Я сказала Рэйчел, что приеду ранним поездом. После работы я вроде бы успевала на поезд в час пятьдесят с Паддингтонского вокзала. Но выехала я из Лондона в два пятьдесят. За этот час я пообедала в «Сюрпризе». Съела порцию запеченного в тесте лосося и выпила бокал белого вина. Сама мысль о еде и питье вызывает у меня отвращение. В то время мне казалось, что это нечто нездоровое.
Вчера вечером мне следовало бы сказать, что собаку забрал кто-то из друзей Рэйчел. Надо было бы просмотреть ее блокнот, когда Сара отправилась в туалет, и совсем не стоило спрашивать ее о Ките Дентоне. У Рэйчел бы все это получилось гораздо лучше. Она оказалась бы терпеливее и хитрее.
Хозяин приносит мне гренки, повидло, крекер и кофе во френч-прессе.
Я оглядываю столик и зал вокруг. Вот почему мне больше нравится в «Руках мельника». Крекер хрустящий и острый. На стойке лежат ярко-розовые стебли ревеня. Каждое лето на Боар-лейн зацветает розово-белый дикий ревень. Я открываю сборник сказок братьев Гримм.
В «Шести лебедях» братья девушки на шесть лет превращаются в лебедей. Если сестра заговорит или рассмеется, они так и останутся лебедями. Девушка шьет им рубашки и не разговаривает, даже когда ее обвиняют в убийстве собственных детей. В последний день шестого года к ней прилетают шесть лебедей. Она набрасывает на них рубашки, и птицы снова становятся людьми. На рисунке шестой брат. Девушка не успела довязать ему рукав, так что у него вместо руки торчит лебединое крыло.
Звонит Марта, и я говорю с ней на улице, стоя под желтым навесом.
– Чем занимаешься? Какой у тебя распорядок? – интересуется она. С похорон прошло пять дней.
– Нет у меня никакого распорядка.
– Но что же ты там каждый день делаешь? Как время проводишь?
Я разглядываю полупрозрачный навес, весь светящийся от солнца. Мне пока не хочется рассказывать ей о Ките.
– Занимаюсь расследованием. Рэйчел продолжала разыскивать человека, который на нее напал, и я взялась продолжать ее дело там, где она остановилась.
– И получается?
– Пока сказать не могу.
– А что полиция думает о твоем там пребывании?
– Они хотят, чтобы я пока не уезжала. Мы часто разговариваем.
– По телефону? – спрашивает Марта и, не дожидаясь ответа, продолжает: – Сколько раз тебя допрашивали?
– Три или четыре раза в участке. Мы еще несколько раз говорили по телефону, но это не допрос.
– И о чем вы говорите?
– О расследовании.
– Ты ведь знаешь, что это ненормально, так? Тебе нужен адвокат или кто-то в этом духе.
– У меня он есть. – Она оставила мне сообщение на следующий день после случившегося, на которое я так и не ответила.
– Ведущие следователи обычно не держат семью в курсе дела.
– А ты откуда знаешь?
– Да это все знают. Тебя под присягой допрашивали?
– Нет.
– Нора, неужели ты думаешь, что они тратят на тебя время только потому, что ты им нравишься? Ты или под подозрением, или же детективы считают, что ты что-то знаешь, но им не говоришь.
– Я не под подозрением. Им нужна информация о Рэйчел для составления портрета жертвы. – Я гляжу через дорогу на черные ставни на окнах гостиницы. – А мне хочется знать, не сделает ли кто из жителей городка чего-нибудь странного. Мое присутствие здесь может заставить убийцу разнервничаться.
– Если он еще там, – возражает Марта. – А скорее всего – уже нет.
– С чего это ты так говоришь?
– Ты же не уверена, что он ее знал.
– Он убил ее собаку. Зачем ему расправляться с собакой, если только он не хотел покарать Рэйчел?
– Не знаю, – отвечает она, и я чувствую, что она плачет, но делает вид, что это не так. – Он вроде как псих. Похоже, что это дело рук человека не в своем уме.
На часах всего лишь десять тридцать, когда я возвращаюсь к себе в номер. Мне так много нужно сделать. Надо бы прибраться в доме Рэйчел. Разобраться с ее ипотекой и счетами. Написать короткие ответы людям, приславшим на ее похороны цветы и венки. Надо бы денег заработать. Открыть новую кредитную линию, прежде чем исчерпается лимит по карте. Поговорить с психоаналитиком или кем-то из агентства помощи жертвам преступлений. Марта выслала мне список групп для семей жертв убийств. Одна из них есть в Оксфорде, стоит узнать, когда они собираются.
Вместо этого я решаю отправиться на прогулку по каналу. Надевая сапоги, замечаю рядом с комодом кучку белого порошка. В ней лежат два больших предмета, и я узнаю ручку и часть дна кувшина, стоявшего на комоде. Наверное, я ночью его разбила. Этого я не помню. В свое время я ходила во сне, год спустя после того, как Рэйчел уехала из дома, а я еще жила в Снейте вместе с папой. Интересно, что же еще изменилось, чего я не заметила?
Глава 28
Я заставляю себя не проходить мимо дома Кита. Я сегодня уже была там два раза, до и после прогулки по каналу. Его дом – совсем не то, что я ожидала увидеть. Я думала, что он живет в доме вроде того, где мы выросли, в небольшой, наскоро отштукатуренной коробке, построенной после войны, но одиннадцатое здание по Брей-лейн оказалось деревянным строением с крышей из дранки. Дранка там в форме ракушек, выкрашенных в светло-зеленый цвет. Дом похож на те, что часто встречаются в датских или шведских портовых городах.
