Помню, вышла из метро и пошла по брусчатой улице. Кроны деревьев были покрыты золотой и пурпурной листвой. Я шла, шелестела сухими листьями, вдыхая дождливый, влажный воздух. Свинцовое небо, низкие тучи ярко олицетворяли меланхолию моей души. Мне было стыдно перед матерью за свой побег, но я не могла иначе. Мне необходимо было выбраться из дома. Это были долгие семь месяцев тюрьмы. Мне не хватало кислорода в нашей просторной квартире. Я была эмоционально истощена тревогой и чувством страха. Долгих семь месяцев я смотрела на вечно встревоженное лицо матери и поникшего отца. Клэр не объявлялась, а они себя изводили. «Это моя вина», – причитала мама. В такие моменты я обнимала ее и шептала, что это не так. Что она лучшая на свете. Любящая, добрая и отзывчивая. Но что бы я ни говорила, мои слова пропускали мимо ушей. Мы знали, что Клэр утопала в депрессии. Но она отчаянно не принимала никакую помощь… Мы действительно не могли ей помочь, как бы сильно ни хотели спасти и какими бы благими ни были наши намерения. Она отказывалась смотреть правде в глаза, увидеть свою проблему, признать ее существование. И если Клэр страдала сама по себе… то я страдала вместе с родителями.
Я старалась изо всех сил быть идеальной версией себя. Контролировать эмоции и чувства. Не взрываться, не раздражаться, не злиться и не обижаться. Всегда ходить с улыбкой на лице, всегда отвечать бодрым голосом, всегда быть рядом с ними. Но порой, как в тот день, гнев и страх были сильнее. Все эмоции внутри превращались в сгусток исступленной злобы, перекрывая мне поток кислорода. Я научилась скрывать свои панические атаки. Я научилась прятать свои рисунки. Я научилась жить, не доставляя проблем. Тише воды ниже травы. Существовать. Я боялась представить, что случится с мамой, узнай она, что и младшая дочь решила заняться живописью. Искусство в нашем доме стало символом боли, страданий и безысходности. Мыслей в моей голове было так много, что она трещала по швам. А Монмартр успокаивал. Может, потому что это место принадлежало художникам? Мне так отчаянно хотелось почувствовать себя частью чего-то большего. А именно в этом районе Парижа когда-то творили и создавали историю живописи. Медленными шагами я подошла к Сакре-Кёр[14], но заходить в базилику не стала. Разговоры с богом казались мне бессмысленными. Поэтому я села на ступеньки и устремила взор на город. Самая высокая точка Парижа. Холм, возвышающийся над городом огней. Весь он был словно на ладони, лишь туманные тучи прикрыли верхушки «железной дамы». Я не помню, сколько времени так просидела. Было зябко, пальцы окоченели; из-за повышенной влажности я чувствовала, как волосы начинают пушиться. Нос покраснел от холода, щеки покрылись алым румянцем. В какой-то момент по ним полились ручьем слезы. Я не могла остановиться, они текли и текли. А я размазывала их по лицу, отчего оно сильнее замерзало.
Не знаю, что именно он там делал. Но он молча сел рядом со мной, согнул длинные ноги в коленях и оперся о них руками. Я почувствовала запах морского залива и медленно повернула голову.
– Тео. – Его имя тихим шепотом сорвалось с моих губ.
В неверии я моргнула несколько раз, но он все еще находился передо мной. Я подняла руку и едва уловимым движением погладила его небритую скулу.
Голубые глаза смотрели в мои. А я разглядывала правильные черты его задумчивого лица, которые без устали рисовала вот уже несколько лет. Темные волосы пребывали в беспорядке. На нем была черная кожаная куртка поверх простой белой футболки.
– Веришь ли ты в судьбу, Ниса? – тихо спросил он.
Глубокий приятный мужской голос звучал напряженно. Я непонимающе нахмурилась.
– Да или нет? – задал он новый вопрос, внимательно вглядываясь в мое лицо.
– Не знаю, – растерянно ответила я. – А ты?
Он не ответил, потянулся в карман за сигаретой и закурил. Дым вылетал из его рта, окутывая легким туманом. Он больше не смотрел на меня. Всецело сосредоточился на панораме города.
– Что привело тебя сюда? – неожиданно спросил он. Его взгляд бродил по мне изучающе, напряженно.
Вопрос застал меня врасплох, как, собственно, и его внезапное появление. Я была слишком ошарашена, и вся гамма чувств отражалась у меня на лице. Я отвернулась от него, прячась за волосами. Врать не хотелось, отвечать честно не хватало смелости. Рассказывать о своей жизни и терзаниях казалось неправильным. Я привыкла держать все в себе. Сказать ему, что он мне нравится, – это одно. Признаться в своих страхах, переживаниях и раскрыть ему свою душу – в тот момент мне это было не под силу. Он понял мой молчаливый ответ и не стал настаивать.
– Хочешь посмотреть на мастерскую Ренуара?
– Огюста Ренуара? – широко раскрыв глаза, переспросила я.
Выражение лица Тео преобразила легкая усмешка.
– Именно.
– Она здесь, на Монмартре?
Тео встал со ступенек и протянул мне руку.
– Музей Монмартра. Здесь в конце девятнадцатого века он открыл свою первую мастерскую.
