика, она ощущает лишь смутное недовольство и разочарование?
— Правда? — усомнился он, подходя поближе.
Испугавшись, что Джанфранко опять попытается ее поцеловать, Санди отступила на шаг и тут же по веселым искоркам, заигравшим в глубине серых глаз, поняла: он отгадал ее мысли.
— Здесь вы в полной безопасности, — подразнивающе заявил он. — Чересчур много народу.
В холл как раз ввалилась толпа галдящих постояльцев отеля. И Джанфранко тихо продолжил, кивком указав в сторону уютного уголка за раскидистой пальмой в кадке:
— Вот если бы мы были там… тогда и вправду другое дело. Есть нечто до крайности возбуждающее в мыслях о страсти, влекущей двоих друг к другу с такой неимоверной силой, что они не могут дождаться надежного уединения в номере и стремятся немедля утолить снедающее их желание. Они забывают про риск, что их могут застигнуть врасплох. Опасность меркнет перед горячим порывом, охватившим обоих…
Санди в немом изумлении уставилась на собеседника, чувствуя, как ее лицо заливает краска. Вопреки воле мягкая чувственность тихого голоса вызвала в ее воспламенившемся воображении неожиданно яркие видения.
— Не знаю. Я никогда не думаю о подобных вещах, — сухо и чопорно заявила она.
Но Джанфранко снова рассмеялся.
— Почему-то мне трудно поверить вам, — спустя минуту возразил он. Уверен, что вы на редкость сексуальная и чувственная женщина. Но предпочитаете держать этот секрет в тайне ото всех, кроме своего возлюбленного. И кто бы мог винить вас за скромность? Или его — за желание единолично обладать этим знанием… обладать вами?
Санди решительно не знала, как поступить, что сказать. Все поведение молодого человека — пылкие речи, атмосфера близости, что он создавал между ними, — настолько выходило за рамки ее жизненного опыта, что она просто не находила слов.
— В какое время вы желаете меня? — чуть севшим голосом спросил Джанфранко. Санди так и замерла, непроизвольно облизывая внезапно пересохшие губы. — После завтрака, часов около девяти? — уточнил он.
Так он имеет в виду, когда я желаю с ним встретиться, догадалась Санди. А ведь на мгновение она уже и впрямь подумала, будто…
Оставшись один, Джанфранко не сразу вышел из отеля. Сначала он отправился к магазину сувениров и долго задумчиво созерцал столь прельстившие ее бокалы.
Почему-то эти изысканные изделия напоминали ему Санди. Такие же нежные, такие же необычайно светлые и жизнерадостные. Как и в ней, хрупкость и чистота стекла вдохновляла и трогала человеческие души. А Санди определенно вдохновляет меня и трогает мою душу, не говоря уже о других, куда менее эфемерных частях тела, сокрушенно подумал он. Надо же, до сих пор он и не ведал, что подвержен столь неконтролируемым и всепоглощающим эмоциям.
Возможно, дело было в том, что все происходило в Венеции. Пребывание на родине предков высвободило глубоко скрытую доселе часть его натуры, заставило мгновенно и открыто реагировать на малейшие душевные импульсы, вместо того чтобы, как дома, взвешивать поступки с точки зрения разума и логики. Классические симптомы приступа отпускной романтики?
Джанфранко усмехнулся. По весьма веским причинам ему очень бы хотелось, чтобы разгадка крылась именно в этом. Но он слишком хорошо себя знал, чтобы объяснять свой душевный разлад таким образом.
Любовь с первого взгляда…
Как можно предвидеть столь нежданное чувство? Как можно оценить или проанализировать его? Нет, ты просто понимаешь, что оно пришло к тебе, что оно слишком сильно, слишком непостижимо для доводов простой человеческой логики.
Санди. Александра Маккеллерс…
Джанфранко прикрыл глаза, стараясь удержать рвущийся с губ звук ее имени, гимн страстной мужской любви и желания, жажды прикосновений к возлюбленной…
Нет. Это отнюдь не обычный приступ отпускной романтики, не настроение, рожденное властью прекрасного города на берегах Адриатики. Возможно, стремительность и сила, с какими новое чувство захватило его на сей раз, лишь доселе неведомые части британской стороны его натуры.
Честно говоря, Джанфранко и сам был несколько обескуражен тем, что с ним происходило. Но все равно инстинктивно понимал: пришедшее к нему чувство не очередное мимолетное увлечение, а любовь всей его жизни, любовь, которая бывает лишь однажды.
Хотя убедить в этом Санди будет не так уж легко. Девушка относится к нему слишком уж настороженно и подозрительно. Да оно и понятно, ведь невооруженным взглядом было видно, что враждебность скрывает за собой внутреннюю уязвимость и страх. Однако когда-нибудь, еще неизвестно как, но он отыщет способ дать ей понять, что нет нужды возводить неприступные бастионы для защиты от него…
Расставшись с Джанфранко, — как странно, что он не потребовал заплатить ему за день работы, — Санди поднялась в номер, намереваясь провести там остаток вечера. Но, приняв душ и поужинав, ощутила неожиданный прилив энергии. Из окна спальни открывался великолепный вид. Промытое недавним дождем небо разъяснилось, и на нем играла переливчатая палитра темно-голубого, бледно-желтого и восхитительного серебристо-розового.
Площадь Сан-Марко наводнила толпа народа. Кто прогуливался, кто устроился в открытых кафе, привлеченный неожиданным теплом декабрьского вечера.
А ведь и я сама, вспомнила вдруг Санди, приехала сюда отнюдь не только по делам, но и чтобы хорошенько развлечься, посмотреть Венецию, полюбоваться каналами, ренессансными палаццо, барочными церквями.
Торопливо, чтобы не дать себе времени передумать, она натянула удобные брюки, свитер, накинула твидовый пиджак и поспешила вниз, в холл отеля. В путеводителе имелась подробная карта города, так что опасность заблудиться ей не грозила. Санди решила побродить по хитросплетению бесчисленных улочек, паутиной вплетающихся в образуемые каналами островки-кварталы.
По дороге внимание Санди буквально на каждом шагу привлекали многочисленные магазинчики сувениров. Она то и дело останавливалась, чтобы получше рассмотреть манящие и сверкающие витрины. От красоты выставленных там украшений, изделий из кожи, фаянса просто духа захватывало. Но, увы, к растущему разочарованию Санди, ничто из увиденного не подходило для ее собственного магазина. Она как раз рассматривала очередную витрину, когда к ней подошел незнакомый молодой человек, на вид не старше восемнадцати лет.