Очень трудно идти медленно. Если Кит и обвинит меня в том, что я за ним слежу, мне надо быть уверенной, что это делает его похожим на психа, которому все мерещится. Все мои движения должны выглядеть естественными, словно лишь виновный сможет их приметить.
Я решаю зайти в бакалейную лавку в Марлоу, где, по крайней мере, есть шанс с ним столкнуться. К тому же это экономия. Я не могу позволить себе ходить по ресторанам или покупать на вынос готовую еду, и думаю, мне удастся уговорить девчушку из «Охотников», чтобы та разрешила мне кое-что оставить в морозильнике их ресторана.
Я не ходила по магазинам с того дня, как все это случилось. Помню, как несколько недель назад заходила в сетевой «Теско» в Килбурне вместе с массой людей, вышедших из метро, так же проголодавшихся после работы и покупавших продукты к ужину, чтобы побаловать себя после нелегкого дня.
Какая-то женщина трогает меня за руку. Я перевожу взгляд с коробок с макаронами, на которые я смотрела и гадала, сможет ли девчушка из «Охотников» разрешить мне попользоваться их плитой. У женщины длинные прямые волосы, на ней зеленая охотничья куртка. Я узнаю ее по прогулкам по каналу. У нее два огромных ньюфаундленда.
Пытаюсь вспомнить, как ее зовут. Как-то звучно, дождливо, почти по-лондонски. Тамсин? Я спрашивала о ней у Рэйчел.
– Она так свежо выглядит, – заметила я. – И бодренько.
Лучше бы сказать «цветуще», но этого я говорить Рэйчел не собиралась.
– Не бодренько, – фыркнула Рэйчел, – а богатенько.
Рэйчел рассказала мне, что у этой женщины трое детей, а живет она в каменном георгианском доме за плотной живой изгородью, который можно частично разглядеть с канала.
Женщина бросает взгляд на мою корзину, и я чувствую, как она немного расслабляется, и слегка вздыхаю. Это то, что нужно. Она пригласит меня на ужин. Возможно, в конечном итоге предложит мне пожить у них, а не в «Охотниках». Я могла бы оказаться полезной. Присмотреть за детьми, выгулять собак. Разумеется, привести в порядок сад. Мои волнения насчет кредитной задолженности улягутся. Помню, как несколько недель назад посмотрела на ее дом сквозь живую изгородь и заметила в саду усеянные желтыми яблоками деревья.
– Надеюсь, его скоро найдут, – говорит она. – Я уже устала бояться по ночам в собственном доме. А вы думаете, что это кто-то из ее знакомых по Галлу?
– Рэйчел никогда не жила в Галле.
Она смотрит на меня так, как будто я вру.
– Тогда, простите, где?
Я узнаю ее тон. Именно так говорят мои клиенты в Лондоне, когда что-то у них в саду увяло или сломалось после грозы и они просят меня им напомнить, сколько они за это заплатили.
– Мы выросли в Снейте.
– Это ведь рядом с Галлом, да?
Я кладу в корзину упаковку шоколадных бисквитов.
– А почему вам страшно по ночам?
– Потому что…
– Она погибла в четыре часа дня, – обрываю ее я, – сука ты тупая.
Я обхожу ее и несу покупки к кассе. Никто из вас ее не защитил, думаю я, шагая прочь от нее по проходу. Наверное, это дело рук кого-то из вас, а остальные ничего не заметили и позволили этому случиться.
Дверь на кухню закрыта, а девчушки нет ни у стойки портье, ни в ее комнате в мансарде. Я ощупываю все верхние дверные косяки в поисках ключа. Мне нужно положить продукты в холодильник, а потом хотелось бы приготовить ужин.
Пакеты с провизией оттягивают мне руки, мне хочется есть, и у меня кружится голова. Наконец я открываю заднюю дверь и пристраиваю молоко и яйца на каменных плитах. Сейчас не очень холодно, но ночью подморозит.
Интересно, можно ли будет пить молоко после того, как оно оттает. У меня не хватает духу вернуть продукты, но у меня нет денег, а они обошлись мне в десять фунтов. Я гляжу на покупки, и это уже слишком, все эти дурацкие переживания вкупе со сверлящей болью, и я начинаю тихонько выть, зажав рот курткой.
Вместо того чтобы варить макароны в большой полутемной кухне «Охотников» и, возможно, начать возвращаться к нормальной жизни, я пью виски, лежа в постели, и стараюсь пораньше заснуть.
«Изумрудные ворота» и заведение, где торгуют рыбой с жареной картошкой, уже закрыты, и я думаю, что бы я смогла съесть, если бы не была такой тупой. Суп с острыми свиными клецками. Блинчики со свининой «Му Шу» со сливовым соусом. Или клецки с луком-пореем.
Как же я устала. Если бы прямо сейчас позвонили детективы и сказали: «Мы полагаем, что дело безнадежно. Мы прекратили поиски», я, похоже, испытала бы облегчение.
Глава 29
Утром я еду на машине в кафе, пристроенное к автозаправочной станции на Бристоль-роуд, что в нескольких километрах от Марлоу. Она ничем не отличается от других заправок, но кормят там очень вкусно. Я как-то спросила Рэйчел, отчего так, а она ответила: «Андерс» и указала вилкой на мужчину в белом поварском одеянии и колпаке шеф-повара. В «Охотниках» поесть нечего. Молоко ночью все-таки замерзло и разорвало бутылку. Убрать все это я еще не успела.