Я вложила свою прохладную кисть в его ладонь. Одно маленькое прикосновение, но я покрылась мурашками. Он нежно провел большим пальцем по моей коже.
– Ты совсем замерзла.
– Мне не холодно, – ответила я, глядя ему в глаза. – Напротив, становится тепло… когда ты прикасаешься ко мне.
Тео замер; было видно: он не знает, что мне ответить. Он аккуратно потянул меня вверх, помогая встать со ступенек.
– Значит, Ренуар и его первая мастерская, – неловко откашлявшись, пробормотал он себе под нос. – Нам в ту сторону.
– Что тебя связывает с моей сестрой? – твердо спросила я.
Мне нужно было знать. Бабушка была уверена в том, что они встречаются. Ее старческие мечты оказались простыми: свадьба Тео и Клэр и парочка внуков. Мама на эти разговоры не реагировала. Она мечтала, чтобы Клэр бросила рисовать и больше никогда не брала карандаш в руки. Отец говорил о Тео с теплотой и благодарностью. Но я так и не могла понять: между ними дружба, любовь или же что-то еще?
Тео бросил на меня озадаченный взгляд.
– Не понял вопроса. – Он выпустил мою руку и спрятал свою в карман.
Он был напряжен, избегал моего открытого взгляда, держался на расстоянии. Словно боялся подойти ближе.
– Вы встречаетесь? – спокойно спросила я и сделала несколько шагов к нему навстречу, наши плечи соприкоснулись.
– Нет, – нехотя ответил Тео и вновь увеличил расстояние между нами.
– А девушка у тебя есть?
Он резко повернул голову и одарил меня хмурым взглядом.
– К чему эти вопросы, Беренис?
– Вау, я стала Беренис?
– Это твое имя, нет? – В его тоне сквозило раздражение, он будто пожалел, что встретил меня.
Меня задело подобное поведение. Он отвернулся и продолжил идти, а я остановилась.
– Я никуда с тобой не пойду. – Я потянула рукава толстовки, пряча за ними пальцы.
Тео выглядел сбитым с толку.
– У тебя есть какие-то планы? – осторожно поинтересовался он.
– Нет, – равнодушно пожав плечами, ответила я.
– Тогда в чем дело, Ниса?
– А теперь я Ниса? – задрав подбородок, спросила я.
Тео подошел ко мне вплотную, голубые глаза напоминали грозовое небо.
– Мне двадцать шесть, Ниса, тебе семнадцать, и моя личная жизнь не должна тебя волновать. Лучше тебе унять свою детскую фантазию.
– Мне через месяц восемнадцать, и у меня есть своя личная жизнь, так что расслабься.
Я вся внутренне кипела от его хамства и грубости. Но я хорошо умела держать эмоции под контролем. Отвернувшись от него, я пошла по улице, словно этого разговора вовсе не было, а самого Тео не существует. Он поймал меня за локоть:
– Стой.
Продолжения не последовало.
– Стою, – язвительно ответила я.
– Я все еще хочу показать тебе Ренуара, там как раз выставка.
– А я не хочу ничего с тобой смотреть, – с милой улыбкой ответила я, – так что пусти меня, ты ясно дал понять, что не желаешь моей компании.
Он нервным движением взлохматил волосы:
– Как с тобой сложно!
– С тобой тоже непросто.
Он кивнул и неожиданно признался:
– Когда ты так смотришь на меня и когда говоришь… – Тео запнулся.
– Говорю?
Он посмотрел мне в глаза:
– О тепле моих прикосновений или о том, кого именно рисуешь. Я не знаю, как правильно реагировать на это.
Я подошла к нему ближе. Он возвышался надо мной на голову и пристально вглядывался в мое лицо.
– Реагируй честно. Правдой на мою правду, Тео. Вокруг слишком много лжи и игр. Не знаю, как тебе, но мне от этого тошно.
– Порой честно – не значит правильно, – тихо ответил он.
Я задумалась.
– Такое ощущение, будто тебя пугает правда.
– А тебя нет?
Я покачала головой:
– Пугает безысходность.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что я вынуждена спать с матерью, ведь она панически боится, что я тоже исчезну. Я просыпаюсь с мыслью, что сегодняшний день будет похож на вчерашний. Мне приходится выходить из класса, чтобы ответить на ее звонок и сказать, что со мной все в порядке. – Я говорила это все спокойным, умиротворенным тоном. – Тео, она звонит мне каждые 20 минут, когда меня нет дома. Я прячу свои работы под кроватью, а могу рисовать лишь ночами. Она засыпает, и я выбираюсь из постели со страхом, что она проснется и застукает меня. В моей жизни слишком много недосказанного. Поэтому, нравится тебе или нет, ты слышишь всю правду, такой, какая она есть.
– Иди сюда, – тихо позвал он и крепко обнял меня.
Я уткнулась носом ему в грудь, вдыхая аромат одеколона. Он нежно погладил меня по спине, а я медленно просунула руки ему под куртку и обвила их вокруг его тела, крепко прижавшись к нему. Рядом с ним было так тепло.
– Ренуар и Алина Шариго, – тихо начала я, – у них была разница в возрасте двадцать лет. Он любил ее, она позировала ему и все прощала, потому что тоже любила.
Касание его рук успокаивало, ощущение его крепкого тела под моими пальцами умиротворяло.